Читать онлайн «Интернет-революция». Страница 4

[9]

В конце двадцатого столетия наконец-то начинает осуществляться давно предсказанная конвергенция медиа, компьютинга и телекоммуникаций в единую сущность – гипермедиа[10]. Неустанное стремление капитализма разнообразить и усилить творческие начала человеческого труда вновь подвело нас к порогу качественного изменения самой сути того, как мы работаем вместе, играем вместе, живем вместе. Интеграция разных типов технологий на основе единых протоколов порождает нечто большее, чем простую сумму составных частей. Когда способность производить и поглощать неограниченные количества любой информации соединяются с доступом к глобальным телефонным сетям, привычные формы труда и досуга принципиально трансформируются. Возникнут целые новые индустрии, а фавориты нынешнего фондового рынка исчезнут без следа. Во времена таких глубоких общественных перемен любой, кто готов дать простое объяснение происходящему, будет выслушан с огромным интересом. В преддверии этого ключевого момента непрочный союз писателей, хакеров, капиталистов и художников с Западного побережья США уже выработал свою эклектическую ортодоксию для наступающей информационной эпохи: Калифорнийскую идеологию.

Эта новая вера возникла из причудливого сплава культурных предпочтений богемы Сан-Франциско и возможностей высокотехнологических индустрий Кремниевой долины. Калифорнийская идеология, продвигаемая в журналах, книгах, телепрограммах, на веб-сайтах, в новостных группах и сетевых конференциях, родилась от случайной связи между беззаботным духом хиппи и антрепренерским рвением яппи. Этот сплав противоположностей возник на основе глубокой веры в освобождающий потенциал новых информационных технологий. В цифровой утопии каждый будет одновременно и хиппарем, и богачом! Столь оптимистичный взгляд на будущее одинаково мил компьютерным фанатам и студентам-прогульщикам, капиталистам-инноваторам и социальным активистам, модным интеллектуалам, бюрократам футуристического склада и политикам-оппортунистам по всей Америке. Европейцы, как обычно, не замедлили скопировать новейшую американскую моду. Недавний доклад комиссии Евросоюза рекомендует следовать калифорнийской модели «свободного рынка» для построения «информационного суперхайвея», а самые прогрессивные художники и ученые усердно подражают постгуманистическим философам-экстропианцам Западного побережья[11]. В отсутствие видимых соперников триумф Калифорнийской идеологии кажется абсолютным.

Столь широкая притягательность идеологов с Западного побережья результат не только их заразительного оптимизма. Гораздо важнее их страстная приверженность к, казалось бы, безупречно либертарианской политической форме: они хотят, чтобы информационные технологии были использованы для создания новой «джефферсоновской демократии», где каждый индивид сможет свободно выражать себя в киберпространстве[12]. Однако, отстаивая такой по видимости восхитительный идеал, эти «техноускорители» одновременно воспроизводят некоторые из самых атавистических черт американского общества, относящиеся к горькому наследству периода рабовладения. Их утопический взгляд на Калифорнию невозможен без намеренной слепоты к другим, гораздо менее привлекательным чертам жизни на Западном побережье: расизму, бедности, экологической деградации[13]. Ирония в том, что в недалеком прошлом именно интеллектуалы и художники района залива Сан-Франциско (Bay Area) были страстными обличителями этих пороков.

15 мая 1969 года губернатор Рональд Рейган отдал приказ провести на рассвете вооруженную полицейскую операцию против протестующих хиппи, которые оккупировали Народный парк недалеко от кампуса Калифорнийского университета в Беркли. В ходе последовавшей битвы один человек был застрелен, 128 других пришлось госпитализировать[14]. В тот день казалось, что примирения между «правильным миром» и контркультурой не будет никогда. По одну сторону баррикад губернатор Рейган и его последователи отстаивали абсолютную свободу частного предпринимательства и поддерживали вторжение во Вьетнам. По другую сторону хиппи призывали к социальной революции в собственной стране и обличали империалистическую экспансию за ее границами. Это были совершенно несовместимые концепции дальнейшего развития Америки, и в год штурма Народного парка мало кто сомневался, что выбор между этими концепциями возможен только через прямое столкновение с применением насилия. Джерри Рубин, один из лидеров партии Йиппи (Yippie), говорил тогда: «Наш порыв к приключениям и героизму ведет нас за пределы Америки, где мы можем быть бунтарями и творцами собственной жизни. В ответ Америка готова нас уничтожить…»[15]

В 1960-х радикалы района залива Сан-Франциско (Bay Area) создали систему политических взглядов и культурный стиль, воспринятые движениями «новых левых» по всему миру. Порвав с узостью послевоенной политики, они разворачивали компании против милитаризма, расизма, дискриминации по половому признаку, гомофобии, бездумного потребительства и загрязнения окружающей среды. Вместо жестких иерархий, типичных для левых, они создавали коллективные и демократические структуры, намечавшие, как предполагалось, контуры будущего либертарианского общества. Но самое главное – калифорнийские новые левые сочетали политическую борьбу с бунтом в сфере культуры. В отличие от своих родителей, хиппи отказывались подчиняться жестким социальным соглашениям, к которым принуждали «человека организации» военные, университеты, корпорации и даже политические партии левого крыла. Символами разрыва с «правильным миром» были их демонстративно потрепанная одежда, демонстративная сексуальная распущенность, демонстративно громкая музыка и открытое употребление рекреационных наркотиков[16].

