Читать онлайн «Классические психоаналитические труды». Страница 25

Все это естественным образом приводит нас к третьему подходу к проблемам сопротивления, а именно: к рассмотрению сопротивлений переноса. Несомненно, что многие функциональные сопротивления, описанные выше, могут быть названы также сопротивлениями переноса в той мере, в которой работа любого конкретного механизма выражается через реакции пациента на аналитика или через воображаемые реакции аналитика на пациента. Не стоит ли нам в таком случае объединить сопротивления переноса под термином функционального сопротивления? Ответ – конечно, это было бы совершенно законным. Слишком часто мы не можем признаться, что выделение отдельных групп сопротивлений во многом является вопросом клинического удобства. Всегда существует пересечение различных метапсихологических подходов. Даже при этом было бы оправданным выделить реакции переноса в качестве особо важной и информативной разновидности смещения или замещения бессознательных объектов. Малое переживание проявлений переноса демонстрирует, однако, не только то, что смещение гораздо более сильное, чем обычно, но что оно охватывает целые фазы опыта, что оно включает, помимо инстинктивных дериватов и характерологических механизмов, поступательное движение более ранних образований Эго и Супер-Эго. В действительности сопротивления переноса также представляют собой узкоспециальный вид защиты Эго, когда осуществляется попытка избежать осознания конфликта путем проигрывания его в текущей обстановке, а именно в аналитической ситуации и в виде непосредственных реакций на аналитика. Более того, это представляет собой попытку достичь, как говорится, на ходу, реальной либидинозной выгоды. То, что подобные переносы могут выступать в качестве сопротивления, более наглядно проявляется, безусловно, в случаях негативного переноса, когда враждебность к родителю своего пола (в случае позитивного эдипального соперничества) либо к родителю противоположного пола (в случае негативного эдипального соперничества) переносится на аналитика вне зависимости от его пола. В таких случаях нетрудно увидеть, что даже самая активная озабоченность предполагаемыми текущими реакциями на аналитика или с его стороны символизирует идеи активной или пассивной кастрации. Но сначала труднее осознать, что после определенной стадии в анализе, чем более позитивным является перенос, берущий начало в эдиповом комплексе, тем более эффективными бывают сопротивления, не только когда они скрывают, как часто бывает, негативные реакции, но когда они представляют попытку заместить инфантильную систему ситуацией настоящего времени. В последнем случае это ведет либо к застою анализа, либо, если инфантильный конфликт не был уже ослаблен, к усилению симптомов.

Само собой, было бы совершенно неправильно и неточно предполагать, что перенос является просто сопротивлением или что даже и рассматриваемый как сопротивление он действует подобно любой другой форме текущей защиты. Перенос и особая аналитическая ситуация невроза переноса образуют незаменимый источник информации о детском развитии и конфликтах, которая почти столь же достоверна, как и материал, полученный при анализе сновидений, и часто более достоверна, чем полученная при катарсических воспоминаниях. Переносы (и их сопротивления) не только образуют неизбежную фазу анализа, которая при условии, что мы можем держать ситуацию под контролем, должна всячески приветствоваться, но предоставляют нам видимую картину ядерного комплекса младенчества и детства – а именно: эдиповой ситуации во всей ее многогранности. Ситуация переноса представляет собой оживление, воспроизведение и репереживание в ходе анализа инцестуозных желаний и инцестуозного барьера. Сопротивления переноса отчетливо указывают на существование инцестуозного барьера, но, как отмечалось, они также проистекают из переноса позитивных эдиповых желаний. Не активизация, между прочим, сознательных инцестуозных желаний взрослого типа – вид сексуального желания, которое часто встречается и часто находит удовлетворение, а сознательное убеждение посредством психического переживания в реальности инфантильной эдиповой стадии во всей ее пугающей напряженности и со страхом последствий. Такое не может быть пережито более ни в каком другом человеческом опыте, кроме некоторых стадий психоза, при которых, однако, такое содержание в полной мере не понимается. Необходимо сказать, что перенос существует вне анализа, и даже в его ходе легко могут возникать внеаналитические переносы. Невроз переноса также может складываться вне анализа, например, в случае невротического брака. Но в подобных случаях реальная природа переноса тоже остается скрытой. В анализе природу переноса спрятать не так просто, и она в любом случае должна быть раскрыта.

