Читать онлайн «Познание России: цивилизационный анализ». Страница 29

Византия сохраняет доставшийся ей от Рима сакральный образ Власти. Такое понимание власти было глубоко органичным для большинства населения империи. Соответственно этому выстраиваются судьбы права. Римское право сохраняется и кодифицируется. Однако византийская законность никогда не перерастает в Право с большой буквы. Она подчинена задачам и велениям Власти.

Стоит отметить различия в понимании характера правовой нормы на Востоке и на Западе. Закон на Востоке был волей сакральной инстанции. Личности оставалось лишь исполнять ниспосланную свыше норму. На Западе норма осознается как конвенция, как покоящийся на общественном соглашении норматив. Власть провозглашает, освящает и выполняет некоторые устоявшиеся в обществе конвенции. Идея конвенциональности права питалась географической, политической, а также социальной многосубъектностью западного общества.

Подводя итоги, можно сказать, что реализованная в Византии модель соединения христианства и античности не была синтезом в собственно философском смысле. То, что получилось в результате, характеризовалось мощными внутренними напряжениями, отсутствием динамизма, минимальной способностью к саморазвитию.

Диалектика исторического развития Запада и Востока иллюстрирует итоги двух путей культурного синтеза. В VI–VII вв. соотношение Востока и Запада несоизмеримо. Блистательной цивилизации Востока противостоят хаос и деградация «темных веков» на Западе. Однако к эпохе Оттонов в X–XI вв. Запад и Восток фактически выравниваются. На фоне безудержного роста католического мира Византия хиреет и отступает.

В XIII–XIV вв. Византия — маленькое провинциальное государство на границе Азии и Европы. Оно давно утратило инициативу и озабочено лишь задачей выживания. Единственное достояние Византии — память об огромном престиже Константинополя и тысячелетней истории империи. В это время Запад переживает пик средневековья. В Европе зреют предпосылки раннебуржуазного общества, т. е. формируется цивилизационное качество, к самостоятельному порождению которого византийское, как и любое другое православное, общество в принципе не способно.

Доминанта мирового развития явно перемещается из евроазиатского пограничья в Европу. Падение Константинополя в 1453 г. оказывается закономерным. Византия погибает в ореоле героической приверженности общества к исторически обанкротившейся культуре.

Попытка узкого круга лидеров страны модернизировать Византию ценой отказа от утвердившихся догматических принципов — Флорентийская уния — была осуществлена слишком поздно, встретила жесточайшее сопротивление во всех слоях общества и, в конечном счете, потерпела провал.

Запад не обнаружил желания спасать от катастрофы зашедшее в тупик общество, в обмен на декларацию о признании исповедальных ценностей западной цивилизации.

К тому времени, когда Византия сходит с исторической арены, на Запад надвигаются Реформация, Возрождение, эпоха великих географических открытий. Европа подходит ко второму этапу синтеза христианства и античности. Процесс вычленения автономной личности находит свое завершение в создании личной формы христианства. Протестантская революция преображает Европу. Католический мир мобилизует все свои силы в борьбе с протестантизмом и претерпевает огромную эволюцию. Практически Европа переживает второй этап христианизации. Гуманизм, Ренессанс и Реформация выводят синтез христианства и античности в область политики и экономики. Западный человек становится Homo politicus с христианской душой.

Совсем по-другому складываются судьбы православного мира. В XIII в. с началом татарских завоеваний, напряженное противостояние Западу и ассимилятивная открытость Востоку превращаются в устойчивую характеристику Руси. Избрание этой позиции — еще один исторический выбор, следующий за принятием православия. Он связан с именем князя Александра Невского. Как и все, кто своими действиями задают исторические судьбы народов, князь был прославлен потомками.

Главное событие в жизни Невского — знаменитая битва русских воинов с тевтонскими рыцарями на льду Чудского озера. В пафосе прославления Невского, спасшего Русь от германского засилья, как-то утрачивается память о том, что в этой битве бок о бок с русскими участвует татарская конница. Из двух ассимиляций Невский избрал татарскую, и этот выбор нельзя свести к сфере политического прагматизма. За ним стоят более глубокие основания, а именно — качественные характеристики культуры, утвердившейся к этому времени на Руси.

