Читать онлайн «Опыты религиозных исследований». Страница 16

Несколько лет назад директор одного богословского колледжа предложил К. С. Льюису прочитать студентам доклад на тему «Современное богословие и библейская критика»7. Льюис говорил как человек сторонний, однако весьма сведущий в небиблейской литературной критике, и сказанное им заслуживает внимательного прочтения каждым, кто приступает к религиозным исследованиям. Будучи человеком иного круга, он имел определенное преимущество и, в частности, сказал: «Взгляды, с которыми вы ежедневно соприкасаетесь, обусловлены такими же исследованиями и господствующими мнениями, каковые присущи и вам. Это и может ввести вас в заблуждение». По мнению Льюиса очень многие библеисты не пользовались доверием как критики. «Мне кажется, что им недостает литературного вкуса», — заключил он. В качестве одного из примеров Льюис приводит высказывание Бультмана о том, что в 8-й главе Евангелия от Марка предсказание о Втором пришествии Христа, следующее за предсказанием о Его страданиях, якобы «несообразно стилю повествования». Льюис называет это «потрясающим отсутствием чутья» и, рассмотрев содержание евангельского отрывка, добавляет: «С логической, эмоциональной и образной точек зрения — последовательность совершенная. Только Бультман мог подумать иначе».

Этот частный пример поучителен, ибо Бультман не допускает, что Иисус мог предсказать Свои страдания, и потому считает, что Он и не предсказывал их и, следовательно, предсказание было введено в евангельское повествование с нарушением стиля. Критика Бультманна всецело обусловлена его исходной предпосылкой. Однако Льюис, не обремененный этим негативным предположением, находит то же самое повествование совершенно гармоничным. Его замечания актуальны для нас и в другом аспекте. Касаясь попыток реконструкции изначальных библейских текстов, он, в частности, говорит: «Все это сделано с огромной эрудицией и большим мастерством и на первый взгляд выглядит вполне убедительно». Однако личный опыт вызывает у него скептическое отношение к подобным реконструкциям. Критики постоянно стремятся показать, «как события общественной жизни направляли мысль автора в ту или иную сторону, какое влияние оказывали на него другие авторы, каким было его основное стремление» и так далее. В то же время применительно к своим собственным книгам, а также книгам своих друзей, Льюис отмечает, что ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы «хоть одна из этих догадок оправдалась даже в малом; метод оказывается совершенно несостоятельны»8.

Можно было бы пренебречь этими замечаниями как не относящимися к библейской критике, однако на самом деле они вполне уместны, ибо если теории относительно происхождения библейских книг не могут быть проверены, то нельзя забывать, что сходные теории, родившиеся в других областях и прошедшие проверку, были признаны ложными. Таким образом, необходимо по меньшей мере сдержанно относиться к подобным реконструкциям, расценивая их как гипотезу, а не как реальный факт.

А теперь обратимся к некоторым примерам из литературной критики. В этой связи показательны вступительные замечания Муйленбурга к Книге пророка Иезекииля9. Сравнительно недавно эта книга (в отличие от других частей Ветхого Завета) рассматривалась как принадлежавшая перу одного автора. Однако в последнее время многие критики подвергли эту точку зрения самому серьезному рассмотрению. Теперь речь идет о собрании разнородных материалах, принадлежащих различным писателям и относящихся к разным эпохам. «Существенные разногласия в выводах, полученных современными исследователями, — отмечает Муйленбург, — не убедили нас в их обоснованности… Мы считаем, что книга в целом принадлежит этому пророку и что даже пространные отступления, встречающиеся на протяжении всей книги, а также многочисленные толкования, напротив, принципиально характеризуют собственную точку зрения автора». Здесь мы имеем дело с тем случаем литературной критики, когда после обстоятельного исследования всех возможных решений окончательный вывод говорит в пользу принципиального единства книги.

Еще пример. Читая заголовки в «Authorised Version of the Bible», можно решить, что Послание к Евреям и Послание к Римлянам в равной мере принадлежат перу апостола Павла. Литературная критика изучила оба произведения. Послание к Евреям в действительности является анонимным, и на основании имеющихся данных (например, ранние ссылки на это Послание, а также сам стиль и содержание) можно, пожалуй, с уверенностью сказать, что Павел его не писал9а. Что же касается Послания к Римлянам, то здесь, напротив, литературная критика видит в нем одно из проявлений апостольского служения Павла.

