Читать онлайн «Когнитивные стили. О природе индивидуального ума». Страница 55

Представители теории ситуационной детерминации поведения ссылаются, как правило, на ставшие классическими исследование Р. Лапьера и «тюремный эксперимент» Ф. Зимбардо.

Р. Лапьер путешествовал по США вместе с супружеской парой китайских студентов, останавливаясь в отелях, обедая в ресторанах. Полгода спустя Лапьер разослал в учреждения, которые они посетили, письма с вопросом, не могли бы хозяева отелей и ресторанов принять семью китайского происхождения в качестве гостей. Ответы (за одним исключением) оказались совершенно однозначными: «Нет, не можем» (LaPierre, 1934).

Ф. Зимбардо отобрал 20 совершенно психически здоровых молодых людей-добровольцев для участия в двухнедельной игре. Молодых людей поместили в «тюрьму» (специально оборудованный подвал факультета психологии Стэнфордского университета), где их в случайном порядке разделили на две группы – «заключенных» (их одели в специальные робы с номерами) и «охрану» (этих одели в униформу, выдали темные очки и наручники). Обе группы получили самые общие инструкции: «заключенные» должны были подчиняться правилам, а «охрана» – поддерживать порядок и предупреждать побег. Через шесть дней Зимбардо был вынужден прервать эксперимент, так как испытуемые приняли свои тюремные роли всерьез: «охранники» стали проявлять немотивированную жестокость, а «заключенные» – гипертрофированную покорность (Zimbardo, 1969; Haney, Zimbardo, 1973).

Эти исследования позволили сделать следующие выводы: во-первых, ситуация всем множеством ее аспектов настолько сильно действует на человека, что он, часто даже не замечая того, начинает вести себя в соответствии с требованиями ситуации и, во-вторых, вводя и постепенно дозируя элементы ситуационного воздействия, можно почти наверняка заставить человека поступать строго определенным образом.

Общее заключение о решающей роли ситуационных факторов выглядело бы вполне убедительным, если бы не одно «но». В экспериментах с «дозированием» ситуационных воздействий бо́льшая часть испытуемых действительно демонстрирует ситуационно зависимое поведение, однако поведение остальных примерно 20 % испытуемых не вписывается в ситуационные требования. Например, в типичном эксперименте на выявление «эффекта ореола» дети в классе оценивали учителя под влиянием предварительно заданного его образа либо как «теплого», либо как «холодного» человека. В оценках большинства детей образ реального учителя выстраивался под влиянием искусственно сконструированного ситуативного фактора. Однако определенная часть детей не продемонстрировала «эффект ореола», т. е. они не подтянули свои оценки учителя под заданные установки («теплый» либо «холодный»).

Более детальный анализ показал, что именно представители этого меньшинства спустя некоторое время более точно по памяти воспроизводили объективные аспекты ситуации: как реально вел себя учитель, что он в действительности говорил и т. д. (Трусов, 1984). Иными словами, «эффект ореола» не показали те ученики, которые оказались способными построить более объективированный образ ситуации – и именно они вышли из-под влияния ситуационно навязанного варианта «сценарного поведения».

Аналогичны результаты в весьма жестких исследованиях С. Милгрэма, в которых экспериментатор принуждал испытуемого «наказывать» ударом электрического тока другого человека, выступающего в качестве «ученика», за неверные ответы (в действительности удары током лишь имитировались, а «ученик» всего лишь разыгрывал состояние страдания от боли, хотя сам испытуемый об этом не подозревал): только 12,5 % испытуемых при высокой величине тока отказались продолжать опыт «экспериментального обучения» (цит. по: Трусов, 1980).

12,5 % – это мало, обескураживающе мало! Однако важно то, что все-таки существуют психические механизмы, которые позволяют человеку противостоять давлению актуальной ситуации.

Все эти факты вынуждают сформулировать два вопроса: 1) почему ситуация оказывает столь радикальное воздействие на человека; 2) почему часть людей, оказавшись в конкретной ситуации, тем не менее демонстрирует такой тип поведения, который явно не вписывается в ситуационные требования. Попробуем на них ответить.

Ситуативные факторы потому так мощно воздействуют на поведение, что – обратите внимание, как тривиально, казалось бы, данное утверждение – каждый человек видит, понимает и объясняет ситуацию, т. е. он строит ментальную репрезентацию ситуации, и именно эта репрезентация выступает в качестве фактора регуляции его поведения. Заметим! Не личностные черты, не характеристики ситуации, а своеобразие ментального образа ситуации является действительной и решающей «причиной» человеческого поведения.

