Читать онлайн «Птицы небесные. 1-2 части». Страница 19

Встречи и прощания — это начало и завершение полученного нами жизненного урока, а также начало и завершение неподкупного Божественного экзамена. Самым незабываемым в ту последнюю весну нашей службы для всех нас был волнующий марш «Прощание славянки», который всякий раз играл духовой оркестр увольняющимся солдатам и сержантам. Под этот вдохновенный марш я провожал домой друга-поэта. Вскоре моя служба также закончилась этой трогательной мелодией. Я прощался с ласковым крымским побережьем, с полюбившимися мне людьми, в которых мне довелось увидеть свет добра, свет чистых и неиспорченных злом душ.

К этому спасительному свету я решил пробиваться сколько хватит сил. Вместе с этим во мне произошло еще одно удивительное изменение. Наконец я перестал считать окружающий меня мир друзей и товарищей главным и определяющим критерием в своей жизни, когда только их воззрения и увлечения являлись для меня безусловной истиной, а слова самых близких и дорогих мне людей — матери и отца — казались устаревшими и совсем не соответствующими ни нашим представлениям о жизни, ни нашим увлечениям. Через все эти заблуждения незаметно в душе сформировалось новое истинное понимание, что никого дороже и ближе матери и отца у меня никогда не было и не будет, и именно их жизненный опыт и понимание есть мое исконное наследие и главное богатство в жизни.

Приехав домой в конце июня и порадовав родителей своим видом в военной форме, я немедленно отнес документы для поступления на филологический факультет университета. Приемная комиссия по каким-то новым законам отказалась их принять на дневное отделение, так как я еще не отработал последипломную практику техникума. Скрепя сердце, я сдал документы на вечернее отделение филфака и решил готовиться к экзаменам. Но сидеть дома за книгами оказалось трудным делом после армии, и я брал их с собой, наивно предполагая, что смогу заниматься учебой на пляжах Дона или на квартирах у товарищей.

Что касается бывших друзей, когда-то с чистыми, свежими лицами и румянцем на щеках, которым удалось уклониться от армии по фиктивным справкам, я встретил спивающихся обрюзгших людей, из которых некоторые женились, некоторые развелись, другие вообще исчезли из жизни, кто по болезни, кто от разврата или воровства. Не сдавался еще мой верный друг по поездкам на море, Сергей, который, увидев меня в городе, от радости бросился мне на шею. Мы вновь оказались вместе, окруженные новой компанией, бродящей по кафе и пляжам. В таких ежедневных «занятиях» быстро приблизились дни вступительных экзаменов, на которые мой верный товарищ сопровождал меня, ожидая результатов в коридоре. Не знаю как, но экзамены мне удалось сдать на «отлично», получив только одну четверку, оставалось только ждать решения экзаменационной комиссии. Вскоре университет вывесил списки поступивших, где находилась и моя фамилия.

Пока я «готовился» к экзаменам, мама готовила мою женитьбу. Случайно я услышал, как родители тихо беседовали в своей комнате:

— Надо бы сына к делу приставить! — басил отец.

— Какому делу? — доносился приглушенный голос матери.

— Как, к какому? Женить его надо, вот и все дела! Тут много слов не требуется… Они перешли на шепот, обсуждая различные варианты моей женитьбы.

Мама переговорила с заведующей аптекой, где сама работала фармацевтом. К этой заведующей часто приходила на работу ее дочь, только что закончившая школу, приятная простая девушка. С ней две мамы сообща устроили мне свидание. Не став отказываться, я купил букет цветов и приехал в назначенное место. На троллейбусной остановке толпились люди, поэтому пришлось отойти в сторонку, стесняясь своего букета и делая вид, что я читаю какую-то афишу на рекламном щите. Краем глаза мне удалось увидеть, что девушка рассматривает меня, стоя вверху на переходе над автострадой. Когда она спустилась вниз, мы оба рассмеялись, догадавшись о взаимной слежке друг за другом. Моя новая знакомая поблагодарила меня за цветы, которые я вручил ей со вздохом облегчения, и мы отправились гулять по набережной Дона. Девушка понравилась мне и мы договорились встречаться без предварительных переговоров наших родителей. Мы встретились еще несколько раз, но после армии такое чинное гуляние по набережной и паркам мне показалось скучным занятием. Как раз подошла пора экзаменов и наши встречи прекратились сами собой, несмотря на недовольство моей мамы, которую я поставил в неловкое положение, и отца, который, тем не менее, не попрекнул меня ни одним словом. На этом эпизоде закончились попытки родителей сделать из меня семьянина.

