Читать онлайн «О Пифагоровой жизни». Страница 24

Глава XXXV

(248) Но были люди, которые враждовали с этими мужами и восставали против них. Все авторы согласны с тем, что заговор возник в отсутствие Пифагора, разногласия имеются лишь относительно того, куда он уехал: одни говорят, что он уехал к Ферекиду Сиросскому, другие – что он уехал в Метапонт. Причин заговора называют много. По одной версии, заговор составили так называемые килоновцы. Дело было так. Кротонец Килон, выделявшийся среди граждан родом, славой и богатством, но с тяжелым характером, склонный к насилию, буйный и деспотический человек, приложил все старания к тому, чтобы приобщиться к пифагорейскому образу жизни, и обратился к самому Пифагору, который был уже тогда пожилым, но по указанным причинам получил отказ. (249) Когда это произошло, и он сам, и его друзья начали жестокую войну против Пифагора и его учеников. Честолюбие Килона и его сторонников оказалось столь сильным и неодолимым, что распространилось на всех пифагорейцев до последнего. Итак, Пифагор по этой причине отправился в Метапонт и там, как говорят, умер. Сторонники же Килона продолжали враждовать с пифагорейцами и проявлять к ним всяческую неприязнь. Но все-таки некоторое время одерживало верх добронравие пифагорейцев и воля самих городов, так что, как того хотели города, общественными делами руководили пифагорейцы. Наконец злой умысел килоновцев против этих мужей достиг того, что, когда пифагорейцы устроили собрание в доме Милона в Кротоне и обсуждали общественные дела, они поджгли дом и сожгли их всех, кроме двоих, Архиппа и Лисида – они были самыми молодыми и сильными и как-то вырвались наружу. (250) Когда это произошло и города не придали никакого значения случившейся беде, пифагорейцы отошли от дел. Это произошло по обеим причинам: из-за бездействия городов (ведь они не обратили никакого внимания на столь великое бедствие) и из-за гибели самых авторитетных пифагорейцев. Из двоих спасшихся (оба были из Тарента) Архипп вернулся в Тарент, Лисид же, возненавидев проявленное бездействие, уехал в Элладу и жил в Ахайе Пелопоннесской, а затем, когда возник интерес к нему, переселился в Фивы, где Эпаминонд200 стал его учеником и называл его отцом. Здесь он и умер. Остальные пифагорейцы, за исключением Архита из Тарента, покинули Италию. Собравшись в Регии, они восстановили там свою общину. (251) Через некоторое время, поскольку управление в городах шло все хуже…201 Самыми главными были Фантон, Эхекрат, Полимнаст и Диокл из Флиунта, а также халкидянин Ксенофил из фракийских халкидян. И хотя школа уже приходила в упадок, они сохраняли первоначальные нравы и знания до тех пор, пока достойно не ушли из жизни.

Так говорит Аристоксен. Никомах202 согласен с этим рассказом, но утверждает, что заговор возник в отсутствие Пифагора. (252) Он уехал на Делос, чтобы ухаживать за своим учителем Ферекидом Сиросским, который внезапно заболел так называемой вшивой болезнью, и чтобы похоронить его, и в это время те, кого пифагорейцы ранее отвергли и записали на стелах203, напали на них и повсюду сожгли их всех, но самих их италийцы после этого побили камнями до смерти и бросили без погребения. Тогда знание у знающих иссякло, так как сохранялось у них в сердцах до той поры неизреченным, а непосвященные упоминали только непонятные и не поддающиеся объяснению речи. Только на чужбине пифагорейцы сохранили какие-то остатки знаний, очень темные и труднопостижимые. (253) Попавшие в изоляцию и из-за случившегося сверх меры павшие духом, они рассеялись по разным местам и совершенно не могли ни с кем общаться. Они неизменно оказывались в одиночестве, в безлюдных местах и, пребывая большей частью в затворничестве, предпочитали общению с кем бы то ни было общение с самим собой. Опасаясь, что слово «философия» может совсем исчезнуть из употребления и сами они станут ненавистны богам, если совершенно погубят столь великий дар, какой они имели, они собрали записи, содержащие главные положения учения и символы, а также сочинения старших товарищей и то, что сами помнили из них. Они оставили в наследство все эти записи там, где кому довелось умереть, наказав сыновьям, дочерям и женам не давать их посторонним. Они выполняли этот наказ очень долгое время, завещая то же потомкам.

