Читать онлайн «Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах». Страница 36

Модель внешнего контроля государства (externally controlled machine model) рассматривает государство как инструмент в руках элит. Дем-элитисты считают, что государство управляется политиками, которые побеждают в борьбе за государственную власть, ведущуюся в рамках демократических институтов. В этом контексте они довольно близки к плюралистическим объяснениям. Отталкиваясь от идеи Вебера о возможности и необходимости контроля государственной бюрократии со стороны демократически избранных политиков, они видят в нем основание и опору демократической системы [Хигли, Пакульский, 2008: 67–84; Dye, Zeigler, 2008]. В иных версиях данной модели государство рассматривается как зависимое не столько от политических (государственных, административных) элит, сколько от социальных элит, находящихся вне непосредственной сферы государственного управления. Их доминирование осуществляется не в процессе электоральной борьбы и партийного соревнования, а с помощью иных, часто непубличных механизмов политического влияния. Обычно в качестве властвующей элиты в обществе рассматриваются экономические элиты, включающие в себя собственников и руководителей крупнейших корпораций и других экономических и финансовых организаций [Mills, 2000; Domhoff, 1998; Dye, 2001]. Менее распространена «технократическая» версия, делающая акцент на знании, образовании и экспертизе как факторах, обусловливающих доминирование элиты. Однако во всех вариантах данного подхода государство рассматривается как относительно пассивный инструмент в руках небольших групп людей [Dunleavy, O’Leary, 1987: 185–189, 193–197].

Концепция контроля государства со стороны социальных (экономических) элит оказалась наиболее востребованной при изучении власти в городских сообществах, особенно в ранних и классических исследованиях (Р. и X. Линд, Ф. Хантер). В теории «машин роста», которую многие исследователи рассматривают в качестве современной версии элитизма [Harding, 2009: 33], стратегическая роль бизнеса в городской политике получает «политэкономическое» обоснование. В нем внимание фокусируется на источниках и причинах особой заинтересованности местных властей в росте, рассматриваемом ими в качестве главного приоритета своей деятельности; исследования, выполненные в русле данного подхода, раскрывают процесс принятия решений в экономической сфере, инициируемых коалициями роста, в которых бизнес играет ключевую роль.

В целом эволюция соперничающих традиций приводит к их естественному сближению; разногласия становятся не такими жесткими, и многие позиции все более разделяются представителями различных школ. В ряде ситуаций очень непросто провести четкую демаркацию школ, тем более в контексте наличия «жестких» и «мягких» интерпретаций обеих школ и своеобразных теоретико-методологических гибридов типа «плюралистического элитизма»[173]. Закономерным отражением процесса сближения соперничающих парадигм стала популярность концепции городских режимов, сумевшей преодолеть недостатки более ранних подходов и в какой-то мере объединить академическое сообщество.

Появление теорий «машин роста» и «городских режимов» стало началом современного этапа в более чем полувековой практике эмпирических исследований власти в городских сообществах. Основные постулаты теории «машин роста» были сформулированы Харви Молотчем в 1976 г. [Molotch, 1976: 309–355], однако широкое признание она получила уже после публикации его совместной с Джоном Логаном монографии «Судьбы города» [Logan, Molotch, 1987]. Впоследствии теория стала популярной среди американских исследователей и получила вместе с теорией «городских режимов» признание за пределами США.

Теория «машин роста» стала альтернативой не только ранним элитистским и плюралистическим моделям исследования структуры власти, но и неомарксистским подходам, которые получили широкое распространение в 1970-1980-х годах (Дж. О’Коннор, С. Кокберн, Дж. Лоджкин, Э. Хэйес, М. Кастельс, П. Саундерс). В последних был сделан акцент на значимости классового фактора и «системной» природе власти капитала в принятии городских решений; конкретной деятельности участников городской политики уделялось существенно меньшее внимание. В этом отношении теории «машин роста» и «городских режимов» обозначили возвращение к принципиальным аспектам традиционных дебатов и объяснению паттернов городской политики путем рассмотрения действий и взаимодействий основных акторов.

