Читать онлайн «Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2». Страница 33

Сам лауреат сидит за компьютером, отвечает на письма, читает ежедневно десяток новых статей по математике и ждет прихода новой идеи. Он вовсе не собирается успокоиться, удостоившись высшей награды математиков. И конечно, он доволен, что ненаучных забот в долине реки Ивет сильно поубавилось. И что жене так нравится Париж… Иногда, впрочем, он беспокоится, как там родители на берегах Москвы-реки, где он вырос. Его талант, которым так гордятся в долине реки Ивет под Парижем, отметили еще, конечно, дома, в его интеллигентной московской семье, где мать – инженер, отец – лингвист и знаток средневековой Кореи (старший брат, который стал специалистом в области биологии и информатики, сейчас трудится на другом берегу Атлантики, в Сан-Франциско). Четырнадцати лет от роду Максим поступил в московскую математическую «спецшколу», шестнадцати – в университет, в семнадцать написал первую научную статью. Учился он у русских математиков, о которых в долине реки Ивет говорят с большим пиететом: «О, русская школа!» То, что еще один гений попал в эту страну «башковитых», в долину реки Ивет, неудивительно. Но, конечно, чтоб все сложилось как положено, нужна и удача.

Об этом думается на берегах речки Ивет – и в научном Жифе, и в Бюре (принадлежавшем некогда возлюбленной Франциска I герцогине Этампской), и в Орсэ, и даже в уже почти городском Палэзо, где вам напомнят, что начиналась слава этих «башковитых» мест тоже, конечно, с голов коронованных, с монархов, вроде сына Хлодвига короля Хильдебера I, чей дворец и размещался в старинном Палэзо. Ныне республиканский Палэзо, похоже, больше, чем сыном Хлодвига, гордится легендарным воинственным подростком времен революции Жозефом Бара, который отказался кричать «Да здравствует король!» и был заколот тоже вполне легендарными вандейцами. В Палэзо жила некоторое время легендарная феминистка романтического века Жорж Занд, а поблизости, у вокзала Лозэр (тогда Лозэр еще не был поглощен Палэзо), – поэт Шарль Пеги. От стародавних времен в Палэзо уцелело не так много: башня XII века, примыкающая к церкви Святого Мартина, неф XV века и еще некоторые элементы той же старинной церкви. На улице Сороки-Воровки (Пи-Волёз) сохранились остатки цистерны XIII века, да вообще в этом перенаселенном углу долины еще можно здесь и там наткнуться на остатки старинных дворцов, замков и храмов. С незапамятных времен французская знать любила селиться в этой живописной местности неподалеку от Парижа. К северу от Орсэ, у края плато Секлэ, до сих пор вздымает к небу свои башни замок де Корбевиль, заложенный в 1520 году и достроенный в 1605-м. Он принадлежал семейству Арно, в середине 1920-х годов в нем проводил лето Рахманинов, а сегодня в нем размещается администрация знаменитой компании «Томсон».

От Палэзо течение Ивет уходит к юго-востоку, и там, в излучине реки лежит древний городок Лонжюмо (Longjumeau), который в прежние годы очень любила столичная аристократия. Впрочем, и в далекой древности свято место не бывало пусто. Археологические раскопки, произведенные лет тридцать тому назад под зданием местной больницы, позволили найти некрополь меровингской эпохи. Лонжюмо владели некогда граф Дрё Робер Французский, герцог Бретонский и герцог Анжуйский, а в XIII веке здесь размещалась командерия ордена рыцарей-храмовников (тамплиеров).

О древности этого поселения свидетельствует и здешняя церковь Сен-Мартен-де-Тур. Считают, что церковь на этом месте стоит с меровингских времен, хотя нынешнее ее здание было воздвигнуто не ранее 1250 года. Церковь строил придворный архитектор и художник Людовика Святого Гуго Пьедуа. Конечно, церковь не могла пережить Великую революцию в нетронутости: с главного портала доблестные революционеры содрали все статуи. Зато близ левого портала уцелела круглая башня, которую здесь зовут «трубой» или «лампой усопших». Здешняя квадратная колокольня сохраняет еще основание XIII века, однако колокол на ней новый, времен Первой империи. Зато сохранились в интерьере церкви кое-какие полотна XVII века и «Тайная вечеря» Симона Вуэ. Ныне близ церкви открыт археологический музей, где можно увидеть и самые последние находки.

Гуляя по Большой (или, может, Главной) улице Лонжюмо (такая Grande rue от века существовала в любой французской деревне), увидишь замок Нативель времен Людовика XV. Как и положено замку, он стоит у края парка, а восстановлен он тщательно и со вкусом, ибо размещается в нем новая власть – городская мэрия.

Если двинуться от церкви в сторону Корбея, то близ деревушки Бализи можно увидеть старинный мост Тамплиеров, единственное, что уцелело от эпохи храмовников. Сорокаметровой длины, он и есть самый старый мост в округе Парижа. В начале XX века у основания одной из его арок найден был вырезанный из камня Иерусалимский Крест, символ ордена тамплиеров.