(254) Поскольку рассказ Аполлония204 о тех же событиях несколько отличается, и он добавляет много подробностей, не упоминаемых Аристоксеном и Никомахом, приведем и его рассказ о заговоре против пифагорейцев. Он говорит, что некоторые с самого детства недоброжелательно относились к Пифагору. Людям нравилось, когда Пифагор беседовал со всеми посетителями, но когда он начал общаться с одними учениками, остальные были обижены. Кротонцы легко бы позволили продвинуться чужеземцу, но, как представляется, больше тяготились, если это приходилось терпеть от соотечественников, и распространилось мнение, что община им враждебна. Кроме того, поскольку юноши были родом из уважаемых и богатых семей, с возрастом они стали не только первенствовать в частной жизни, но и управлять городскими делами. Они образовали большое сообщество (их было более трехсот), но оно составляло лишь небольшую часть города, который уже не управлялся согласно тем же обычаям и нравам. Впрочем, пока кротонцы владели своей землей и Пифагор находился у них, (255) сохранялось государственное устройство, существовавшее от основания города, хотя были недовольные, ожидавшие удобного случая для переворота. Но когда завоевали Сибарис, Пифагор уехал, а пифагорейцы, управлявшие завоеванной землей, не распределили ее по жребию, как хотело большинство, то затаенная ненависть вспыхнула, и множество граждан выступило против них. Зачинщиками мятежа стали люди, наиболее близкие к пифагорейцам по родству и домашним связям. Причиной было то, что многое, что сделали пифагорейцы, в той мере, в какой их поступки отличались от остальных, не нравилось лидерам, так же как и обычным людям, а в самых важных делах утрату привилегий они считали направленной исключительно против себя. Не нравилось им, например, то, что никто из пифагорейцев не называл Пифагора по имени: при жизни, если они хотели упомянуть его, они называли его «божественный», а после смерти они говорили о нем «тот муж»205, так же, как Гомер показывает Эвмея, упоминающего об Одиссее:

(256) Точно так же не нравилось им то, что пифагорейцы встают с постели не позже восхода солнца и ждут, чтобы помолиться восходящему солнцу, а также не носят перстня с изображением бога из опасения приносить его к местам погребений или другому нечистому месту207, также что они не делают ничего необдуманного и бесконтрольного, но рано утром решают, что следует сделать, а ложась спать, перебирают в уме, что совершили, одновременно раздумывая и упражняя память. Вызывало раздражение также и то, что, когда кто-либо из пифагорейцев назначал другому встречу, тот дожидался его на этом месте весь день и всю ночь до тех пор, пока он не придет, в этом опять же видно, что пифагорейцы были приучены помнить договор и не говорить необдуманно. (257) Вообще некоторые их предписания распространялись на всю жизнь вплоть до смерти: Пифагор предписывает в последний час не богохульствовать, но, как перед выходом в плавание, ждать предзнаменования в благоговейном молчании, как делают те, кто переплывает Адриатическое море. Все это, как я уже сказал, огорчало всех без исключения в той мере, в какой они поняли, что пифагорейцы, воспитанные в совместном образе жизни, поддерживают это своеобразие. Родственники пифагорейцев относились с еще большим раздражением к тому, что те подают правую руку только своим, а из близких – только родителям, и что они предоставляют свое имущество для общего пользования, а от имущества родственников оно отделено. Когда родственники начали эту вражду, остальные с готовностью присоединились к конфликту. И когда Гиппас, Диодор и Теаг, члены Совета Тысячи, от имени всех граждан потребовали равного для всех участия в органах власти и народном собрании и отчета высших должностных лиц перед теми, кто избран по жребию из всего народа, то пифагорейцы Алкимах, Динарх, Метон и Демокед воспрепятствовали этому и не позволили разрушать государственное устройство, унаследованное от отцов, (258) но победу одержали защитники большинства. Когда после этого собрался народ, ораторы Килон и Нинон, договорившись о том, кто что на себя берет, обвинили их самих. Первый был из богатых, второй – из простого народа. Когда они произнесли свои речи (речь Килона была длиннее), Нинон продолжил говорить и притворился, что знаком с тайным пифагорейским учением. Написав подложное сочинение с целью как можно более их оклеветать, он дал его секретарю и приказал читать вслух. (259) Оно называлось «Священное слово», в общих чертах содержание его было следующим. Друзей следует почитать как богов, а остальных подчинять как зверей. Ту же мысль высказывают, вспоминая о Пифагоре в стихах, его ученики: