Читать онлайн «Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации». Страница 25

«Через пять дней поднялся сильный ветер, дважды он внезапно обрушивался на народ колла[32], всех подхватил и унес далеко. Часть людей, унесенных ветром, лишилась рассудка и погибла. Другие упали в горах, там, где теперь стоит деревня Караваилло. И эти все умерли тоже (а гора носит ныне название Колла). Только один человек, который когда-то пригласил Париакаку к себе и напоил, спасся, уцепившись за дерево, и не был унесен вихрем. Когда всех остальных ветер уволок, Париакака обратился к нему со словами: брат, теперь ты один в мире. Здесь будешь жить вечно. Когда мои сыновья придут сюда оказать мне почтение, их прислужники четырежды дадут тебе коку, чтобы у тебя всегда было что пожевать[33]. А звать тебя теперь Капак Хуанка. Затем бог заморозил тело того человека и превратил его в камень».

Ритуальные сосуды, маски, тумусы для жертвоприношений фиксируют встречу обыденного и священного, реального и воображаемого. Три царства индейской Америки — небо, земля и подземный мир — оставались вечно нераздельны. Они взаимно дополняли друг друга, как для народа чавин нераздельны ягуар-гром, кондор-солнце и рыба-луна.

Как и в древнем Египте, смерть для перуанцев являлась тем мгновением, когда некоторые из них — владыки и жрецы — возвращались в мир божеств, откуда были родом. Подобная сакрализация смерти — одна из характерных черт индейских сообществ, в частности, перуанских. Отсюда расшитые золотом одежды культуры чиму, доспехи, тиары, браслеты и эти невероятные ункосы, сверкающие под солнечными лучами, — их блеск породил титул Великого Инки — «casisol», «солнцеподобный».

Это сверкающее великолепие и ослепило первых пришельцев из Европы, и те в своей ярости уничтожили его бесследно.

Из-под золотых масок мечут искры живые глаза, а колокольца, привязанные к одеждам и венцам, звенят при каждом шаге носильщиков. Золото — символ жизни после смерти, знак союза, соединяющего человека с Пачакамаком, его создателем. Видя эти магические предметы, чудом спасенные от алчности завоевателей (вспомним циничный и смехотворный договор о разделе будущей добычи, заключенный 10 марта 1526 года между Писарро, Альмагро и патером Луке), думаешь о сверхъестественном союзе Великого Инки с богом, который позволил ему царствовать над иными народами: «И пока Накауиза говорил, из уст его слова падали тяжело, словно много весили, и выходил оттуда дым вместо дыхания. И тогда он взял свирель из чистого золота и заиграл. Флейта у него тоже была золотая. На голове его красовался круглый колпак с золотым отворотом, а одет он был во все черное…».

Последние свидетельства необычайной упорядоченности индейского мира, эти священные предметы позволяют нам осмыслить масштаб катастрофы, превратившей самые блистательные мировые культуры в подобие звездной пыли. Вазы, изображения богов, тумусы, маски и протянутые руки приобретают для нас, отлученных от заключенной в них истины, трагический смысл.

Взгляд погребальной маски чиму не может не преследовать нас повсюду. Ее глаза, похожие на язычки пламени или листья, без зрачков, как на масках из Бенина или портретах Амедео Модильяни, пронзают взором время, идущее сквозь нас. Мы читаем в их взгляде окрашенный грустью вопрос и, как нам сдается, не можем его расшифровать, ведь только им одним внятно наше предназначение, они прозревают черту, где тень от грядущего накрывает собой еще не погасший блеск прошлого.

«Инкам были знакомы все уака (духовные сущности) всех мест. Каждому уака они велели посылать золота или серебра, как это помечается в их кипу[34]. И посылали они драгоценные металлы всем уака во все места… Священное золото и серебро, мы их так называем… Вот какие истины известны нам по поводу Пачакамака, так назвался он, кто движет миром. Известно, что, когда он в гневе, мир шевелится. Говорят еще, что все дрожит, когда он поворачивает голову в одну сторону или в другую. А потому он старается не вертеть головою. „А ежели он пошевелится телом, мироздание разрушится“. — Так считали люди, вот что они о нем говорили»[35].

История чичимеков будоражит своей укорененностью в мифе — как, впрочем, большинство важных событий всеобщей истории — и находит место в пространстве между реальным и воображаемым, у истоков того гуманизма, который называется «индианизмом»[36].

Испанцы, вторгшиеся на Американский континент, на пути к завоеванию Мехико-Теночтитлана услышат старинное предание, согласно которому большие нации высокогорья были созданы завоевателями, пришедшими из таинственной северной страны Ацтлан, чтобы утвердить новый порядок в хаосе прежних тольтекских княжеств.

