Читать онлайн «Психосоматика». Страница 47

Именно эта первая ошибка непонимания того, что тело есть непосредственное слово исключительно психической интенциональности, толкает человека к ложной игре в болезнь. Поскольку усвоенный в младенчестве стиль жизни непрерывно воспроизводится, такое постоянство стабилизируется на уровне нервных клеток. То, что было принято за идею, притворную уловку для обмана других, реально перемещается в область соматики. Например, попробуйте представить себя сегодня без знания выученного когда-то языка: невозможно, хотя вы и понимаете, что само слово не есть мышление. Болезнь служит выражением некоего проекта, а именно обмана, чего-то отличного, направленного против естества и совершенного по доброй воле, более того, даже сакрализуемого всем окружающим миром.

Этот проект, реализуемый под видом эгоизма, укрепления своего центрального положения, первенства, в действительности оторван от природного порядка, поэтому это проект ошибочной амбиции. Так как данный проект в своем основании лишен поддержки извечных законов нашей природы, он отторгается точно так же, как это происходит при пересадке органов, – проблема, вокруг которой вот уже на протяжении нескольких лет ведется множество разговоров. Наша базовая система не признает нетипичных ей по своему проекту нововведений и тем самым вызывает отторжение.

Тело есть непосредственное слово исключительно психической интенциональности

Усиление заболевания обусловлено исключительно стремлением первичного инстинкта к самовосстановлению или позитивностью некоего импульса.

Всякий раз, когда природный импульс пытается повторно прорваться на поверхность, он наталкивается на преграду в виде некоего добавленного, неестественного проекта. Из этого следует, что именно базовый, витальный инстинкт снабжает болезнь энергией при любом самопроявлении человека[104]. Стресс или несчастья никогда не приводят к усилению патологии. Вначале может показаться, что осложнения наступают вслед за каким-либо несчастным случаем, однако при внимательном анализе явно прослеживается тот факт, что усиление чувственной основы (feeling) первичной каузальности в точности соответствует моменту усиления инстинкта.

Это логично, если мы переосмыслим наше детство. Будучи детьми, каждый из нас проявлял свою спонтанность, энтузиазм, стремился к новым открытиям. Однако стоило нам шагнуть в сторону от колеи, проложенной действующей системой, как мы тут же получали подзатыльники, слышали в свой адрес упреки и наставления: с раннего детства чем больше мы выражали свою спонтанность, не предусмотренную окружающей средой, тем сильнее были вынуждены изобретать новый способ (проект) выжить и компенсироваться. Став взрослыми, покинув рамки семьи и заданной схемы, мы не способны быть самими собой, даже обладая всеми на то возможностями, включая юридическую автономию. Точно так же, как мы уже не способны мыслить без использования слов, целиком категоризовавших наш ум. Даже когда мы думаем про себя, мы должны использовать слова.

Стресс или несчастья никогда не приводят к усилению патологии

Пациент неспособен к вхождению в контакт с собственной идентичностью вне присутствия программирующей виртуальности отчуждающего проекта. Он уже видит себя в нем, идентифицирует себя с этим проектом, не предусмотренным, однако, основополагающими законами природы. Вслед за периодом полового развития и по завершении подросткового возраста страсть и инстинкт – при постоянстве юридического права – резко возрастают, вследствие чего повышается интенсивность действия проекта, на что следует ответ иммунной системы, реакция которой приобретает вирулентный характер из-за необходимости преградить путь тому, что было идентифицировано ею как несущее опасность. Выход позитивного инстинкта усиливает контрмеры, идущие со стороны проекта, который с самого детства рассматривался как средство спасения, а в настоящий момент используется во вред природной идентичности.

Усиление заболевания обязано своим возникновением строго определенным, опознанным ситуациям, которые в то же время подавляются: субъект ощущает порыв импульсов, здоровый и позитивный сам по себе, но из-за неспособности с ним справиться по-своему его консервирует, и так порождается ухудшение болезненного состояния. Фрустрация, стресс, трудности не могут усилить болезнь, ибо они отнимают энергию. Усиление заболевания предполагает наличие высшей формы экономии, а значит, должно подпитываться чем-то, энергетически превосходящим.

Поэтому при желании помочь клиенту необходимо уловить этот позитивный момент, чтобы довести до его сознания, самым естественным и эгоистичным образом, неумелость его обращения с этой возможностью. Он страшился совершить ошибку, нагрешить, очернить себя, вкушая сей напиток жизни. И даже если клиент обвиняет внешние обстоятельства – что почти всегда он и делает, – причина остается нетронутой.

