Читать онлайн «Ленин». Страница 80

Тайные старухи исчезли, как серые быстрые мыши, бежали дальше, разнося тревожные рассказы, пробуждающие мрачный ужас, ослабляющие душу, прокрадываясь, как ночные призраки, распространяли страх от солнечных рощ Крыма даже до пустынных, покрытых тундрой берегов Белого моря. Сеяли мистический трепет.

– Антихрист пришел… – шептали темные крестьяне. – Погибель, смерть идет, гибель рода человеческого. Кто же нас защитит? Кто поборет врага Христового? Горе нам! Горе!

Со стоном и вздохами впадали они в апатию, в отчаяние, отбирающее остатки сил и мысли. Выглядывали архангелы наказующие с огненным мечом и золотой трубой, призывающей на Последний Суд перед Концом Света.

В деревне, где пребывал Григорий, дела становились все хуже. Комиссары из «бедноты», видя испуг и смиренное безразличие, начали измываться над населением. Дергали за бороды стариков, глумились над престарелыми крестьянками, устраивали с ними дикие, развратные оргии, одаривая штуками легкого цветного ситца, пестрыми платками и лентами.

Подавленные однообразной, убогой и нищей жизнью, женщины быстро поняли свою ситуацию. Были желанными, следовательно, могли этим воспользоваться. Лишенные прочных моральных принципов, скоро перешли они телом и душой на сторону победителей. Новые несчастья свалились на деревню. Рушились, как испарения над лугами, семейные традиции, старые добрые обычаи.

Рядом с хатой, где поселился Григорий Болдырев, стоял дом некогда богатого крестьянина, Филиппа Куклина. Совершенно разоренный комиссарами, Куклин впал в отчаяние. Его единственной опорой стала жена, молодая решительная Дарья. Никого не опасаясь, ругала она власти, сыпя досадные слова, как из рога изобилия.

Красивая баба со смелыми глазами и белыми ровными зубами попала на глаза секретарю крестьянского совета. Под каким-то выдуманным предлогом заманил он ее к себе и задержал на гулянку с музыкой, водкой, танцами. Дарья вернулась домой пьяная, веселая, разыгравшаяся.

На упреки и замечания мужа она махала рукой и повторяла:

– Плевать мне на тебя и на нашу жалкую жизнь! Хоть недолго, а наслажусь жизнью! Хочу жить для себя…

Отчаявшийся муж ударил ее раз и другой.

Дарья той ночью убежала из дому. Напрасно искал ее обеспокоенный крестьянин. Появилась она спустя три дня и принесла с собой бумагу, утверждающую развод, полученный по ее требованию.

Куклин пошел с жалобой в крестьянский совет.

– Такой закон! – воскликнули комиссары со смехом. – Каждый может разводиться и жениться, хотя бы на время одного дня. Ты не имеешь теперь никакой власти над женой! Если сделаешь ей что-то плохое, заключим тебя в тюрьму. Теперь конец невольничеству женщин! Они являются свободными и равными нам!

Крестьянин убеждал, уговаривал, умолял Дарью, чтобы вернулась домой.

– Я свободная! – отвечала она, блестя зубами. – Нравится мне наш новый секретарь. За него пойду!

– Выходи лучше за меня! – буркнул муж.

– Во второй раз?! – воскликнула она. – Нет глупых!

Куклин ходил мрачный и молчаливый. Пережевывал какие-то тяжелые мысли. Наконец, перешли они во взрыв дикой необузданной ярости. Схватил неверную, легкомысленную жену, связал и бил долго, методично, следуя «мудрости народной»: «бей и слушай, дышит ли; когда перестанет, полей водой и снова бей, чтобы чувствовала и понимала!».

В течение двух дней мучил он Дарью, а когда освободил ее от веревок, погрозил пальцем и, хмуря лоб, буркнул:

– Теперь мое сердце легкое. Можешь идти… И помни, если подашь жалобу, убью до смерти, и никакой комиссар, и даже сам Ленин тебя не защитит! Помни!

Баба не думала о жалобе. Рассчиталась с мужем сама. Нашла где-то фляжку водки, добавила в нее сублимата22 и, ласкаясь к мужу, обрадованному возвращением жены, заставила его выпить.

Куклин умер.

Дарья, отданная под суд, ничего не скрыла, описав со всеми подробностями свое преступление. Ее оправдали в силу произнесенного Лениным правила, что «справедливость» пролетарская является изменяемой и зависимой от обстоятельств. Это самое преступление может караться смертью или быть признано за заслугу для трудящегося народа. Был убит кулак, богатый крестьянин, мелкий буржуй, совершила это свободная женщина, преданная коммунизму. Признано это ей за заслугу, и теперь выпущена она на свободу.