Однако мир все еще продолжал удерживать меня своими привлекательным сторонами. Во время вступительных экзаменов мне пришлось на ходу дочитывать учебник по истории рядом с высокой девушкой со светлыми волосами, одиноко стоявшей в углу с книгами и заметно отличавшейся от шумных абитуриентов. Видя ее смущенный вид, мне захотелось приободрить ее. Оказалось, что в городе она совсем одна и приехала поступать на филфак с Северного Кавказа. Мы познакомились и договорились держаться вместе, чтобы помогать друг другу поддержкой и советом. Несколько экзаменов она сдала успешно, но последний, к нашему общему огорчению, провалила. Она заливалась слезами, и мне не оставалось ничего другого, как проводить ее до квартиры, которую ей приходилось снимать вместе с подругами на период экзаменов.

Милая и приветливая, мне она пришлась по душе, а из наших бесед выяснилось, что она дочь какого-то первого или второго секретаря обкома одного из городов на Северном Кавказе. Все оставшееся время до ее отъезда мы провели вместе, и она понравилась всем моим друзьям. Провожая ее на вокзале, я пообещал писать ей письма, что аккуратно исполнял до весны, когда наша переписка оборвалась из-за моих летних планов. С пылким усердием я сочинил для этой девушки свое первое стихотворение после армии, начальная строка которого, кажется, звучала так: «Когда в твой желтый одинокий вечер струится дождь из водосточных труб…» и так далее. Об этом стихотворении хорошо отзывалась ее мама, как потом написала мне моя знакомая. Ей же я посвятил и второе стихотворение, которое мне самому нравилось своим лаконизмом:

Хотя оно было небольшим, всего два четверостишия, но дало ощущение, как будто душа проговорила свои первые заветные слова.

К осени в деканате факультета потребовалась справка с места работы для вечернего отделения Университета, поэтому пришлось заняться поисками такой работы, которая не отнимала бы много сил и времени. Встретив в городе знакомых выпускников из нашего техникума, я рассказал им о своих трудностях, и они пригласили меня в свою исследовательскую лабораторию при инженерно-строительном институте. Так я неожиданно стал лаборантом. В сентябре начались занятия в университете и мне поневоле пришлось присматриваться к сокурсникам вечернего отделения. Все они оказались неплохими ребятами и девушками. Многим из них из-за большого конкурса пришлось сдать документы на вечернее отделение. Парни все работали, кто в газете, кто на телевидении, а кто на заводе. Некоторые девушки попали на это отделение сразу после школы и сильно робели, стесняясь взрослых парней. Но все эти студенты произвели на меня приятное впечатление и были совсем непохожи на испорченных ребят, проводивших все свое время на улицах.

Университетская библиотека поразила меня обилием книг и, что особенно ценно, обилием действительно редких и старинных изданий. Как выяснилось, книжные фонды библиотеки были основаны на базе Варшавского университета, все книжные запасы которого были перевезены в наш город после подавления польского восстания в XIX веке. Видимо поэтому на многих факультетах университета училось много польских студентов. Учеба увлекла меня тем, что открылась возможность прочитать всю русскую и зарубежную классику, включая и современную русскую литературу. На несколько лет Хемингуэй и Ремарк захватили меня своим мужественным стилем. Помню, мне почему-то стали близки немецкие средневековые романтики с их сказочностью и народной образностью, особенно сказки Гофмана. Гете, Шиллер, а затем Данте, Петрарка и, наконец, Шекспир открыли мне новый мир трагизма человеческих страстей и столкновений мятущихся душ.

О Гомере хотелось бы сказать особо. Мне нравилось его не только читать. Я стал жить жизнью его созданий — Одиссея, Ахиллеса, Патрокла и других героев гомеровского эпоса. Вместе с ними мое сердце погружалось в битвы и сражалось рядом с Одиссеем против коварных врагов его домашнего очага. На несколько лет Гомер стал для меня непревзойденным эталоном писательского мастерства. При этом мне было еще неведомо, что всякое мирское страстное любопытство подобно дурману, ибо портит чистоту души, привнося в нее чуждые ей страсти, и отрезает ее от благодатной жизни в Боге, становясь, в конце концов, разрушающим комплексом душевных противоречий.