Один из мифов русской истории, восходящий к имени великого Пушкина, гласит: Россия, завоеванная, но не покоренная, заслонила собой Европу от татарского нашествия. Эта лестная для национального самосознания установка не выдерживает критики. Опыт мировой истории показывает, что при крупных переделах мира новая политическая граница, устанавливаемая в ходе завоеваний, воспроизводит границы, разделяющие континенты на цивилизационные круги. Так, Османская империя, веками символизировавшая собой угрозу самому существованию европейской цивилизации, сходу захватила и до самого заката «Блистательной Порты» контролировала православные страны и народы. Однако, несмотря на все усилия, исламской Турции так и не удалось надолго закрепиться ни в одном из католических регионов. Показательно и То, что три из покоренных Турцией православных народов — абхазы, албанцы, боснийцы — перешли в ислам. Удержать можно лишь то, что с большими или меньшими усилиями ассимилируется, обретает взаимоприемлемую формулу сосуществования и не порождает реакцию органического отторжения. По ту сторону Карпат завоеватель Руси татарский хан Батый сталкивался с таким сопротивлением и потерями, которые вынудили его повернуть назад. Граница православного и католического мира оказалась границей, отделявшей регион, способный к ассимиляции в монголо-татарскую империю.

К XIII–XIV вв. складываются основные черты русской этнокультурной общности, определяются сюжетные линии национальной истории. Духовным стержнем этой общности, тем, что позволило множеству людей, разбросанных в рамках различных политических единиц, осознавать себя как единое целое, противостоящее всему остальному миру, было православие.

В XV в. в то время как православные народы юга Европы оказались погружены в трагический анабиоз турецкого завоевания, Русь завершает консолидацию вокруг нового центра — Москвы, — без видимых усилий стряхивает с себя остатки зависимости от угасавшей Орды и выступает на арену европейской истории. Православная культурная парадигма вновь входит в европейскую реальность.

Церковь и русские цари рассматривали себя как прямых наследников Византии. Однако, признавая исключительную роль, которую православие сыграло в формировании русской культуры, следует осознавать дистанцию между Византией и Русью.

Этническим ядром Московского царства стал молодой, энергичный этнос. Территория, на которой складывалось Московское царство, лежала в стороне от главных торговых путей. Здесь, в относительной тиши, Московская Русь могла отрабатывать свои цивилизационные модели и приспосабливать православие к требованиям европейского цивилизационного процесса. В отличие от Византии, которая выросла из античности, Москва не имела своей античной традиции. Русская ученость в XV–XVII веках задыхалась в перетолковании византийских канонов. Только с эпохи Петра I Россия получила широкий доступ к античному материалу, хотя и многократно опосредованному европейской культурой68.

Наконец, в формировании Московского царства огромную роль сыграла Орда. Ее политические и культурные традиции органически вошли в национальную культуру. Этот вопрос еще ждет своего объективного исследования69.

Вероятно, можно сказать, что Россия потому и смогла осуществить свое предназначение, что не была тождественна Византии. На восточной окраине Европы православная парадигма была запущена в ход логикой исторической реальности Нового времени. Россия явила себя миру в облике Православной империи.

Тема империи имеет самостоятельное значение. Одна из граней диалектики восточной и западной ветвей христианской цивилизации состояла в том, что Восток и Запад отрабатывали разные модели государства.

Доминанта развития государственности на Западе состоит в формировании национального государства. Возникавшие в Европе империи не были устойчивой реальностью. Они — эфемерны как империя Каролингов или Священная Римская империя Оттонов. Над европейским сознанием довлеют очарование имперской идеи, некоторая реставрационная утопия, которую так и не удается реализовать70. Европейский культурный субстрат сопротивляется целостной и устойчивой реализации имперской модели. Позитивным направлением процесса формирования государственности в Европе было создание национальных государств. Христианский восток отрабатывает модель империи, противоположную национальной государственности. Важно подчеркнуть, что напряженное противостояние империй, возникавших на восточной окраине Европы, и национальных государств Западной Европы — один из важнейших сюжетов мировой истории. Это противоречие веками двигало исторический процесс.