Читать онлайн «Мистицизм и его природа». Страница 12

[22] Эта мысль нашла себе яркое выражение в следующих словах индусского подвижника Суоми Вивекананда: "Существует ли ещё какое-нибудь страдание для того, кто узрит это Единство во Вселенной, это Единство жизни, Единство всех вещей? Действительной причиной всяческого страдания является это разделение между мужчиной и мужчиной, между мужчиной и женщиной, между мужчиной и ребёнком, нацией и нацией, землёй и луной, луной и солнцем, атомом и атомом, – и Веданта говорит, что это разделение не существует, что оно не действительно. Оно только кажущееся, оно только на поверхности. В сердце вещей постоянно царит единство. Если вы взглянете внутрь вещей, то вы найдете это единство между мужчиной и мужчиной, женщиной и детьми, расами и расами, между высоким и низким, богатым и бедным, богами и людьми; все они одно, даже и животные, если вы проникнете достаточно глубоко, и кто достиг этого познания, для того нет больше иллюзии и обмана. Он вскрыл реальность всех вещей и проследил её до Господа, этого центра, этого единства всех вещей, и это есть Вечное Блаженство, Вечное Познание, Вечное Существование. Здесь нет ни смерти, ни болезни, ни печали, ни страдания, ни недовольства… В центре, в сердце реальности, некого оплакивать, не о ком печалиться. Он проник вглубь всех вещей, в Чистое, Единое, Бесформенное, Бестелесное, Незапятнанное. Он, Познающий, Он, великий Поэт, Само-Существующий, Он, дающий всякому то, что он заслуживает". См. эти слова у В. Джемса (Прагматизм, op. cit., c. 96-97).

[23] Говорим главным образом (не исключительно), потому что и в построениях философов-рационалистов тщательный анализ всегда может вскрыть наличность бессознательно допускаемою мистического элемента. "Все великие метафизические системы, – говорит Гессен, – даже самые рационалистические, полны мистических моментов, в смысле утверждения превосходства интуитивного знания над дискурсивным. Так, Аристотель говорит о непосредственном созерцании аксиоматических истин, Декарт об интуитивном внутреннем свете, обнаруживающем истинность метафизических аксиом, даже у Гегеля в его понятии конкретной идеи можно найти целый ряд моментов интуитивного значения". См. И. Гессен. Мистика и метафизика. Логос. Международный ежегодник. М.,1910, кн. I, с. 120; ср. В. Джемс. Многообразие рел. опыта, op. cit., с. 377, прим. 1.