Любые самые острые формы психосоматических расстройств проявляются и закрепляются во взрослом возрасте (примерно от двадцати семи до сорока лет).

Это объясняется не ранним старением организма человека: причины те же, что были описаны мною в предыдущей главе[105]. Психосоматика возникает и вызывает органические осложнения в зависимости от технической, «возрастной» готовности органа к выполнению функции. К тридцати годам человек обладает определенной степенью власти, еще более увеличивающейся к сорока годам. У него есть деньги, независимость, свобода волеизъявления, перед ним раскрываются большие возможности, он может устанавливать отношения с такими же независимыми, как он, мужчинами и женщинами, примыкать к различным ситуациям, складывающимся на свободном рынке: перед ним открыты все пути высших достижений и возможности реализации собственной территориальной психологии. Болезнь усиливается пропорционально увеличению открывающихся перед субъектом возможностей. Вспышка заболевания происходит во взрослом состоянии, поскольку именно в этот период природное и позитивное право позволяет развернуться личной инициативе и максимально вложить самих себя. Таким образом, патологический срыв обуславливается также теми возможностями, которые возникают во внешней среде.

В ситуации агрессии случаются моменты, требующие от нас ответного нападения как обязанности поддержать собственную идентичность, без прощения: в противном случае мы превратимся в соучастников искажения, чего-то, что в любом случае не предусмотрено нормой. Свобода не позволяет нам быть добрыми: наша свобода – быть самими собой в соответствии с базовым проектом жизни, и для этого существует огромное количество способов. Быть добрыми в соответствии с собственным природным замыслом, но ни в коем случае не согласно потребностям пусть даже целого света.

Возьмем, к примеру, брачные отношения. Едва человек заводит семью, секс для него становится супружеской обязанностью. Прежде секс был запретной темой, скверной, пенис служил символом грубой, животной страсти, а вагина – женской продажности. Но стоит субъекту вступить в брак, как функции этих органов освящаются.

Желая общаться с жизнью, субъект использует единожды усвоенный им способ, не умеет по-новому подать себя, преобразиться в открытом научении. Ум обладает способностью к непрерывному научению. Никакой опыт прошлого не может перекрыть, замкнуть потенциал научения, которое равносильно совершаемому нами контакту с окружающей реальностью. К примеру, чтобы взять в руки вишенку, необходим некоторый минимум ума, но чтобы увеличить капитал на десять миллиардов долларов за одну банковскую операцию – требуется определенная гениальность. Точно так же для того, чтобы наслаждаться телом своего партнера, недостаточно тех способов, которые годятся для кроликов, на высших уровнях жизни действуют иные стратегии ума, а именно соотношения знаний: знаний единого энергетического стиля, эмоциональной собранности, внутреннего равновесия. Секс не для всех одинаков: для тех, кто рассматривает его как видовые отношения, достаточно его обычного усредненного понимания, но для тех, кто стремится обрести радость и мудрость, необходимо гораздо более тонкое и глубокое его осознание, которое достигается способностью постоянно поддерживать целостность собственного разума в бесконечном процессе усвоения мира.

До тех пор, пока не будет распознан базовый проект заболевания, максимум, на что будет способна медицина, – оказывать противодействие патодинамическому процессу.

Медицине удалось ввести в кризис болезнетворный проект, что уже является большим достижением. Без медицинской помощи субъект умертвил бы себя гораздо быстрее. Огромная польза медицины заключается в том, что она, хотя и не излечивает болезнь, но способна затруднить развитие проекта болезни. Ей легко удается вмешаться на уровне развития патологического процесса, но не вылечить окончательно, ибо для этого необходимо знать сам проект. Поэтому незаменимая роль медицины состоит в оказании всяческого противодействия болезни. Профессиональный врач – если перед ним находится клиент, проектирующий собственное заболевание, но не расположенный об этом говорить или пройти курс психотерапии, – должен постараться интуитивно понять проект его заболевания, пользуясь методологическим опытом, накопленным онтопсихологией, и оказать противодействие болезни всеми имеющимися в его распоряжении медицинскими средствами, не теряя надежды на возможность выздоровления. Это – борьба, ведущаяся ради клиента, и то место, где врач оттачивает мастерство жизни и свои научные знания.