Читать онлайн «Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество». Страница 31

Теоретики этой группы, в которую вошли также Кеннет Эрроу, Джерард Дебрё, Фрэнк Хан, а позднее и Джозеф Стиглиц, приняли конкурентно-равновесную модель как нормативную, как идеальное состояние реальной экономической жизни. Поэтому когда они замечали, что реальные условия не соответствуют равновесию в условиях совершенной конкуренции, то воображали, что выявили ситуацию «провала рынка», оправдывающую немедленное вмешательство государства, которое должно сдвинуть ситуацию к идеалу, представленному моделью общего равновесия.

В оппозиции к первому лагерю сформировался второй, куда вошли теоретики равновесия, несмотря на это, являвшиеся сторонниками рыночной экономики. Ядро этой группы составляла чикагская школа, а среди ее ведущих авторов числились Милтон Фридмен, Джордж Стиглер, Роберт Лукас и Гэри Беккер, которых объединяла приверженность таким теоретическим принципам, как модель равновесия, принцип максимизации и допущение постоянства.

Реакция этих экономистов, которые хоть и были теоретиками равновесия, но защищали рыночную экономику от нападок первого лагеря, выступавшего с позиции «провалов рынка», состояла в указании на то, что модель равновесия достаточно точно описывает реальный мир, но, в соответствии с принципами школы общественного выбора, провалы государственного сектора всегда будет превосходить любые провалы частного сектора.

Теоретики чикагской школы считали, что этот подход обеспечивает им иммунитет от нападок теоретиков провалов рынка и что чикагский анализ доказывает ненужность государственного вмешательства в экономику. Поскольку, с точки зрения этой школы, реальный мир очень похож на модель конкурентного равновесия, ее члены держались убеждения, что реальный рынок эффективен по критерию Парето и не требует государственного вмешательства, тем более что коалиция политиков, избирателей и бюрократов также действует весьма неэффективно.

С точки зрения динамической австрийской концепции рынка, позиции обоих этих лагерей в высшей степени уязвимы.

В отношении чикагских моделей австрийцы отмечают, что те основываются исключительно на следующих исходных предположениях: равновесие, максимизация и постоянство. Австрийцы утверждают, что, прежде чем делать вывод о том, что реальная ситуация очень близка к модели равновесия, чикагским теоретикам следовало бы разработать теорию реального рыночного процесса, которая бы объясняла, чем этот процесс напоминает равновесие, если он его вообще напоминает. Иными словами, вера представителей чикагской школы в то, что модель конкурентного равновесия достоверно описывает реальный мир, слишком утопична; они безо всякой необходимости оставляют фланги открытыми для идеологических противников из первого лагеря, в некотором смысле более реалистичных.

Но и неоклассические теоретики провалов рынка, с австрийской точки зрения, допускают существенные ошибки. Они не замечают динамичных эффектов координации, осуществляемого предпринимателями, которые проявляются на реальном рынке. Эти теоретики предполагают, что с помощью государственного вмешательства каким-то образом можно приблизиться к идеалу общего равновесия, как если бы плановые органы на самом деле могли получить информацию, которая в действительности им принципиально недоступна. Австрийцам теоретики провалов рынка не кажутся утопистами, напротив, некоторые из них считают мир куда худшим местом, чем он есть на самом деле. Но, сделав центром анализа равновесие, пусть даже в качестве ориентира, они упускают из виду происходящий на рынке реальный процесс координации и тот факт, что столь критикуемое ими неравновесие не является проявлением ни несовершенства, ни провалов рынка, а фактически представляет собой самую естественную черту реального мира и что в любом случае реальный рыночный процесс превосходит все доступные для человека альтернативы.

Таким образом, если оставить в стороне теорию общественного выбора, то, с точки зрения экономистов австрийской школы, в подходе теоретиков провалов рынка имеются две основных теоретические проблемы: во-первых, они не учитывают, что интервенционистские меры, предлагаемые ими с целью приблизить состояние реального мира к модели равновесия, крайне вредны для предпринимательского процесса координации, происходящего в реальном мире; и, во-вторых, они предполагают, что тот, кто осуществляет государственное вмешательство, может иметь доступ к принципиально недоступной информации.