Теория «машин роста» выступила с претензией на объяснение ведущей роли бизнеса без элементов детерминизма и структурализма (но с учетом структурных оснований политики) и тем самым на снятие противоречия между традиционными интерпретациями распределения власти в современном городе – плюрализмом, элитизмом и марксизмом [Domhoff, 1986: 73]. При этом она более, чем ранние элитистские и плюралистические подходы, учитывала влияние внешних факторов в формировании стратегий роста и развития города [Harding, 2009: 364]. Позиционируя свою теорию в структуре имеющихся подходов, Логан и Молотч обращают внимание на необходимость расширения спектра исследовательских задач, который не исчерпывается традиционным «кто правит?», а включает и ответ на вопрос: «С какой целью?» [Logan, Molotch, 1987: 50]. Для понимания городской политики важно не только выявить степень единства и разногласия между акторами в континууме «плюралистическая конкуренция – олигархия», по поводу которой и велись дебаты между плюралистами и элитистами, но и показать ее содержание, выделив важнейшие проблемы и источники заинтересованности основных акторов в определенном способе их разрешения.

Такой проблемой для любого города является его рост, важнейшими индикаторами которого выступают увеличение численности населения, развитие финансовой активности, коммерции, строительства, интенсификация использования земли и т. п. Рост – это не просто одна из нескольких равнозначных проблем (issues), а «политическая и экономическая суть практически любой территории» [Molotch, 1976: 309–310]; его особое место в структуре городской политики обусловлено тем, что он может обеспечить богатство и существенные преимущества определенным акторам. Поэтому естественное стремление к росту формирует консенсус между элитными группами независимо от их расхождений по любым другим проблемам, в том числе и относительно выбора оптимальной стратегии роста. Эти расхождения не могут рассматриваться в качестве основания для утверждений о децентрализации (плюрализации) власти; они имеют сравнительно второстепенный характер по отношению к доминирующему «консенсусу роста». По мнению Логана и Молотча, консенсус между участниками коалиции роста проявляется и в том, что они соглашаются относительно спектра проблем, несогласие по которым может быть вынесено в сферу публичной политики [Ibid.: 50–51].

Приоритет роста и экономического развития в структуре городской политики сложился давно, практически с момента образования городов. Несмотря на появление сил, оппозиционных росту (профсоюзы, экологические движения и др.), практически они были не в состоянии бросить ему серьезный вызов. Поэтому в американской истории никогда не было значительного сопротивления стратегии и идеологии роста; большинство граждан рассматривало рост как фактор, способствующий процветанию территории и его жителей, и потому поддерживали усилия тех, кто обеспечивал создание и развитие городского пространства. Поддержка роста закреплялась в культурных традициях и идеологических паттернах, обозначавших связь между ростом и благосостоянием людей [Molotch, 1976: 315; Logan, Molotch, 1987: 53, 60–62)[174]. Чтобы мобилизовать общественное мнение в этих целях, элиты обычно обещают новые рабочие места, причем не только в основных индустриальных сферах, но и в жилищном строительстве, коммерции, сервисе и других сегментах городской жизни, которые растут вместе с ростом города. Именно рост как таковой является «основной идеологической опорой машин роста» [Molotch, 1976: 320].

Движущей силой роста выступают группы людей, наиболее в нем заинтересованные; они образуют «коалиции роста», включающие в себя тех, кто поддерживает курс на развитие территории и участвует в его реализации. Естественно, наиболее заинтересованными участниками являются бизнесмены, которые получают непосредственную выгоду от развития городской экономики и инфраструктуры. Именно предприниматели, их активность была и остается основой формирования городской системы, определяющей их возвышение и упадок [Logan, Molotch, 1987: 52].

Ключевая роль в теории «машин роста» отводится владельцам городской земли и недвижимости, а главной темой городской политики выступает рациональное (эффективное) использование земли [Molotch, 1976: 310–312; Dye, 1986:31–35]. Критерием рационального использования земли считается величина прибыли, полученной ее владельцами. Здесь теоретики «машин роста» используют традиционное для марксизма различение между потребительной и товарной стоимостью, соглашаясь с тем, что интенсификация использования земли и рост осуществляются не ради удовлетворения потребностей населения, а прежде всего в интересах собственников. Опираясь на идеи марксистского исследователя Д. Харви [Harvey, 1973], Логан и Молотч выделяют два способа оценки города. Первый – рыночный, учитывающий его товарную стоимость (exchange value); второй – потребительский, отражающий совокупность благ, получаемых в результате использования городской собственности (use value). Исследователи отмечают, что городское пространство и земля все более оказываются объектом «товаризации» (commodification), а в центре политической борьбы – конфликт между группами, имеющими разные приоритеты в отношении использования городского пространства.