Читать онлайн «Художественный музей Адати Япония». Страница 6

Если и не великий Хокусай начал тему изображения горы Фудзи в японском искусстве, то, несомненно, своими замечательными сериями гравюр он прославил эту прекрасную вершину на весь мир. Во всяком случае, священную для каждого жителя Японии гору при разной погоде и в разное время года рисуют и пишут многие художники, выражая свои эмоции и настроения, философствуя и просто любуясь. Чаще всего они изображают ее не натуралистически, а такой, «какая она должна быть», иными словами, создают некий идеальный облик.

Иокояма Тайкан тоже неоднократно обращался к этой теме, но в отличие от Хокусая «говорил» о Фудзи только «высоким слогом». Его панно «Бог в душе» с изображением торжественно спокойной, заснеженной вершины на фоне облаков экспонировалась на известной выставке школы нихонга в Москве в 1976.

В представленной лаконичной композиции ярко-синяя Фудзи-сан, пронзая густые, напитанные влагой клубящиеся облака, похожие на изогнутые и переплетенные тела драконов, кажется не только сулящим надежду просветом, предвещающим хорошую погоду, но и проблеском чего-то ясного, устойчивого, истинного, неким озарением в хаосе и смуте. И здесь, и в других произведениях художника очевидно его умение «писать энергичными мазками самую душу природы». Приемы мастера очень изобретательны, эту работу он выполнял на сухой и на увлажненной бумаге, получая таким образом и четкие контуры горного склона, и расплывающиеся — облаков.

Монохромная живопись тушью, как и многое другое, была перенята японцами у Китая. Иокояма Тайкан развил принципы этой техники и философию пейзажной живописи, при условности примененных приемов стремясь к передаче реальности. Виртуозно используя все богатство тонов туши — от глубокой бархатной черноты до прозрачных оттенков — и оставляя белыми, нетронутыми кистью отдельные участки бумаги, художник написал картину успокаивающейся после мощного ливня природы. Такую картину мастер мог неоднократно наблюдать в действительности. Густой клочковатый туман поднимается из глубины долин, горные гряды тонут в его белесом безбрежном «море» и кажутся островами. Их склоны, поросшие соснами, четкими и темными вблизи, едва намечены и растворяются вдали. Бамбук слева еще гнется под порывами ветра… Природа находится в смятении, только оправляется от ливня, но сквозь разрывы облаков сверкающим совершенством уже воссияла снежная вершина Фудзи-сан. Ее контуры чисты, а формы ясны.

Язык намеков и символов позволяет японскому художнику о многом поведать зрителю, предполагая одновременно, что тот станет сотворцом, вдумываясь и вчитываясь в изображение, проникаясь чувствами и мыслями мастера о мимолетном и вечном, о бурях и покое, о превратностях мира и нравственных ориентирах.

Ученик Такэути Сейхо, Нисимура Гоун — художник широкого диапазона, замечательный гравер. Он тоже прекрасно умел изображать животных и птиц, еще одним любимым предметом его живописи были разнообразные по форме и материалам плетеные корзины, которые в Японии повсеместно используются в быту для самых разных целей. Передавая их фактуру и ритм переплетений, мастер помещал в них кроликов или выловленную рыбу.

На этом свитке Гоун изобразил старую, забытую кем-то корзину и слетевшего на нее осторожного зимородока. Эта пугливая птица селится далеко в горах и редко показывается людям на глаза. Дело в том, что зимородок — рыболов, и его способ охоты требует тишины и терпения. Птица усаживается на веточку над самой водой и ожидает, когда подплывет рыбка. Затем следует молниеносный бросок, зимородок голубой молнией рассекает воду и через секунду уже летит к птенцам с добычей.

В прошлом красивые перья этих птиц ценились так же высоко, как драгоценные камни. Ими декорировали ювелирные изделия, веера и ширмы, а в конце XX века клюв зимородка, по своим аэродинамическим свойствам идеально приспособленный для плавного и мягкого перехода из воздуха в воду, стал образцом для создания носового конуса сверхскоростного поезда из серии Shinkansen 500. Эксперименты в аэродинамической трубе подтверждают, что, ныряя, названная птица испытывает изменения давления, похожие на те, которым подвергается сверхскоростной поезд, выезжая из туннеля на открытый воздух. Уподобленная клюву зимородка конфигурация позволяет уменьшить шум, возникающий при этом.

