Читать онлайн «Германия в ХХ веке». Страница 61

Главным требованием руководства СЕПГ к новому правительству ФРГ было международно-правовое признание ГДР как «социалистического государства немецкой нации» – именно такая формулировка была записана в новой конституции страны. Ее принятию (9 апреля 1968 г.) предшествовала широкая общественная кампания, в ходе которой было проведено три четверти миллиона собраний (Volksaussprache), затем по проекту впервые в истории ГДР был проведен референдум (94 % его участников высказались в поддержку проекта). Новая конституция демонстрировала сближение правовых норм и политических реалий: ее первая статья была посвящена руководящей и направляющей роли партии в условиях социализма, за ней шел традиционный каталог прав и свобод, из которого исчезли право на забастовку и сопротивление незаконным действием власти. Восьмая статья конституции приветствовала воссоединение всех немцев в одном государстве, но только после «преодоления вызванного империализмом раскола Германии». Статья 48 провозглашала органом высшей власти в ГДР Народную палату, при этом сохранение безальтернативного характера парламентских выборов гарантировало власти традиционные 99 % формальной поддержки населения.

Новая конституция не изменила реальных соотношений власти в ГДР, не могла стать препятствием нарастанию застойных явлений, прежде всего в сфере идеологической легитимации партийной диктатуры. Портреты Ульбрихта не сходили с первых полос берлинских и местных газет, печатались на почтовых марках всех цветов и достоинств. Ответом общественного мнения на гротескные формы культа личности стал «саксонский синдром» (Ульбрихт происходил из Саксонии), согласно которому представители этого региона, будучи беспринципными пронырами и приспособленцами, наводнили собой органы власти. Не лучшее мнение складывалось в провинции и о берлинцах, удачно устроившихся в «витрине социализма». В региональном сепаратизме находило свой выход недовольство населения замкнутостью партийной верхушки, изолированностью от процесса принятия политических решений. Поиск виновных в собственном неблагополучии вел к появлению в массовом сознании новых мифов, имевших известные параллели с бытовым антисемитизмом. Жителей Восточной Германии с малых лет пичкали «братской дружбой» с Советским Союзом, но из парадных мероприятий не вырастало искренних чувств, Присутствие значительного контингента советских войск на территории ГДР вызывало растущее раздражение. Местному населению не нравилось абсолютно все – закрытые военные городки и полигоны, расположенные в самых живописных местах, походы офицерских жен по магазинам и аварии во время маневров. «Левая» распродажа солдатами срочной службы автомобильного горючего пополняла бюджет многих семей в ГДР, но не вела к формированию у них образа Советского Союза как самой передовой страны мира.

Охлаждение отношений происходило и на высших этажах политической власти. В воспоминаниях современников отмечаются неприязненные отношения нового советского лидера Л.И. Брежнева с Ульбрихтом – последний оставался для него живым воплощением сталинского режима, о котором в СССР предпочитали не говорить. Сказывалось и несогласованность действий во внешнеполитическом курсе. Руководитель ГДР настаивал на том, что он имеет преимущественное право на определение позиции «социалистического лагеря» по отношению к ФРГ. Крайне несвоевременно для Кремля, накануне вступления войск Варшавского договора в Прагу он выступил с инициативой нормализации отношений двух германских государств, которая была воспринята на Западе как свидетельство внутренних противоречий в лагере противника. После начала новой восточной политики социал-либеральной коалиции Ульбрихт, придерживавшийся своего рода «доктрины Хальштейна» наоборот, превратился в существенный тормоз нормализации отношений ФРГ с восточноевропейскими странами.

Особое раздражение в Москве вызывали постоянные теоретические новации из Восточного Берлина: так, в 1967 г. Ульбрихт заявил, что социализм является длительной общественно-экономической формацией, а в Восточной Германии сформировалось бесклассовое общество (Sozialistische Menschengemeinschaft). Тогда же появился его тезис о «развитом социализме», который в 70-е годы был заимствован руководством КПСС (без указания на его первоисточник). Создававшийся пропагандистским аппаратом СЕПГ образ ГДР как модели преобразований в высокоразвитой индустриальной стране воспринимался в Москве как скрытый протест против роли СССР как лидера социального прогресса. Брежнев, всерьез обеспокоенный нараставшими шатаниями в «социалистическом лагере» от Румынии до Польши, не мог рисковать его стабильностью на самом важном военно-стратегическом направлении.

