Читать онлайн «Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов». Страница 55

«а) Защита Западного полушария от проникновения в него европейской или азиатской политической или военной мощи является основой военной стратегии Соединенных Штатов;

б) безопасность Соединенного Королевства есть существенно необходимое условие для ведения в Восточном полушарии военных операций против Германии и Японии. Его безопасность исключительно важна также для обороны Западного полушария;

в) безопасность морских коммуникаций союзных держав во всем мире является существенно необходимой для их дальнейших военных усилий;

г) экономическая блокада является в настоящее время, по-видимому, самым эффективным наступательным методом против Германии и Японии;

д) сохранение англичанами в своих руках контроля над Красным морем, Ираком и Ираном необходимо для сохранения возможностей проведения решающих наземных операций против Германии;

е) поддержание действующего фронта в России». Фронта, и ничего другого, поскольку «одна лишь Россия обладает соответствующими людскими резервами, находящимися достаточно близко от центра германской военной мощи». Поддержание посредством содействия вооружению «русских сил».

Далее идут – предотвращение проникновения держав оси в Северо-Западную Африку и на Азорские острова; сохранение в руках США и союзных держав Филиппин, Малайи, Голландской Индии, Австралии, Бирмы и Китая; «сохранение Восточной Сибири в руках России» (это «совершенно необходимо, если хотят остановить Японию»).

Численность вооруженных сил, формируемых самими США или поддерживаемых ими, должна определяться, на взгляд Маршалла и Старка, по завету «и волки сыты, и овцы целы». «Хотя Соединенные Штаты, – подчеркивали они, – будут нести бремя военных усилий длительный период, величина этого бремени должна быть такой, чтобы можно было поддерживать моральное состояние населения и его волю к борьбе».

Как Рузвельт воспринял «Мнение» начальников штабов – неизвестно. Два года спустя (10 августа 1943 года) он заметит: «Крайне неразумно вести военно-стратегическое планирование в расчете на выигрыш в политической игре»[456]. В 1941 году президент санкционировал планы доведения численности армии к июлю 1943 года до 8 795 658 человек в составе около 215 дивизий, в том числе 61 бронетанковой. Около 2 миллионов человек подлежало призыву в воздушные силы. Считалось, что за океан будет переброшено до 5 миллионов военнослужащих, для чего понадобится единовременно максимум 2500 судов[457].

В планировании на два года вперед, когда неясно, что ждет через неделю, и еще не сделан собственный выбор, нечто, согласитесь, от лукавого. В меморандуме от 25 марта 1942 года генерал Д. Эйзенхауэр, в то время начальник оперативного управления штаба армии, давал волю своему раздражению: «Крайне важно договориться о том, что является нашей главной целью, ибо только в этом случае наши действия будут координированными и решительными». Как видим, даже принятие Соединенными Штатами на себя обязанностей воюющей стороны не слишком переменило общую картину. А в 1941 году, до формального вступления в войну, Вашингтон полагал себя вольным стрелком, присягнувшим единственно собственным интересам и не отчитывавшимся ни перед кем, кроме Всевышнего.

Соответственно и вопрос о втором фронте изучался Соединенными Штатами в 1941 году по большей части абстрактно-теоретически. На намеки советского руководства о желательности участия американских вооруженных сил в борьбе на решающем – Восточном – фронте для нанесения Германии скорейшего поражения Вашингтон не откликался. Официальную постановку Сталиным вопроса о втором фронте в послании Черчиллю (18 июля 1941 года) перед англо-американской встречей у берегов Ньюфаундленда[458] Рузвельт считал не относящейся к себе. Тема второго фронта прошла незамеченной на Атлантической конференции. Ее выносили за скобки в переписке президента и премьера. По крайней мере, в том, что опубликовано за 1941 год, нет заметных следов обмена суждениями по второму фронту, как нет и упоминания о других моделях военного сотрудничества, предлагавшихся советской стороной и губившихся на корню или заматывавшихся Лондоном с присущим ему профессионализмом.

Излюбленными отговорками англичан против высадки на побережье Франции в 1941 году и в последующий период были «сильные укрепления» немцев и недостаток транспортных средств для десантирования, а затем надежного снабжения крупного контингента войск. Хотя это не соответствовало действительности, допустим, что англичане верили в свои отговорки. Верили, но, будучи лояльными союзниками, задумывались над тем, где в другом месте они могут с наибольшей пользой для общего дела приложить ратный труд.