Таким образом, часть людей в силу особенностей организации своего ментального опыта, а именно сформированности механизма непроизвольного интеллектуального контроля, способна строить более объективированные ментальные репрезентации. В этих условиях у них вырабатывается такой специфический механизм регуляции поведения, как «индивидуализация себя как субъекта социального поведения» (Zimbardo, 1969; Трусов, 1984). И чем более объективирована ментальная картина того или иного события, тем более независимым от ситуационных требований оказывается индивидуальное поведение. Добавим к этому, тем в меньшей мере личностные черты будут коррелировать с особенностями поведения данного человека в конкретной ситуации.

Не меньший интерес в контексте анализа природы когнитивных стилей представляет связь сформированности непроизвольного интеллектуального контроля с таким психическим состоянием, как субъективное чувство контроля. Исследования явления «выученной беспомощности» свидетельствуют о том, что если в опыте человека отсутствуют связи между его произвольными действиями и определенными последствиями этих действий, то у него возникает чувство неконтролируемости происходящего. Характерно, что результатом «выученной беспомощности» (в виде субъективного убеждения в невозможности повлиять на последствия своих поступков), как правило, является депрессивное состояние с выраженным акцентом на самообвинение. В итоге мы сталкиваемся с так называемым «парадоксом депрессии»: самообвинение сочетается с убежденностью в неконтролируемости последствий и атрибуцией причинности происходящего внешним факторам (Laing, 1967; Abramson, Sackeim, 1977).

Рис. 14. Теоретическая модель, иллюстрирующая роль непроизвольного интеллектуального контроля (когнитивных стилей) в регуляции индивидуального поведения

При этом отмечается одна любопытная деталь: депрессивные субъекты не фокусируют внимание на внешних реальных обстоятельствах, напротив, их внимание оказывается направленным на себя. В свою очередь, «… внимание, направленное на себя, результируется в восприятии себя как менее “производящим причины”, нежели внимание, направленное на окружение» (Abramson, Sackeim, 1977, p. 845). Иными словами, между объективированной формой познавательного отражения и субъективным чувством контроля происходящего (субъективным переживанием возможности влиять на ситуацию и ее возможные изменения) существует достаточно тесная связь.

В целом в рамках феноменологии когнитивно-стилевого подхода на уровне теоретической модели можно выделить следующие уровни регуляции индивидуального поведения (рис. 14).

Таким образом, есть основания полагать, что когнитивные стили в качестве метакогнитивных способностей являются одним из проявлений сформированности базовых механизмов регуляции поведения, которые лежат в основе самостоятельной объективной деятельности, являющейся относительно независимой от ситуативных обстоятельств и эгоцентрических психических состояний.

Индивидуальное своеобразие склада ума, безусловно, не сводится к мере выраженности когнитивных стилей. Индивидуальные различия в способах переработки и организации информации о своем окружении – это один из аспектов работы индивидуального интеллекта. Анализ человека как субъекта познавательной деятельности предполагает учет более широкого контекста стилевого поведения и определение места когнитивных стилей в системе других стилевых характеристик познавательной деятельности. Когнитивные стили выступают, таким образом, в качестве частной формы индивидуальных «познавательных стилей», которые – как более широкое по объему понятие – характеризуют индивидуально-своеобразные способы изучения реальности.

Рассмотрим каждый вид познавательных стилей более подробно.

Стили кодирования информации – это субъективные средства, с помощью которых в ментальном опыте человека воспроизводится окружающий мир. Впервые вопрос о существовании индивидуальных различий в способах кодирования информации поставил русский физиолог И. П. Павлов в рамках своего учения о двух сигнальных системах коры головного мозга. Первая сигнальная система (1-я СС) осуществляет анализ и синтез непосредственных воздействий внешней действительности и внутренней среды организма с опорой на чувственные впечатления (сенсорные и перцептивные сигналы). Вторая сигнальная система (2-я СС) обеспечивает ориентировку в среде посредством слова с опорой на различные формы речевой деятельности (словесные сигналы). При этом Павлов всегда особо подчеркивал, что следует говорить о взаимодействии 1-й и 2-й сигнальных систем, поскольку они в принципе не могут функционировать автономно или параллельно (Павлов, 1938; Иванов-Смоленский, 1971).