Читать онлайн «Шпион, который спас мир. Том 2». Страница 49

Получив «добро» от ЦРУ, Джибни предложил рукопись нескольким нью-йоркским издателям. Даблдей предложил аванс в размере 50 000 долларов. Договор на издание книги был заключен между доверенным лицом Пеньковского в Нью-Йорке и Даблдеем. Собственностью по доверенности распоряжался Герберт П. Джэкоби из нью-йоркской юридической фирмы «Шварц и Фролих». Фонд Пеньковского — благотворительный фонд, зарегистрированный Управлением внутренних бюджетных поступлений, — управлялся группой видных бизнесменов, в состав которой входили Герман Данлоп Смит, известный чикагский инвестор и филантроп, Чарльз Фрэнсис Эдамс, председатель правления «Рейтеон корпорейшн», и Карл Джилберт, председатель правления «Джиллетт корпорейшн».

Редактор издательства «Даблдей» Ле Барон Баркер предложил озаглавить книгу «Записки Пеньковского». Брумли Смит, секретарь Совета национальной безопасности, считал, что при издании «Записок» официальное правительство не должно указываться в качестве спонсора. Тем не менее он заверил Баркера в подлинности «Записок»: «Публикация их вами, вне всякого сомнения, отвечает национальным интересам. По целому ряду причин мы не говорим, что они исходят отсюда, но смею вас заверить, они подлинны»{244}. Даблдей не был осведомлен об истинном характере материалов Пеньковского.

Джибни и Дерябин получили 40 процентов за авторское право на книгу. Остальная часть была передана в Фонд Пеньковского, который распределил 78 000 долларов среди студентов, закончивших курс обучения по советологии, и среди перебежчиков. В обзоре «Записок Пеньковского» Джон Ле Карре писал, что он с нетерпением ждет, когда первый стипендиат Фонда Пеньковского будет зачислен в Московский университет. Книга стала бестселлером. Даблдей реализовал 110 000 экземпляров в Соединенных Штатах; кроме того, было также британское издание (вышло в издательстве «Коллинз» с предисловием, написанным Эдвардом Крэнкшо); книга также была издана во Франции, Германии, Швеции, Корее и Японии.

После первого издания в ноябре 1965 года происхождение материалов, связанных с Пеньковским, вызвало целую бурю кривотолков. Кампанию недоверия к подлинности материалов Пеньковского возглавлял Виктор Зорза в «Манчестер гардиан». Зорза утверждал, что Пеньковский никогда не сумел бы говорить так, как в книге, и ставил под сомнение то, что книга действительно основана на его собственных высказываниях. Он говорил, что Управлению следовало бы лучше поработать над «Записками», однако написал: «Обнародование Центральным разведывательным управлением сообщений, которые оно получало в 1961 — 1962 годах от одного из самых удачливых русских шпионов, Олега Пеньковского... является беспрецедентным событием в истории шпионажа»{245}.

Советское правительство было возмущено публикацией книги и появлением в октябре 1965 года выдержек из нее примерно в тридцати американских газетах. Советское посольство в Вашингтоне заявило официальный протест против публикации «Записок Пеньковского» в газете «Вашингтон пост». В нем говорилось: «В действительности так называемые «Записки Пеньковского» являются не чем иным, как грубой фальшивкой, сфабрикованной два года спустя теми, кому служил разоблаченный шпион, после вынесения ему приговора. Это не первый случай, когда публикуются клеветнические материалы об СССР, и цель у них одна — опорочить Советский Союз, отравить международную атмосферу и воспрепятствовать поиску путей улучшения отношений между государствами». В советском заявлении «Записки» были названы «не чем иным, как преднамеренной акцией в худших традициях „холодной войны”». В качестве ответной меры на публикацию выдержек из книги советское правительство закрыло отделение «Вашингтон пост» в Москве и выслало из страны ее московского корреспондента Сте-фена С. Розенфельда.

«Записки Пеньковского» в свое время стали откровением. Они впервые позволили со знанием дела рассмотреть изнутри систему советской разведки и военную структуру. Даже такие отъявленные критики книги, как Виктор Зорза, утверждавший, что она не могла быть написана Пеньковским, а составлена из записей бесед с Пеньковским, испытывали благоговейный трепет перед ее содержанием{246}. Впервые за период «холодной войны» западная разведка перешла в наступление и не ограничивалась лишь реакцией на такие успешные операции КГБ, как с Кимом Филби и Джорджем Блейком. По оценкам Джибни, Олег Пеньковский предстает перед нами в «Записках» как «герой небезупречный», но «тем не менее герой»{247}. В свете гласности и перестройки высказывания Пеньковского о слабых сторонах Советского Союза звучат пророчеством.

