Читать онлайн «Германия в ХХ веке». Страница 13

Не менее радикально была настроены и берлинские рабочие. Значительное влияние на них сохраняли комитеты «революционных старост», нелегально созданные на крупнейших предприятиях в годы войны. В отличие от умеренных профсоюзных лидеров старосты выступали за немедленное установление рабочего контроля над предприятиями и их социализацию. Устранение «независимца» Эмиля Эйхгорна с поста главы берлинской полиции в начале января 1919 г. переполнило чашу терпения тех, кто ожидал развития событий по сценарию социальной революции. По столице поползли слухи о союзе социал-демократов и военщины для ее удушения, на улицах вновь появились вооруженные рабочие и солдаты. Стихийная демонстрация протеста вылилась в осаду правительственной резиденции, захват общественных зданий в центре Берлина и завершилась кровопролитными столкновениями.

Образование «революционными старостами» и социалистами комитета действия, провозгласившего свержение СНУ, было расценено в советской историографии как «неудавшаяся попытка захвата власти немецким пролетариатом». Гораздо ближе к истине мнение, что январские события в Берлине являлись «путчем левых радикалов» (Г.А. Винклер). Обратившись в критический момент за помощью к регулярным армейским частям и «фрайкоровцам», правительство Эберта было вынуждено смириться с их произволом. 15 января были убиты лидеры КПГ Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Попытки оживить социальную революцию, предпринимавшиеся левыми радикалами зимой-весной 1919 г. (мартовские бои в Берлине, советская республика в Мюнхене, продержавшаяся несколько недель) являлись отзвуками уходившей грозы, слабость которых лишь подчеркивала истощение политической энергии масс.

Можно ли вообще применительно к событиям ноября 1918 – января 1919 гг. говорить о революции, приведшей Германию к демократии? Да, если рассматривать ее как последнюю из европейских революций «долгого» ХIХ века, устранивших абсолютистские атавизмы в политической структуре сложившегося индустриального общества. Как и бисмарковское объединение страны «сверху», Ноябрьская революция «снизу» исторически опоздала, и с этим были связаны катастрофические последствия обоих событий для германской истории ХХ века. Революция была обращена в прошлое, а не в будущее, ее лидеры видели себя прежде всего продолжателями дела либеральной демократии образца 1848-1849 гг. Параллели с событиями тех лет очевидны – обе революции были порождены внешними факторами, отдали политическое лидерство умеренным республиканцам, оказавшимся «революционерами против своей воли», и сопровождались неудавшимися попытками радикалов обернуть их ход в свою пользу. В обоих случаях массы, вначале с энтузиазмом поддержавшие новую власть, вскоре отошли от нее, посчитав себя преданными, ибо политический переворот не затронул общественных основ, не дал им ожидаемого материального прогресса.

Напротив, сравнение германской революции 1918 г. с российской революцией 1917 г. указывает на принципиальные отличия как в их динамике, так и в конечных результатах. Прежде всего исчез фактор войны, дискредитировавший в глазах народа любое правительство. Сменившей монархию Гогенцоллернов парламентской элите удалось удержать в своих руках государственную власть, в то время как в России ее перебрасывали из рук в руки, как горячую картофелину. Применительно к Германии если и можно говорить об элементах двоевластия, то только внутри советов, а не между «пролетарскими» советами и «буржуазным» правительством. Не было серьезных атак справа вроде корниловского путча, позволивших противоположному полюсу сплотиться и вооружиться. Главное отличие все же заключалось в более рациональном сознании немцев, ценностях «порядка» и уважения власти, которые хотя и были поколеблены опытом войны, все же устояли перед утопией мировой пролетарской революции, которой были заворожены социальные низы большевистской России.

Из социально-политических потрясений, вызванных первой мировой войной, германскую революцию можно назвать одним из самых осторожных. Скорее оказавшиеся у власти, нежели захватившие ее социалдемократы руководствовались принципом «не навреди». Принятие решений о будущем страны было вынесено за скобки революции. В результате ее половинчатость оказалась гораздо менее очевидной, нежели поражение революции 1848-1849 гг. «Пиррова победа» либерально-демократических сил мешала им увидеть то, что не могла исправить никакая конституция: общественное мнение воспринимало республику как результат военного поражения, а демократию – как составную часть диктата победителей. После 1918 г. Германия продолжала жить ожиданием «правильной» революции, и находившемуся в состоянии заторможенного психоза массовому сознанию в общем-то было все равно, какого цвета – красного или коричневого – окажется ее окончательный итог.