[24] Называя мистиков эмпириками, мы имеем в виду базирование их на фактах внутреннего опыта. Но это обстоятельство едва ли обесценивает эмпирический характер источника их умозрений, особенно если принять во внимание современную точку зрения на опыт. Дело в том, что в последнее время в философской теории опыта замечается явный поворот от наивно-догматического сенсуализма к более широкому пониманию опыта. В науку проникает взгляд, по которому понятие опыта должно включить в себя не только опыт внешний и чувственный, но и опыт внутренний и мистический. Указывается на то, что положительная наука искусственно и потому незаконно суживает область эмпирики, что имеет в виду не опыт самой жизни, как он дан нам в действительности, не опыт бесконечный, как сама жизнь, а опыт рационально конструированный и потому условно ограниченный. Всё, что лежит за пределами этого опыта, т. е. за пределами чувственно воспринимаемого и рационально-постигаемого бытия, эмпирики-позитивисты заранее исключают из поля своего зрения, как нечто невероятное и потому не заслуживающее внимания. Таким образом, выходит, что не опыт диктует эмпирику свои выводы, а эмпирик произвольно усекает опыт, чтобы насильственным путём навязать ему свою рассудочность и предвзятость (ср. Н. А. Бердяев. Вера и знание. Вопросы философии и психологии, 1910, кн. 102, с. 208-210). Между тем, "в опыте непосредственного переживания, – говорит Бердяев, – дано безмерно больше, чем в рассудочном опыте эмпириков. Если брать опыт в его ценности и полноте, то нет оснований отрицать реальную ценность опыта мистиков и святых. Против мистики и религии возражает не опыт, не эмпиризм в его чистоте и беспредельности, а рассудок, рационализированное сознание, возомнившее себя полнотою всего" (Н. А. Бердяев. О расширении опыта. Вопросы фил. и псих., 1910, кн. 103, с. 381). С точки зрения этого нового понимания опыта самого серьёзного внимания заслуживает уже неоднократно цитировавшееся нами исследование В. Джемса "Многообразие религиозного опыта". Исходя из убеждения, что "реальный мир гораздо более сложен, чем это допускает и предполагает естествознание" (с. 510), он здесь последовательно проводит тот взгляд, что "наше нормальное, или, как мы его называем, разумное сознание представляет лишь одну из форм сознания, причём другие, совершенно от него отличные формы, существуют рядом с ним, отделённые от него лишь тонкой перегородкой" (с. 376), что к этим формам должна быть отнесена, прежде всего, мистическая форма сознания (ibid.) и что "наше представление о мире не может быть законченным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания" (ibid.). Нужно заметить, что эта точка зрения, защитниками которой является в настоящее время целый ряд видных учёных, напр., Липпс, Шварц, Генрих Гомперц, есть между прочим та самая, которой придерживались в своих гносеологических воззрениях наши славянофилы. Восставая против односторонности рационалистического знания, они ратовали за знание как целостный акт духовной жизни человека, как знание-переживание, в котором основным моментом должно быть мистическое проникновение в сущность познаваемого объекта. В современной русской философии обращает на себя внимание интересное исследование философа Н. Лосского "Обоснование интуитивизма". СПб., 1908. В этом сочинении названный философ задаётся целью научно обосновать гносеологическую теорию мистического эмпиризма. Эта теория стремится учение о непосредственности знания, которое мистики прилагают к объектам религиозного опыта, распространить и на объекты внешне-чувственного восприятия. "Наша теория знания, – говорит автор, – заключает в себе родственную этому (т. е. мистическому) учению мысль, именно утверждение, что мир "не я" (весь мир "не я", включая и Бога) познаётся так же непосредственно, как мир "я" (с. 93). "Мистический эмпиризм считает опыт относительно внешнего мира испытыванием, переживанием наличности самого внешнего мира, а не одних только его действий на "я"; следовательно, он признаёт сферу опыта более широкой, чем это принято думать, или, вернее, он признаёт за опыт то, что прежде непоследовательно не считалось опытом. Поэтому он может быть назван также универсалистическим" (с. 95). "Благодаря универсалистическому направлению эмпиризм освобождается от необходимости конструировать весь неисчерпаемо богатый мир из немногочисленных, бедных по содержанию элементов чувственного опыта" (с. 96) Вывод, к которому приходит автор по интересующему нас вопросу, таков: "если мир "не я" переживается в опыте не только чрез его действие на субъекте, а и сам по себе, в своей собственной внутренней сущности, то это значит, что опыт заключает в себе также и нечувственные элементы и что связи между вещами даны в опыте. Противоречие между нечувственным и опытным знанием оказывается предрассудком: сверхчувственное не есть сверхопытное" (с. 96).

[25] "Положите, – говорит Суоми Вивекананда, – зерно в почву и оно через некоторое время разлагается на составные части, растворяется, и из этого разложения выходит великолепное дерево. Всякая душа должна сначала выродиться, чтобы стать потом величественным деревом. Отсюда следует, что чем скорее мы выходим из этого состояния, которое мы называем "человек", тем лучше для нас… Всегда надо помнить, что настоящее состояние не есть самое высшее" (Философия йога, op. cit. Афоризмы йога Патанджали, с. 6-7).

[26] "Бог, – говорит, напр., Мария Тереза, – таким образом входит в душу, что ей невозможно усомниться, что Он в ней и она в Нём. И это так сильно запечатлевается в ней, что даже если бы такое состояние не повторялось для неё несколько лет, она не могла бы забыть полученной милости, не могла бы подвергнуть сомнению её подлинность. Вы спросите меня, как может душа видеть и познавать, что она была в единении с Богом, если в это время она была лишена зрения и сознания? Я отвечу, что хотя она и не знает ничего во время единения, но вернувшись к себе, она познаёт бывшее в ней; и познаёт не с помощью какого-либо видения, но с помощью той уверенности, какую может даровать только Бог. Но каким же образом, опять спросите вы, можем мы так сильно быть уверенными в том, чего мы совершенно не видели? На это я бессильна вам ответить: это тайна всемогущества Божия, проникнуть в которую я не дерзаю. Знаю только, что говорю истину и что душа, у которой нет этой уверенности в этой истине, вряд ли была когда-нибудь в действительном единении с Богом". См. В. Джемс. Многообразие религиозного опыта, op. cit., с. 398.