Напрягать фантазию им не было нужды. В послании У. Черчиллю, поступившем в Лондон 15 сентября 1941 года, И. Сталин писал: «Если создание второго фронта на Западе в данный момент, по мнению английского правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство активной военной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25–30 дивизий в Архангельске или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции. Это была бы большая помощь. Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии»[459].

Британский премьер отверг это предложение как «абсурд» и «сущую бессмыслицу». В своем ответе он высказался за то, чтобы взвесить возможность «успешного выступления в Норвегии», а также привлечения на сторону союзных держав Турции. Не «абсурдом» ему представлялся также вариант замены советских дивизий на севере Ирана двумя английскими. Как Черчилль писал послу С. Криппсу, «этим (советским) дивизиям следует защищать свою собственную страну»[460]. И попутно британские интересы. Но сражаться с главными силами немцев – нет, от этого англичан увольте.

«Норвежское направление» выставлялось Черчиллем как громоотвод, к тому же неисправный, ибо к этому времени идея высадки в районе Киркенеса, которая была у Лондона на языке в первые дни после нападения Германии на СССР, уже отпала. Британским военным представлялось затруднительным создать нужный перевес сил, одолеть сложности снабжения, справиться с плохой погодой зимой и «хорошо оборудованной обороной» объектов, которые стоили бы атаки. Они находили более перспективным удар на Петсамо (Печенга), «но тогда вся эта операция становилась бы чисто русским мероприятием, в котором нам (англичанам) была бы отведена лишь незначительная роль поддерживающих сил». Изучалась целесообразность англо-шведской операции с ударом в направлении на Тронхейм, однако шведы, сперва не отвергавшие такой возможности, утратили к делу интерес, как только Берлин в октябре 1941 года ослабил давление на Стокгольм[461].

Петсамо и Северная Норвегия еще не однажды будут фигурировать в советско-английских переговорах. И так же, как в 1941 году, все будет кончаться пустыми хлопотами, потому что трудности внешние и внутренние, объективные и субъективные, коих на войне всегда в избытке, перебарываются лишь при наличии должной общности интересов, подлинного доверия и искренности между союзниками по духу, а не по формальной букве.

Что означали бы совместные с СССР боевые операции значительного масштаба? Конец уверткам – посылать материалы и оружие на театр военных действий или не посылать. Конец взгляду на советского солдата как на «живую силу» – приглаженная разновидность термина «пушечное мясо». Почти гарантия того, что козней против союзника не будет. От подобных гарантий Лондон и Вашингтон воздерживались в отношениях между собой. С какой стати выдавать их СССР, связывать свою судьбу или хотя бы престиж со страной, которую в мыслях своих почти обрекли на погибель? Помогать Советскому Союзу исключительно и пока это помощь самим себе, причем наименее обременительная и наиболее эффективная. И не больше. «Никто, – отмечают Дж. Батлер и Дж. Гуайер, – не хотел терять ценные военные материалы в хаосе рушившегося русского фронта, тогда как эти материалы могли быть тут же использованы в любом другом месте»[462].

«Жизненные и постоянные интересы» США связаны с исходом боев на советско-германском фронте, заявил А. Гарриман при открытии 29 сентября 1941 года Московской конференции трех держав[463]. Послание президента, переданное Сталину 20 сентября, было дружественным по форме и скромным по политическому весу. Глава советского правительства знал, почему ставил перед Бивербруком вопрос о заключении с Англией настоящего союзного договора, охватывавшего не только военный, но и послевоенный период, зачем предлагал закончить конференцию подписанием соглашения о тройственном сотрудничестве и отчего квалифицировал позицию Вашингтона как содержавшую «много неясного». «С одной стороны, – заметил советский руководитель, – она, Америка, поддерживает воюющую Англию, а с другой стороны, поддерживает дипломатические отношения с Германией»[464]. Поддержка Англии и отсутствие практической помощи Советскому Союзу. За весь 1941 год СССР получил чуть больше двух процентов от общего объема американских поставок периода войны[465].