Читать онлайн «Казачество в 1812 году». Страница 35

Следует отметить, что участники Русского похода в своих мемуарах отмечали боевую работу казачьих войск вполне достойно. Так, полковник Пьер Любен Гриуа, командовавший артиллерией 3-го кавалерийского корпуса, а затем артиллерией 4-го армейского корпуса, будущий маршал артиллерии, в описании Бородинского сражения подметил следующий тактический прием противной стороны:

«Во время битвы они (русские) по обыкновению отправили к нам в тыл и на фланг многочисленные отряды казаков, которые внесли беспорядок в наши обозы, оставленные в 4 верстах от поля сражения. Даже на утро они произвели нападение на наше правое крыло неподалеку от императорской квартиры…»

Барон Гриуа в своих воспоминаниях о походе в Россию (увидевших свет только в начале ХХ века) заметен объективностью в оценках действий воюющих сторон и характеристиках наполеоновского генералитета. Знакомство с тактикой казаков закончилось для него участием в боевых действиях на территории Франции в кампании 1814 года, когда он находился в рядах гвардейской конной артиллерии.

…Главнокомандующий вечером 28 августа назначил начальником арьергарда суворовца генерала от инфантерии М. А. Милорадовича, который значился во главе 2-й Западной армии после тяжелого ранения князя Багратиона. Атаман Платов вместе со своим летучим казачьим корпусом вошел в подчинение Милорадовича. Его казаки не выходили из боя до самых предместий Москвы. Арьергард с прибытием Милорадовича получил заметное усиление из 2 егерских и 4 пехотных полков и батарейной роты, то есть целую пехотную дивизию.

История сохранила рапорт генерала от кавалерии М. И. Платова о бое под Можайском главнокомандующему русской армии, датированный 28 августа:

«…С шестого часа утра с находящимся при мне ариергардом, во-первых, удерживал я город Можайск шестью баталионами егерей, с защищением с обоих флангов города регулярною и иррегулярною кавалерию и с пальбою по колоннам неприятельским, стремившимся в Можайск, из орудий Донской конной артиллерии, бывшей внутри города на разных возвышенностях.

Но когда же сильными батареями, построенными против города, стремившимися колоннами неприятельскими как на город, так и на обои фланги мои, и приближением оттоль неприятельской армии вытеснен был я, тогда уже занял те высоты, где армия прошедшую ночь имела ночлег, на котором месте держался с ариергардом еще два часа.

От сильной канонады и наступления неприятельского на трехверстной с крыла на крыло дистанции, выдерживая их атаки и сильную с разных сторон батарей канонаду и отходя до самого ручья, примерно от Можайска от 4 до 5 верст, где также удерживали неприятеля более двух часов с потерянием убитыми и ранеными нескольких штаб– и обер-офицеров и нижних чинов. Но и тут не могли удержать стремления неприятельского, в рассуждении больших сил его, сильного наступления и предприятия в обое фланги наши большими со стороны силами.

После того на всяком шагу ежеминутно продолжалось сражение до самой ночи, чем и окончилось.

Неприятель пред нами и в силе. По объявлениям же от взятых нами пленных, здесь сам Наполеон, Мюрат, Даву и Ней и вся та кавалерия, которая была в сражении 26-го числа сего месяца у деревни Бородино. Я с ариергардом по прекращении целодневного сражения расположился, вышедши из леса, на высоте примерно от Можайска верст 15-ть. Завтра, что последует, имею о том Вашей Светлости донесть…»

Русская армия, с достаточной надежностью прикрывшись арьергардом, все дальше и дальше отходила от Можайска к Москве. Старший врач Вюртембергского конно-егерского герцога Людвига полка фон Роос в своих известных мемуарах описал поединок между казачьим и немецким офицерами, который произошел на глазах у преследователей во время их остановки для «обозрения местности»:

«…Какой-то казацкий офицер подмигнул одному из наших, лейтенанту фон Менцингену. Наш выступил, подошел и тот. Долго оба гонялись друг за другом в пространстве между обоими фронтами. Все взоры обращены были на них; оба ревностно действовали саблями, но ни один не мог даже задеть другого, ибо оба умели ловко отпарировать удар противника. Наконец, утомившись от бесполезного и бескровного боя, оба вернулись на свое место, и это зрелище так и осталось веселым приключением».