Как и его западный визави Аденауэр, на закате своей политической карьеры Ульбрихт был окружен интригами своего ближайшего окружения. После декабрьского пленума ЦК СЕПГ 1965 г. о своих претензиях на партийное руководство заявила фракция Хонекера-Штофа, добившаяся в последующие годы установления «двоевластия» в Политбюро (М. Кайзер). Конфликт достиг своего апогея летом 1970 г., когда Ульбрихт фактически отстранил своего наследника Хонекера от работы в Политбюро. После вмешательства Москвы последний был реабилитирован и перешел в контрнаступление, переключив на себя административные рычаги и изолировав таявшие ряды сторонников Ульбрихта. Заручившись поддержкой большинства членов Политбюро, он направил в ЦК КПСС 21 января 1971 обстоятельное письмо, где обосновывалась невозможность совместной работы. Ульбрихт обвинялся в «попытках ориентировать партию на нереальные цели, навязывание ей далеких от жизни, псевдонаучных и отчасти технократических теорий», ему вменялись в вину «грубость и обидчивость», поучительный тон и многое другое. И все же решающим аргументом для советского руководства оставалась отмеченная в письме перспектива потери ГДР по сценарию «пражской весны».

Решающий разговор состоялся в Москве во время ХХIV съезда КПСС. 11 апреля Брежнев принял вначале Ульбрихта, затем Хонекера, заявив последнему: «ГДР для нас, братских стран социализма, является важным бастионом. Ее появление стало результатом второй мировой войны, нашим достижением, оплаченным кровью советского народа… Ульбрихту не удастся править без нашего согласия, предпринимать какие-либо шаги против тебя или других товарищей из Политбюро. У вас же стоят наши войска. Эрих, я говорю тебе со всей откровенностью, никогда не забывай того, что без нас, без мощи и влияния СССР ГДР существовать не сможет». Советский лидер добился полюбовного разрешения конфликта в пользу «молодого поколения» (разница в возрасте между двумя лидерами составляла двадцать лет). 3 мая 1971 г. было объявлено об уходе Ульбрихта по состоянию здоровья с поста первого секретаря ЦК СЕПГ. До своей смерти в августе 1973 г. он оставался председателем Госсовета ГДР, поскольку этот высший государственный пост не предполагал обладания реальными регалиями власти.

С уходом Ульбрихта, бывшего вначале «серым кардиналом», а затем официальным лидером ГДР, для этой страны закончилась целая эпоха – эпоха поисков исторического пути, альтернативного западногерманскому. Новейшие исследования показывают, что эти годы отличались невиданной социальной динамикой и реформами, пытавшимися выйти за рамки навязываемой в качестве образца советской модели. Тем не менее, и для Запада, и для собственного населения Ульбрихт оставался «наместником Москвы» (Х. Клессман), в то время как его наследник был уже продуктом не Сталина или Коминтерна, а внутригерманского развития – продуктом, олицетворявшим победу той части партийно-государственного аппарата, которая ставила сохранение собственной власти выше риска, связанного с проведением системных реформ. Это касалось не только внутренней, но и внешней политики. Парадоксально, но санкционированная советским руководством смена лидеров ГДР рассматривалась в большей степени как противовес опасному «сближению» двух систем, нежели как следствие политики разрядки в целом и новой восточной политики ФРГ в частности.

«Вначале был Аденауэр» (А. Баринг), «канцлерская демократия» и даже «эра Аденауэра» (Г. – П. Шварц) – подобные характеристики преобладают в исследованиях, посвященных начальному периоду истории Федеративной республики Германии. Фиксирование на фигуре того или иного политического деятеля характерно для новейшей истории вообще, отражая как определенную зависимость научного поиска от журналистских суждений и читательского интереса, так и ее «размытость» и незаконченность. В условиях стабильной демократии политические фигуры возникают на партийном горизонте и движутся к зениту государственной власти согласно механике выборов, поэтому и в дальнейшем нам придется оперировать такими понятиями, как эпоха Вилли Брандта или Гельмута Коля, отдавая себе отчет в условности такой периодизации и все же используя ее за неимением чего-то лучшего.