Григорий с ужасом наблюдал откровенное распутство, царящее в деревне. Комиссары и приехавшие агитаторы умело сеяли его среди крестьянских женщин, темных, требующих увеселений и жадных до одежды, вина и лакомств.

«Дрессируют их снисходительными способами, как зверей», – думал молодой инженер, понимая, что зараза коварно брошена на благодатную почву.

С настоящей радостью покидал он деревню и возвращался в свою коммуну в Толкачево.

Здесь тоже застал он опасные перемены.

Из Москвы пришел декрет, вводящий обязательное обучение. Старые безграмотные крестьяне и седые старухи, считающие азбуку за бесовский замысел, были принуждены посещать школу вместе с детьми и внуками. Посланный из города учитель высмеивал взрослых, лишая их авторитета в глазах молодежи, ругался скверными словами и до небес восхвалял способности малолетних учеников.

С учебой взрослых крестьян не получалось, и скоро мысль о моментальном, по приказу Кремля, искоренении безграмотности была остановлена. Учитель обратил все внимание и силы на воспитание молодого поколения в коммунистическом духе. Дети занимались основательно, изучая на память несложный, впрочем, «катехизис» коммунистический, становящийся фундаментом обучения; очень неторопливо и медлительно получали искусство письма и чтения, а также самого простого счета, по причине отсутствия таблиц отрабатывая задания мелом на стенах. Так как в Толкачево не нашлось свободного дома для школы, устроили ее в старом измазанном сарае. Лавок не было, следовательно, ученики сидели на полу в кожухах и дырявых войлочных ботинках, замерзая и все чаще прихварывая.

Плакат «Неграмотный тот-же слепой», 1918 год

На другие предметы власть пролетарская не обращала никакого внимания. Во-первых, относились они к знаниям буржуазным, во-вторых, сам «профессор» не имел о них понятия, а следовательно, пренебрегал ими, как самым ненужным суеверием капиталистического мира.

Деревенский учитель, плохо оплачиваемый, окруженный недоверием и ненавистью крестьян, знал, что кто-то более умный, чем он, думал таким же образом и другим велел думать так же. Было это председатель Совнаркома, Владимир Ильич Ленин. Диктатор в свое время пришел к выводу, что нужно подвергнуть пролетарскому контролю, с точки зрения материалистической философии, все науки, не исключая знаний естествоведческих. Его помощник, высоко образованный комиссар Просвещения, историк Покровский и дочь генерала Александра Коллонтая работали над переделкой истории, над вычеркиванием из литературы произведений и идей буржуазных, а химию и физику, как опирающиеся на незыблемые и неизменяемые законы, считать за враждебные для пролетариата от науки, чуть ли не средневековым предрассудком, потому что Ленин не признавал ничего постоянного и опирающегося на постоянные принципы и правила.

Учитель школы в деревне Толкачево выполнял еще другие поручения. Должен был внушать своим воспитанникам, что Бог и Церковь являются для народа одуряющим и отравляющим опиумом, о котором сам имел слабое представление, никогда его в глаза не видел. Внедрял также в школу новую организацию – Коммунистический Союз Молодежи, или так называемый комсомол. Дети должны были иметь равные с взрослыми людьми привилегии, независимость от семьи, право суда над правонарушениями коллег, контроль над учителем, а также одну только обязанность – шпионить и доносить властям о поступках и словах родителей и жителей деревни.

Этот метод педагогический сразу дал грустные результаты, так как трех подростков и двух женщин заключили в тюрьму в ближайшем городе за жалобы на рабоче-крестьянскую власть.

Госпожа Болдырева, узнав об этом, вовлекла усердного, хотя не очень умного учителя в разговор о воспитательной системе и убедилась в его принципиальной, очень глубоко продуманной идее.

– «Революционизованные дети, враждебно относящиеся к взрослым, становятся наилучшим способом революционизирования, и даже разбития семьи и общества», писал товарищ Ленин! – с восторгом в голосе воскликнул учитель.

План был бесспорный, и в сердце госпожи Болдыревой вызвал тревогу. В темной, ничем не сдерживаемой, не управляемой никакой идеей массе крестьянства мысль, брошенная Лениным – вероятно, также опрометчиво, под влиянием демагогической тактики, как памятный, заплаченный невинной кровью и разрушением достижений поколений лозунг «Грабьте награбленное!», – могла иметь последствия непредвиденные и грозные.