Уже первое серьезное дело с преследователями под Можайском показало действительное несоответствие роли Платова обязанностям командира армейского арьергарда, большую часть которого составляли регулярные полки пехоты и кавалерии, полевой артиллерии. Блестящий тактик ведения войны силами легкой (иррегулярной) казачьей конницы свои истинные возможности показал в ходе контрнаступления русской армии, при изгнании врага из пределов России. При отходе от Бородино к Москве казаки составляли меньшую часть арьергарда Главной армии.

Донской атаман блестяще руководил действиями летучего корпуса иррегулярной кавалерии, подкрепленного казачьей артиллерией, легкой егерской пехотой и каким-то небольшим числом гусарской кавалерии, тоже легкой на подъем и мобильной. Арьергард же Главной русской армии выглядел совсем иначе, чем арьергард багратионовской 2-й Западной армии в самом начале войны. Он стал намного мощнее по числу войск и силе огня, а самое главное – «тяжеловеснее» в маневренных действиях. То есть тактика действий казачьей конницы, которую исповедовал атаман М. И. Платов, к нему никак не подходила.

Поэтому не случайно будущий «проконсул Кавказа» генерал А. П. Ермолов, испытывавший личную симпатию к донскому атаману, в мемуарных «Записках» высказался так:

«Мне причиною недеятельности его (М. И. Платова) казалось простое незнание распоряжаться разного рода регулярными войсками, особенно в действиях продолжительного времени. Быть начальником казаков решительным и смелым не то, что быть генералом, от которого требуется другой род распорядительности в связи с (военным) искусством непременно».

Однако если посмотреть на действия русского арьергарда от города Можайска до села Семлева (где атаман был заменен пехотным военачальником), то можно убедиться в том, что любые попытки обойти войска Платова или отрезать какую-то их часть пресекались незамедлительно. Боевых столкновений произошло много, в ходе которых маршалу империи Иоахиму Мюрату приходилось только «кусать губы»: сладить с донским атаманом он так и не смог.

В силу этого напрашивается вопрос: что большего можно было ожидать от действий армейского арьергарда, когда генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов уводил главные силы к Москве? Ведь другой сверхзадачи, кроме надежного прикрытия, главнокомандующий арьергарду не ставил.

…Новое сражение, ожидавшееся в русской армии, под Москвой не состоялось. 1 сентября военный совет в Филях принял решение оставить древнюю столицу без боя. 2 сентября войска прошли город и двинулись по Рязанской дороге. Генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов проехал по московским улицам в закрытой карете.

На военном совете в Филях (тогда подмосковной деревни, ставшей ныне частью российской столицы) генерал от инфантерии М. И. Платов не участвовал, хотя в исторической литературе есть утверждения, что он был. Но, вне сомнения, «вихирь-атаман» высказался бы за новую битву с армией Наполеона, под стенами самой Москвы.

Выход русской армии из города прикрывали казачьи полки. Нет веских свидетельств тому, что стороны были готовы сразиться в самой Москве, вести уличные бои. Но в тот день, 2 сентября, произошел случай, который описывался не раз, в котором главными действующими лицами оказались казаки и командир авангарда Великой армии маршал империи Мюрат.

Встреча неаполитанского короля маршала Иоахима Мюрата с казаками на улицах оставляемой русской армией Москвы описана многими мемуаристами, исследователями и писателями. Во французской мемуаристике, благодаря перу Боссе, имеется и такое живоописание того события на большой войне, причем автор явно не благоволит к «жалким арабам Севера», то есть к казакам:

«…В полдень мы подошли к Москве, не встретив ни одного неприятеля. Под предводительством Неаполитанского короля авангард проник в город и прогнал (?!) казаков, которые безжалостно грабили последних жителей, не пожелавших удалиться из города.

Между регулярными казаками и Неаполитанским королем на одной из главных площадей было нечто вроде переговоров о приостановлении враждебных действий. Они просили и получили отсрочку, чтобы подобрать всех своих и удалиться, не делая беспорядка. В особенности обращались они к великодушию победителей (?), поручая ему многочисленных раненых, которых они должны были оставить…

Пока шли эти переговоры, казаки, постоянно видевшие Неаполитанского короля, одетого всегда очень эффектно, бывшего всегда впереди авангарда, подошли к нему с чувством уважения, смешанного с восторгом и радостью. Он один из всей армии носил на шляпе большой султан из белых страусовых перьев и был одет в какой-то особенный польский плащ цвета серого льна, опушенный соболем и куницей.