Австрийские теоретики предлагают выйти за пределы двух равновесных подходов (предлагаемых чикагской школой и теоретиками провалов рынка), перенеся фокус экономических исследований на динамический процесс предпринимательской координации, который в конечном счете и обеспечивает движение к состоянию равновесия, хотя в реальной жизни это состояние недостижимо. Тогда в фокусе исследования окажется не модель равновесия, а анализ динамики, т.е. исследование рыночных процессов, что позволит избежать серьезных пороков обеих разновидностей неоклассического подхода.

Два примера, из микро- и макроэкономики, помогут прояснить это предложение австрийцев.

Первый пример — это современное развитие теории информации, которое, по версии чикагской школы, началось с плодотворной статьи Стиглера «Экономическая теория информации» (Stigler 1961; Стиглер 1995). Стиглер и его последователи из чикагской школы рассматривают информацию объективно, т.е. как товар, который продают и покупают на рынке с учетом издержек и выгод. Эти теоретики признают, что в реальном мире существует неведение, но утверждают при этом, что оно всегда существует на «оптимальном» уровне, так как поиск новой информации, объективно говоря, заканчивается, только когда предельные издержки оказываются выше предельного дохода.

Теоретики провалов рынка во главе с Гроссманом и Стиглицем, в соответствии с характерным для них подходом, дают иной экономический анализ информации. У них получается, что реальный мир пребывает в состоянии неэффективного равновесия, в котором они выделяют следующий «провал»: поскольку экономические агенты считают, что цены являются эффективным носителем информации, возникает эффект «безбилетника», в силу которого экономические агенты не заботятся о частном приобретении нужной им дополнительной информации, потому что она стоит дорого. Эти теоретики делают очевидный для них вывод: рынок склонен производить неэффективно малый объем информации, что оправдывает вмешательство государства, когда выгоды превосходят издержки на отслеживание ситуации и пр. (Grossman and Stiglitz, 1980).

Как мы отметили в начале этой книги, с позиции австрийской школы, принципиальной проблемой обоих подходов является то, что они рассматривают информацию как нечто объективное, как если бы информация где-то «хранилась» (хотя порой никто не знает где). В отличие от теоретиков двух неоклассических направлений, австрийцы полагают, что информация, или знание, всегда субъективна и не может быть данной, потому что предприниматели постоянно ее создают или порождают в ходе выявления возможностей прибыли, что происходит, когда в непрерывно меняющейся конфигурации рыночных цен находят незамеченные прежде рассогласованность или нескоординированность. Таким образом, предпринимательская информация не может распределяться с учетом издержек и выгод, потому что, пока предприниматели ее не откроют, ее ценность никому не известна. Более того, раз невозможно осуществить максимизирующее распределение (с учетом издержек и выгод), весь предлагаемый чикагской школой анализ информации рассыпается как карточный домик.

К тому же, пока свободное предпринимательство осуществляется без помех или запретов, нет оснований полагать, что рынок «недопроизводит» информацию, потому что отсутствуют критерии, по которым можно было бы оценить, насколько объем информации, реально создаваемой рынком, меньше «оптимального». Здесь непосредственно применим австрийский анализ теоретической невозможности социализма, в соответствии с которым надзорный орган никогда не сможет превзойти творческую предпринимательскую способность экономических агентов, являющихся главными движущими силами рыночных процессов. Как известно, падре Хуан де Мариана еще в период испанского золотого века провозгласил, что слепой не может быть поводырем зрячих (даже если зрение последних «несовершенно» или они видят только одним глазом).

Второй пример, помогающий понять австрийское предложение, — это разные теоретические предположения ученых относительно рынка труда. Как известно, теоретики чикагской школы неоклассической макроэкономической теории подвергли резкой критике иррациональность кейнсианского допущения о том, что ставки номинальной заработной платы негибки к понижению. Мы уже видели, что члены чикагской школы рассматривают существующее на рынке неведение как, по определению, «оптимальное». Иными словами, безработный остается безработным, потому что предпочитает продолжить поиск более подходящей работы, чем принять то, что ему предлагают, откуда делается вывод о том, что на реальном рынке не может существовать вынужденной безработицы. Они также делают вывод о существовании экономических циклов, оказывающих влияние на занятость, причиной чего может быть либо ряд неожиданных изменений объема денежной массы, мешающих агентам четко отличать происходящие по реальным причинам изменения относительных цен от порождаемых инфляцией изменений общего уровня цен (Lucas 1977), либо просто внезапное появление внешнего предложения, или реальных шоков (Kydland and Prescott 1982).