С конца 60-х гг. немецкие историки ведут дискуссию о том, не должны ли были взвалившие на себя «бремя власти» (С. Миллер) социал-демократы вести в ходе революции другую, более радикальную политику, опираясь прежде всего на разбуженную энергию масс. В новейших работах отмечается «неизбежность сотрудничества СДПГ со старой элитой», но признается и то, что «размеры этого сотрудничества шли дальше, чем того требовала обстановка» (Г.А. Винклер). Речь идет о демократизации армейских структур, свернутой по требованию Гренера и Гинденбурга, о так и не начатой земельной реформе, позволившей бы подорвать экономические позиции юнкерства, наконец, о реакционном чиновничестве, оказавшемся «незаменимым». Ставка на постепенность политического и социального прогресса являлась оборотной стороной ортодоксальной интерпретации марксизма, веры в его «железные законы истории». А ведь европейские события нового времени давали достаточно примеров непредсказуемости и зигзагообразности общественного развития, сочетавшего в себе и «два шага вперед», и «шаг назад». Открывая Национальное собрание, Эберт поставил в заслугу революционному правительству прежде всего то, что оно ограничилось «оформлением банкротства старого режима». Верные своей доктрине, социал-демократы предоставили «делать историю» другим социально-политическим силам.

Авторитет СНУ после январских событий держался не столько на решениях Всегерманского съезда советов, сколько на штыках армейских частей, которыми командовал социал-демократ Густав Носке, ставший впоследствии военным министром. Состоявшиеся 19 января 1919 г. выборы в Национальное собрание должны были обеспечить демократическую легитимацию республиканцам, окруженным приверженцами гражданской войны слева и национальной войны справа. Избиратели отдали свои симпатии умеренным партиям (впервые в выборах принимали участие женщины) – СДПГ, ХДП и ГДП получили 76 % голосов, что являлось более чем достаточной основой для стабильной коалиции. Либералы и Центр были солидарны с деятельностью социал-демократов в двух важнейших пунктах – не допустить «красной анархии» и привести страну к парламентской демократии. Во многом такая позиция диктовалась внешними факторами – ни для кого не было секретом, что приход к власти в Берлине сторонников «диктатуры пролетариата» вызовет жесткий ответ стран Антанты и, вероятно, оккупацию значительной части Германии. Слова Макса Вебера о том, что «если мы сами не разберемся с Либкнехтом, наводить порядок в Германии придется американцам», достаточно точно отражали настроения тех, кто мечтал о стабильности и порядке без ностальгии об утерянном германском величии. В то же время выборы показали отсутствие базы для социалистических преобразований – СДПГ и СДПГ вместе взятые получили чуть больше 45 % голосов. КПГ после острых дебатов на Учредительном съезде приняла решение вообще бойкотировать выборы в Национальное собрание. Хотя впоследствии это было расценено как ошибка, негативное отношение коммунистов к первой германской республике сохранялось на протяжении всего недолгого срока ее существования. Для них, как и для крайне правых, она тоже являлась результатом поражения – в данном случае поражения пролетарской революции.

Местом работы Национального собрания был избран Веймар – небольшой город в Тюрингии, связанный с самыми блестящими страницами немецкой литературы. Впрочем, в этом выборе, давшем название первой германской республике, преобладал прагматический расчет – народные избранники не должны были чувствовать дыхания берлинских улиц. 11 февраля 1919 г. Национальное собрание избрало Эберта временным президентом страны (Reichspräsident), тот поручил формирование коалиционного правительства из представителей СДПГ, ГДП и Центра Шейдеману. Наряду с выработкой конституции Национальному собранию предстояло принять условия мира, которые в течение нескольких месяцев обсуждались на Парижской конференции держав-победительниц.