Короче говоря, проявления переноса имеют преимущественно инфантильный характер. Анализ уравнивается не только с простыми ситуациями ухода за ребенком, например с экскреторным ритуалом, но и с чисто бессознательными фантазиями и реакциями, многие из которых концентрируются вокруг темы кастрации. Все пациенты ожидают в результате анализа что-то потерять, многие с самого начала демонстрируют свою бессознательную оценку аналитической ситуации. На второй день анализа одному пациенту снится, что он только что забрался на шаткий эшафот, задерживает казнь и начинает быстро отступать, слезая вниз по ограждению, повторяя все время увещевательным тоном: «Послушайте, мне нужно слезть отсюда, иначе будет беда». Аналогично обстоит дело с кастрационными желаниями пациента. Обсессивный невротик, у которого первым признаком уменьшения симптомов был успешный половой акт, продолжает радость по этому поводу в сновидении, в котором его аналитик обращается к аудитории со сцены, на заднем плане которой с ощущением самодовольства стоит сам пациент. Аналитик одет как бы неряшливо, у него за спиной висит ветхий зонт с несколькими сломанными спицами. В ходе сессии пациент, высказав некоторые интерпретации этого своего сновидения, главной мыслью которых было вполне справедливо то, что он демонстрировал своему отцу собственную сексуальную доблесть, выражает некоторое волнение по поводу того, что, давая свои интерпретации, он мог задеть чувства аналитика. Прощаясь, он сказал: «Прошу прощения, у вас что-то на пиджаке», – и снимает пушинку со спины аналитика. Женщина с тревожной истерией, чьи отношения с мужем являются неудовлетворительными и которая вследствие этого осуществила бессознательную гомосексуальную регрессию, замечает, что одна из пуговиц на пиджаке аналитика болтается на растрепанной нитке. Импульсивно в конце сессии она замечает: «Я хотела бы, чтобы вы разрешили мне вашу пуговицу отшить».

Все это простейшие примеры, но они иллюстрируют, что с самого начала анализа мы можем обнаружить, что защитный или агрессивный процесс, выраженный аналитически, может уравниваться с более примитивными бессознательными интересами. Когда параноик-убийца стреляет в кого-то, кто, по его мнению, имеет темные замыслы относительно его могущества, которые должны быть исполнены посредством укола, электрического разряда или другого злого умысла, то мы можем понять его точку зрения, но сожалеть по поводу его неправильного чувства реальности. В аналитической ситуации мы иногда можем сожалеть, что невротик или якобы нормальный человек не имеет некоторых инсайтов параноика относительно уравнивания лечения и калечения, или даже если, как иногда бывает, у него случится такой инсайт, что он только интеллектуального характера и лишен эмоций. Действительно, мы можем припомнить, что в некоторых описанных случаях аналитического сопротивления временно наблюдалось отношение параноидного типа. Более того, возможно, что в некоторых случаях крайне страстного переноса развившееся эротоманиакальное отношение является защитой того же типа.

Но в добавление к тому, что аналитическая ситуация с самого начала уравнивается с эдиповой ситуацией, мы должны помнить, что с первых минут мы предпринимаем все возможные шаги к тому, чтобы не потерять ни одного аффективного заряда, относящегося к данной ситуации. Сначала мы вводим правило свободных ассоциаций; мы поощряем выражение предсознательных репрезентаций бессознательных желаний; мы ищем любые разновидности механизмов смещения и проекции; мы обращаем данные механизмы обратно, чтобы вызвать аффективные заряды, которые хотим собрать на аналитическом поле. Если данные заряды получали разрядку по пути, то мы указывали на их направление; если они оказывались слишком бурными, то мы ограничивались выборочным исследованием. Поэтому нас не удивит, если по прошествии нескольких месяцев анализ заряжается аффектом и стремится приобрести все более инфантильный характер. Каждый раз, когда мы обращали проекцию, мы не обязательно аннулировали ее – мы просто переносили подлежащий заряд ближе к себе.