Хиппи-радикалы были либералами в социальном смысле слова. Они отстаивали универсалистские, рациональные и прогрессивные идеалы: демократию, толерантность, самореализацию и социальную справедливость. Двадцать лет непрерывного экономического роста внушали уверенность, что история на их стороне. В научно-фантастических романах расцветали мечты об экотопии – будущей Калифорнии, где нет автомобилей, промышленность экологична, сексуальные отношения основаны на равенстве, люди живут в коммунах[17]. Часть хиппи считали, что такую жизнь можно построить только при отказе от лжебога научного прогресса и полном возвращении к природе. Другие же, напротив, верили, что именно технологический прогресс претворит их либертарианские принципы в реальность нового общественного устройства. Проникшиеся идеями Маршалла Маклюэна, эти технофилы были убеждены в главном: слияние медиа, компьютинга и телекоммуникаций неизбежно породит электронную агору – виртуальную площадку, где каждый сможет выражать свои убеждения, не боясь цензуры[18]. Радикальная весть, которую нес английский профессор средних лет Маршалл Маклюэн, была такова: власть большого бизнеса и большого правительства будет непременно свергнута, потому что новые технологии гигантски увеличат влияние каждого отдельного человека.

«Электрические средства… упраздняют пространственное измерение… Благодаря электричеству мы вновь повсеместно обретаем межличностные отношения, как будто живем в маленькой деревне. Это связь глубинная, в ней нет делегирования функций или полномочий. …Диалог вытесняет лекцию»[19].

Ободренные пророчествами Маклюэна, радикалы Западного побережья включились в разработку новых информационных технологий для альтернативной прессы, местного радиовещания, клубов домашней разработки компьютерной техники, коллективов любительского видео. Все эти медиаактивисты считали, что находятся на переднем крае борьбы за построение новой Америки. Создание электронной агоры было первым шагом к воплощению прямой демократии внутри всех социальных институций[20]. Борьба предстояла суровая, но до экотопии, как казалось, было рукой подать.

Кто мог предсказать, что менее чем 30 лет спустя после битвы за Народный парк обыватели («квадраты») и хиппи будут совместно творить Калифорнийскую идеологию? Кто мог хотя бы помыслить о невиданной помеси технологического детерминизма и либертарианского индивидуализма, дающей начало гибридной ортодоксии информационной эпохи? И кто мог заподозрить, что чем больше будет преклонение перед технологией и свободой, тем труднее будет сказать что-нибудь осмысленное об обществе, которое ими пользуется?

Калифорнийская идеология так популярна именно благодаря двусмысленности ее базовых постулатов. В последние несколько десятилетий индустрии медиа и информационных технологий заимствовали и адаптировали для своих целей многие пионерские разработки медиаактивистов локальных сообществ. Компании в этих секторах решают многие свои проблемы за счет механизации рутинных процессов и найма работников по субконтрактам – но они никак не могут обойтись без ключевых людей, тех, кто проводит исследования и создает оригинальный продукт, от компьютерных программ и чипов до книг и телевизионных программ. Такие люди – цифровые ремесленники – вместе с предпринимателями сектора высоких технологий образуют так называемый виртуальный класс: «…техноинтеллигенцию, включающую когнитивистов, инженеров, информатиков, разработчиков видеоигр, а также всех прочих специалистов по коммуникациям»[21]. Таких специалистов нельзя поставить на конвейер или заменить машинами, поэтому менеджмент выработал для них особую схему найма – по контрактам на фиксированный срок. Как и «рабочая аристократия» XIX века, ключевой персонал в медиа, компьютинге и телекомах испытывает на себе все блага и опасности рынка. С одной стороны, эти цифровые ремесленники высоко оплачиваются и весьма автономны в смысле места и графика работы (в результате культурный раздел между хиппи и «человеком организации» размылся). Однако с другой стороны, эти компетентные работники связаны условиями своих контрактов, им не гарантирована постоянная занятость. Большинство людей из виртуального класса не имеют того объема свободного времени, который был у хиппи, и работа становится для них основным способом самореализации[22].