В Доме Кателан, что стоит на Большой улице (дом № 135), в 1568 году было подписано перемирие католиков и гугенотов, давшее Франции небольшую передышку в войне, которая раздирала страну чуть не сорок лет (с 1559-го по 1598-й). Перемирие (или «мир Лонжюмо») давало гражданам свободу отправления своего культа везде, кроме Парижа и некоторых других городов, где свобода существовала только для католиков. Еще тридцать лет спустя условия «мира Лонжюмо» легли в основу знаменитого Нантского эдикта, покончившего с Религиозными войнами во Франции, как выражаются французские источники, «окончательно». Формулировка эта (в ситуации оживления второй, весьма молодой и энергичной религии во Франции – мусульманской) представляется мне слишком оптимистической…

Лонжюмо был некогда знаменитой почтовой станцией на пути к Парижу. Именно в этом качестве прославил его еще в 1836 году в своей комической опере «Форейтор из Лонжюмо» некий Адольф Адам. Форейтор – это, можно сказать, ямщик, и мне, как патриоту родной литературы, вспомнилось, что задолго до А. Адама похожую комическую оперу написал Николай Львов. В ней речь шла о валдайском и зимогорском ямах и ямщиках. Прославить Валдай Львову не удалось, как не удалось А. Адаму прославить свой Лонжюмо. За прославление Лонжюмо взялся в новейшую эпоху знаменитый советский поэт Андрей Вознесенский, написавший поэму «Ленин в Лонжюмо». Поэма была подцензурная, так что много из нее не узнаешь – ни про Лонжюмо, ни про Ленина, но остались и помимо заказной поэмы кое-какие письма, так что можно припомнить, что же все-таки случилось с Лениным в Лонжюмо.

Часть весны и лето 1911 года Ленин жил в тогдашнем прелестном Лонжюмо на даче, снимал помещение в доме № 91 по Большой улице (судя по письмам, Ильич очень любил курорты и дачи и страстно берег свое здоровье как будущего вождя мировой революции – но вот, не уберег). В Лонжюмо Ленину пришла счастливая мысль – совместить приятное с полезным и провести там нечто вроде партийного семинара, тем более что такие семинары провели у себя всякие другие фракции социал-демократов (одна из них с комфортом устроилась на Капри близ Горького). Фракции даже называли свои семинары «школами», так что и ленинцам захотелось устроить такую «школу», собрать кучку наличных большевиков и поучить их ревделу. Но, конечно, на проведение такого мероприятия нужны были деньги. Деньги у Ленина были. Успешно проведенные товарищами Красиным, Камо и Сталиным не вполне бескровные мероприятия по изъятию денег у Саввы Морозова, убитого в Каннах, его племянника Шмита, зарезанного в тюрьме, а также бандитские ограбления банков и почтовых транспортов славно пополнили личный счет В.И. Ульянова-Ленина в банке «Лионский кредит», но тратить свои деньги на сомнительно просветительские цели было, конечно, жалко. Деньги должны были оставаться для поддержания достойного образа жизни тех, кого Ленин называл «ценным партийным имуществом», для поездок на курорты, которые Ильич обожал, на визиты «к дорогим врачам» (которых Ленин вечно рекомендовал товарищам). В общем, с деньгами…

Но тут подвернулась женщина («ищите женщину», говорят практичные французы). Притом влюбленная женщина. Притом богатая женщина. Женщина, у которой был богатый муж. Собственно, с мужем этим она жить не хотела. Жить она хотела с другими, и жила с кем хотела (например, прижила ребенка от юного мужнина брата, да и прочим, без разбора пола и возраста, похоже, ни в чем не отказывала), но тут она страстно захотела Ильича. Таких крупных вождей у нее еще не было. Так что она немедленно написала красавцу мужу, занятому трудами и воспитанием ее детей, чтобы прислал денег на Ильичевы нужды. И муж, конечно, прислал. И состоялся семинар, так поэтично описанный поэтом-диссидентом.

Как вы, наверное, уже поняли, женщину эту звали Инесса Арманд. Она была из богемной, полуголодной парижской семьи, полуангличанка-полуфранцуженка. Но, на ее счастье, она не голодала в детстве, потому что две ее тетушки удачно пристроились учительницами у богатого русского промышленника Арманда, в нынешнем городе Пушкино под Москвой (судя по стихам Маяковского, там летом бывает много солнца). Тетушки забрали девочку в Пушкино, там она выросла, налилась соком и даже вышла замуж за старшего сына Арманда, которому нарожала детей (еще до того, как соблазнила его юного братишку, как стала мотаться по заграничным столицам, знаться с большевиками и приставать к товарищу Ленину). Теперь, когда вы все про даму вспомнили, пора вернуться в Лонжюмо, на большевистский, устроенный Инессой Арманд для Ильича семинар.