Надо отметить, что не только люди консервативных убеждений сдержанно относятся к методам литературной критики. Например, Г. У. Андерсон, касаясь «инструментов литературного анализа» в книге «Critical Introduction to the Old Testament», в частности, писал: «Вполне допустимо, что эти инструменты нередко использовались нетворчески и схематично. Поверхностные противоречия и незначительные стилистические колебания расценивались как доказательства существования длительной редакторской правки и второстепенных источников. Некоторые критики требовали от древних писателей образцовой последовательности и отсутствия повторений, на что они сами не всегда способны»10.

Поэтому в конце книги Андерсон делает следующий вывод: «Невозможно во всех деталях воссоздать историю еврейской литературы библейского периода. Слишком много неясностей в анализе и хронологии. И тем не менее, можно проследить основные путеводные черты»11. Странно, однако, что после этого он добавляет: «Остается фактом… что Ветхий Завет представляет собой изученное тело литературного произведения…»12.

Ему вторит и Нейлл, который, делая обзор новозаветной библеистики, в частности, писал: «В богословии однозначное доказательство или опровержение встречается гораздо реже, чем в физике или биологии. Однако прогрессу препятствует упрямое обращение к гипотезам, в пользу которых никогда не проводилось надежных, удовлетворительных доказательств». Имеется прочная тенденция к принятию точки зрения, разделяемой каким-нибудь маститым ученым, или к неоднократной ссылке на авторитет без надлежащей проверки, в результате чего создается ложная уверенность в правоте того или иного положения13. Примерно так же высказался и Ван Унник, который в предисловии к «Studies in Luke — Acts» отметил, что «в силу частого повторения рабочие гипотезы постепенно утрачивают свой гипотетический характер»14.

Итак, мы подчеркнули, что природа литературной критики такова, что ее теории не подлежат окончательной проверке и в лучшем случае могут быть признаны вероятными. Поэтому вполне естественно наше желание узнать, существуют ли какие-либо внешние «контрольные» факторы, которые можно использовать для проверки упомянутых теорий и на каком основании мы рассматриваем их как приемлемые или неприемлемые.

Археология — это наука со своими собственными законами, и пренебрежение ими может привести к тому, что человек несведущий начнет использовать отрывочную и внешне подходящую информацию для того, чтобы доказать истинность содержания той или иной части Библии. В прошлом так и делалось, однако в настоящее время эта проблема решается на гораздо более высоком научном уровне. По существу археология создает фон, необходимый для проведения библейских исследований в различных аспектах. Имеются не только данные, свидетельствующие, что те или иные события действительно совершались, но и материалы, рисующие и освещающие жизнь и обычаи народа библейских времен. Кроме того, в настоящее время многое известно о культурной ситуации того времени.

Некоторая информация такого рода, актуальная для литературной критики Библии, живо представлена в книге К. А. Кичена «Ancint Orient and Old Testament». Он подчеркивает, что литературная критика возникла до расцвета археологии и, пользуясь множеством доказательств, утверждает, что некоторые теории, и по сей день находящие широкое признание, в действительности оказываются несостоятельными в свете археологических открытий. «Становится все очевиднее, что безотносительно к датировке тех или иных литературных форм художественные особенности древних ближневосточных договоров делают бессмысленными обычные критерии традиционной литературой критики»15.

Прежде всего бросается в глаза то, что форма Синайского завета (как он представлен в Книге Исхода и во Второзаконии) совпадает с обычным образцом договоров, принятых в конце второго тысячелетия до Р. Х., то есть того времени, когда, предположительно, он и был заключен; однако в то же время форма завета отличается от обычной формы договора, использовавшегося в первом тысячелетии, когда (согласно общепринятой теории документального анализа Пятикнижия) он был окончательно записан в своей подлинной форме. Все это ничего не говорит относительно датировки повествования и всего лишь подтверждает точность записи. Гораздо более существенно, что форма завета соответствует той, которая содержится в полном повествовании, вошедшем в нашу Библию, однако не соответствует форме, имеющейся в предполагаемых источниках (то есть в кодексах Яхвиста, Элохиста и т.д.). Объяснение, конечно, сводится к тому, что имеющийся у нас еврейский текст представляет собой первоначальную литературную форму, действительно применявшуюся в древности16. Прибегнув к обычному литературному анализу, мы окажемся в невероятной ситуации, когда форма договора, содержащаяся в более ранних источниках, не соответствует формам, существовавшим в древности, а форма, получившаяся при сложении этих источников воедино, напротив, соответствует той древней форме, к которой и относится этот составленный из разных источников документ.