Маловероятно, чтобы событие, подобное публикации «Записок Пеньковского», повторилось. После расследования деятельности ЦРУ Комитетом по делам церквей в 1976 году была четко ограничена «специальная деятельность» ЦРУ, влияющая на общественное мнение в стране. Действующий сейчас исполнительный указ N9 12333 от 4 декабря 1981 года разрешает специальную деятельность «в поддержку целей национальной внешней политики за границей, однако планироваться и осуществляться она должна таким образом, чтобы роль правительства Соединенных Штатов не являлась очевидной или признанной публично; она предназначается для поддержки, но не для того, чтобы оказывать влияние на политические процессы Соединенных Штатов, общественное мнение, политику или средства массовой информации». Короче говоря, никакой специальной деятельности для внутриамериканского потребления не допускается.

Один британский историк коварно заметил, что человек никогда не бывает столь опасен, как в тот момент, когда он может личные обиды преподнести как дело принципа{248}. Измена Пеньковского логически объяснялась пережитыми им несправедливостями, которые он испытал при коммунистической системе. Ален Стаднер, психиатр ЦРУ, исследовавший психику перебежчиков, отмечает, что «никогда еще никто не совершал побег из-за того, что был счастлив». Большинство перебежчиков— выходцы из распавшихся семей с непрочными или разорванными родственными связями. «Я никогда не встречал человека, имевшего хорошие отношения со своим отцом, который стал бы перебежчиком и был бы нелоялен по отношению к режиму», — говорил Стаднер.

Среди различных типов перебежчиков Стаднер выделяет человека обиженного, возводящего свою личную неудовлетворенность в политический принцип. Такие перебежчики обычно остро ощущают отсутствие одного из родителей, которого у них не стало в результате либо распада семьи, либо смерти. Кроме того, существует еще мотивация, характерная для человека противоположного склада характера, который всю свою жизнь был борцом и на удар отвечал ударом. Чаще всего бывает, что таким перебежчикам не повезло в жизни, вследствие чего они становились коварными предателями, способными нанести удар в спину. Именно такие с готовностью становятся наемниками, движимыми стремлением отомстить и добиться справедливости. Такие люди не испытываю^ лояльности к режиму, который, как они считают, не выполнил по отношению к ним свою часть взаимных обязательств. Именно эти качества присутствовали у Пеньковского. У него накопилась обида, потому что в течение всей своей жизни он считал себя несправедливо пострадавшим от зависти некомпетентных, но влиятельных соперников.

Для перебежчика характерно также чувство самолюбования, а это нечто большее, чем простое себялюбие. Стаднер определяет это как патологический эгоцентризм, поглощенность самим собой в ущерб всем прочим. Пеньковский, несомненно, обладал гипертрофированным самомнением и видел себя в роли вершителя истории, то есть обладал всеми качествами, типичными для перебежчиков. С раннего возраста он чувствовал, что от него ожидается нечто особое из-за его дворянского происхождения. Стать генералом было равнозначно тому, чтобы доказать свою принадлежность к классу дворянства, к которому принадлежали его праотцы. Поскольку детство его пришлось на период гражданской войны и рос он без отца (его мать так и не вышла замуж вторично), который мог бы помочь ему сделать карьеру, его взяли под свое крыло и помогли ему другие люди, особенно маршал Варенцов. Продвинуться до генерала и войти в состав военной элиты, руководящих кругов компартии, стать членом немногочисленного узкого круга, который был равноценен дореволюционному дворянству, означало бы, что он выполнил свое предназначение. Но путь к осуществлению этих надежд был для него закрыт, и его недовольство нарастало, наполняя его яростью и жаждой отмщения.

«Когда ему не удалось стать генералом, это вызвало в нем неистовую злобу. Он ожидал, что Варенцов будет ему как отец», — объяснял Ален Камерон, который делал психологический анализ поведения Пеньковского. Когда маршал Варенцов оказался недостаточно влиятельным, чтобы добиться для Пеньковского уважения и признания, которых, как считал Пеньковский, он заслужил, Пеньковский предал Варенцова.