Индейский историк Фернандо де Альва Иштлилшочитль, чьи взгляды далеки от беспристрастия, основывает именно на этом мифе происхождение наций, главенствующих на Мексиканском нагорье: после голода и бедствий, отметивших правление Топильцина, «в первый год Текпатль (в год Тростника), ко времени, когда тольтеки были полностью разбиты, чуть не в последние дни, какие ему оставались, Шолотль, получив вести от разведчиков, отправленных посмотреть, что сталось с землями Топильцина […], утратившего всякую власть над своей варварской страной, прибыл в эту местность»[37]. Именно там, в мифическом пространстве на севере страны Ацтлан, рядом с пещерой Чикомосток, появятся те, кто потом сделается владыками мезоамериканского мира и вновь соберет воедино рассеявшееся наследие древних тольтеков: чичимекские теомамас (видные жрецы, «держатели моря»), о которых говорит индеец-хронист дон Эрнандо де Альварадо Тесосомок в своей «Хронике мешикайотль» («Мексиканской Хронике»), — дикари, несущие в заплечном ларце их бога Уицилопочтли, закаленные, одетые в шкуры, питающиеся любой дичью, какую им удается поразить стрелою на своем пути: олениной, крольчатиной, птицами и даже змеями. Захватчики из племени акулуа, пришедшие тоже из южных земель, дадут начало трем династиям, которые будут править в долине Анауак: Тесосомок, второй владыка Аскапоцалко; Мишкоуатль, первый тлатоани в поселении Тлателолько; Акамапичтли, первый владыка Теночтитлана и пятый повелитель Кулуакана. Вот так миф о долгом варварском кочевье завершает самую великолепную и славную из мезоамериканских цивилизаций.

Чичимекские цари, первооткрыватели новых земель, суть символ золотого века. «Свирепые варвары, принадлежащие самой могущественной нации, какая только есть в Новом Свете, если не считать наших испанцев», — пишет Фернандо де Альва Иштлилшочитль. Они были одеты «в крашеные шкуры куниц, пум, ягуаров и других кровожадных зверей». Волосы носили «длинные до плеч и челку на лбу». Оружьем им служили луки со стрелами, а их повелители охотились с сарбаканами, метавшими отравленные стрелы. Они единобрачны и не почитают идолов: «солнце зовут своим отцом, землю же — матерью». А во время войны «цари возлагали на голову гирлянду из дубовых листьев, а к макушке крепили перья королевского орла. В мирное время и в сезон дождей они украшали голову лавровым венком и пучком из нескольких тонких зеленых перьев, взятых у очень редкой драгоценной птицы под названием кецаль».

Уже запущен миф о варваре, обладающем природным благородством: «Эти люди, — добавляет Иштлилшочитль, — доблестны и вдобавок надежные политики. Они блюдут данное слово и не предают. Добродетельны и почитают дружбу, благородны в мыслях и в действиях. Почтенные повелители здешних земель, бахвалясь, говорили, что они — непобедимые чичимеки, которым повинуется все на этой земле. А сказать о владыке, что он чичимек, это вознести ему самую великую хвалу, какая ни есть на свете[38]…»

«Описание Мичоакана» — документ, содержащий драгоценные сведения о чичимекской мифологии, поскольку автор постоянно ссылается на уакусечский золотой век, когда люди были одновременно и сильнее и добродетельней. Их обычай ходить обнаженными, употреблять лишь лук и стрелы, их первоначальные ритуалы, культ огня как символа верховной власти и память о венерианском календаре (праздник Урендекауэкара в церемонии антциуанскаро) — все это противостоит порче нравов во времена последних казонци, изнеженности обихода и чрезмерности человеческих жертвоприношений. Хотя область мифа редко совпадает с исторической правдой, можно предположить, что предки уакусеча (ту ветвь, что идет от Энеани через Уанаказе, Сакапу Хирети и клан Апарича) представляли собой племенную группу, говорившую на прототараскском наречии — последними представителями оборвавшейся цивилизации Мимбра, каньона Чако и Меза-Верде, последними выжившими представителями которой остались зуньи Нью-Мексико.

Перемены, последовавшие после испанской колонизации, лишь частично поколеблют это убеждение. Чичимекский мир цепляется за мистическую связь со своим золотым веком вопреки ожесточенной войне, навязанной конкистадорами. И только в новое время — когда от чичимекской культуры уже ничего не осталось — появляется образ северного индейца, жестокого кочевника, обездоленного бунтаря, противостоящего европейской цивилизации.