Родившийся в Киото, Нисимура Гоун являлся членом Императорской академии художеств, профессором различных художественных школ Киото. К концу жизни, когда здоровье ухудшилось, он исполнял только небольшие работы.

Основным источником для творчества мастера были наброски с натуры, поэтому его композиции так убедительны. Однако смыслы, ассоциации, намеки, иносказания, присущие восточному и, в частности, японскому искусству, в его работах традиционно сохранены.

Слива расцветает раньше всех других деревьев, даже раньше сакуры. Местами еще лежит снег, а на голых, кажется, мертвых ветвях раскрываются нежные цветки. Неслучайно слива умэ стала символом весны, животворящих сил природы, стойкой красоты, войдя, наряду с бамбуком и сосной, в почитаемый на Дальнем Востоке благопожелательный символ «Три друга холодной зимы» (то есть друзья, которые поддержат в трудную пору). Стилизованные цветы сливы используются в Японии очень часто — в отделке одежды, дизайне помещений и предметов, в сувенирах и даже эмблеме самурайского клана. Сова же ассоциируется с длинными ночами, зимой, холодом. В этом произведении художник метафорически представил встречу времен года, но смысл может быть и шире, поскольку один из иероглифов, которым пишется эта птица, означает удачу, а другой трактуется как защита от трудностей и страданий.

Великие мастера японской гравюры жанра бидзинга (изображения красавиц) неоднократно представляли героинь в приватной обстановке, за повседневными занятиями: пишущими письма, играющими с детьми, даже иногда стирающими и, конечно, занимающимися своим туалетом. При этом неизменно подчеркивались их утонченность и особое изящество.

Кацуда Тэцу продолжил эту традицию. Его гейша, пока еще не в нарядном кимоно, сидя на циновке, сосредоточенно и вместе с тем очень грациозно украшает свою сложную традиционную прическу «симада» шпильками. Для живописца важна и достоверно воссозданная среда — чайный домик и сад, рождающие атмосферу тишины и покоя. Художник выбрал особый ракурс, глядя на интерьер и сад как бы несколько сверху и сбоку, отчасти повторяя тем самым приемы средневековых мастеров. Однако в остальном он отходит от канонов искусства, стремясь к реалистичности изображения.

Если Кабураки Киёката, известный мастер жанра бидзинга, привносил элементы современности в свои произведения, то Кикучи Кэйгэцу, кажется, намеренно избегал ее примет, изображая красавиц в традициях живописи фигур позднего Средневековья, в чем достиг больших высот. Нельзя не залюбоваться изяществом и уверенностью точно проведенных линий его рисунка, кое-где дополненного цветом, хрупкой грацией нежных и печальных героинь, чей внутренний мир передается так тонко и выразительно.

В начале творческого пути Кэйгэцу изучал историю искусства, анатомию, увлекался изображениями сцен современной жизни, сказочными сюжетами и жанром «Цветы и птицы». В 1922 и 1923 он путешествовал по Европе, где его привлекли не столько процессы, происходившие в современном искусстве, сколько прекрасные музейные коллекции картин эпохи Возрождения и древняя египетская скульптура. Поездка вдохновила мастера на дальнейшие исследования художественных традиций Японии.

Как полагают, художник Каваи Гёкудо нашел золотую середину не только между западной и восточной живописью, но и между стилями школ Киото и Токио, новаторством и традицией. Он был поздним ребенком в семье зажиточного землевладельца, жившей в маленькой деревне. Отец Каваи занимался разведением орхидей, сочинением хайку и являлся мастером чайной церемонии. Когда мальчику исполнилось 8 лет, семья оказалась вынуждена продать собственность и уехать в город Гифу, там Гёкудо открыли художественный магазин. Мать будущего творца, дочь самурая, управляла магазином, пока его отец предавался своим интеллектуальным занятиям. Довольно рано выразительные рисунки мальчика привлекли внимание его близких. Благодаря прогулкам в горах с отцом Каваи не просто полюбил природу, но и ощутил глубокую силу ее эмоционального воздействия.