Читать онлайн «Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж». Страница 11

Камертон для прослушивания полифонии русской эмиграции

Всякий объект требует выбора ракурса наблюдения, а персонажи – жанра взаимодействия. Русская эмиграция как культурный и психологический феномен может быть понята только изнутри, с точки зрения внутренней, не ею созданной драматургии и в категориях тех интуиций, на почве которых она произросла. При описании событий автор неизбежно становится точкой отсчета, а его опыт и способность к интерпретации задает ограничения в кругозоре и точности формулировок.

В глубине этих эссе – тоска по норме, в том числе норме научного подхода, эпицентром которого когда-то была эстетическая ценность человека и его отношений с миром, недостижимый, но путеводный идеал. Миф о русской красавице в Париже – это почти музыкальная аранжировка идеального существования женщины, защищенной миром красоты и гармонии.

Выбирая версию событий среди бесчисленного множества возможных интерпретаций, автор старался оставаться преданным российской гуманитарной традиции.

Для нее всегда была характерна ориентация на классический канон, эстетизация материала, любование и бережность, остранение как говорил Виктор Шкловский. А также чувствительность к человеческому несчастью, к самому слабому голосу, прежде всего женскому или детскому. «Все несчастья человечества не стоят слезинки даже одного замученного ребенка». Глубинное отношение к объекту – сострадание и внутреннее обязательство помочь. Культура воспринималась как сложное мировоззрение, в принципе неограниченное, отражающее многомерность и многоголосие мира.

Стремление заставить говорить культуру своим голосом, признавая право на звучание даже и единичного отзвука.

В этом смысле российская традиция в исследовании была высоко моральной. Российская эмиграция оказывается самой непроговоренной, молчаливой и сдержанной. Эти эссе – попытка озвучить, интерпретировать молчание, которым окутана наша эмиграция. Интервью, беседы, истории жизни, рассказанные автору в ответ на его просьбу, – попытка заставить саму культуру заговорить о себе.

Российская гуманитарная традиция испытывала сильный интерес к обыденному сознанию. Не уверенность в его правоте, а уверенность в его праве на звучание, в ценности любого голоса. И вместе с тем диссонанс в полифонии этих голосов, их трагическую несовместимость.

Если западная традиция пытается игнорировать эмоциональную часть жизни, переходя в плоскость функциональных построений, то российская, напротив, делает ее центральной, все время напоминает о важности и многогранности, и в этом смысле бесконечности внутреннего космоса человека, который не подчиняется законам формальной логики, а напротив, алогичен.

Тем более женский космос.

Особая задача – услышать и увидеть неартикулированную, подспудную, теневую часть культуры, которая только проговаривается, является мимолетно, ненавязчиво, но которая, как коллективное бессознательное оказывается очень влиятельной. Эмигрантская мемуаристка собирала артикулированные, пронзительные, громкие события и в этом смысле сбивает с толку, заглушает фоновый звук эмиграции. Так очень долго я пыталась общаться со всеми эмигрантами «без разбору», пока не осознала факт женскости эмиграции[42], ее беспомощности, зависимости, растерянности.

Есть и внешние причины для этого. Это связано не только с тем, что детская проблематика традиционно больше задевает женщин, чем мужчин, но и с тем, что за последнее время элементарно выехало больше женщин. О чем вы не найдете никакой статистики. Эмиграция – это субкультура, которая в принципе построена на уловках и сокрытиях.

Русская традиция, наиболее воплощенная в произведениях Достоевского, была заинтересована во внутренней биографии человека, внутреннем искании людей (назовем это феноменом внутренней миграции человека).

Интерес к пластике внутреннего опыта человека, мечущегося в поисках себя, пытающегося совместить личные интуиции и моральные парадигмы времени, бьющегося над фактически неразрешимой задачей, вечные недолюди. Построенная на болезненных противоречиях, которые сами рассматриваются как коллективная норма, освященная православной традицией, предлагающей только жертву (мучение, терпение, погибель) как способ разрешения духовных противостояний личности и окружения. И самый сильный выход этого напряжения, вечного душевного надрыва в попытке высказаться, озвучить, изобразить эту боль. Русская литература, музыка, балет, с которыми ассоциируется наша культура за рубежом, пронизана этой немой, непосильной для человека изобразительностью, воплощенной в женских телах актрис, балерин, муз.

Эти эссе – поиск ответа на вопрос, почему мы такие талантливые и по сути такие неприкаянные? И возможен ли в этом дурном наследовании разрыв, остановка, после которой можно будет увидеть счастливыми хотя бы своих детей? Это, пожалуй, один из самых тягостных вопросов зрелой женщины эпохи нескончаемых биографических разрывов, к которым относится эмиграция как запредельная попытка внести радикальные исправления и божественный порядок в свою жизнь.

Что нужно, чтобы произошла эта перемена в интонации, переход от душевного диссонанса к свободной, не обремененной комплексом вины перед окружением реализации человека, предполагающей его самотождественность и гармонию.

Российская гуманитарная традиция отличалась чуткостью к своеобразию голоса, его оригинальности и была великолепно оформлена стилистически. «Культура как текст», «жизнь как жанр», «человек как стиль».

«Сюжет представляет мощное средство осмысления жизни. Только в результате возникновения повествовательных форм искусства человек научился различать сюжетный аспект реальности, то есть расчленять недискретный поток событий на некоторые дискретные единицы, соединять их с какими-либо значениями (то есть истолковывать семантически) и организовывать их в упорядоченные цепочки (истолковывать синтагматически). Выделение событий – дискретных единиц сюжета – и наделение их определенным смыслом, с одной стороны, а также определенной временной, причинно-следственной или какой-либо иной упорядоченностью, с другой, составляет сущность сюжета. …Создавая сюжетные тексты, человек научился различать сюжеты в жизни и, таким образом, истолковывать себе эту жизнь»[43].

Анализ социума как эпохального эпического произведения, вбирающего в себя многоликость времени, разные «точки зрения» был задан именно российской традицией гуманитарного мышления, оформленной в литературные шедевры девятнадцатого, и осмысленные школой русского формализма начала двадцатого[44]. В условиях отсутствия отечественной социологии и наличия культурной специфики, которая не может быть описана только западными теориями[45], отечественное литературоведение, формализм, а позже структурализм и антропология, а также базовые отечественные психологические теории дают повод для интерпретаций.

Для российской интуиции важно понимание разорванности между реальностью и ее осмыслением. «В романах Достоевского легко вычленяются, это уже неоднократно отмечалось исследователями, две противоположные сферы: область бытового действия и мир идеологических конфликтов»[46].

В русской культуре, а российская гуманитарная традиция только ее и чувствует, всегда было два уровня культуры – идеологический, официальный, и бытовой, неформальный. Осознание культуры проходило в тесных для нее, нелепых, неудобных категориях. Ее истинная, телесная жизнь замалчивалась.

Женские судьбы, типажи здесь представляют бессознательное культуры.

Понять характер и последствия женского (материнского) поведения в эмиграции, артикулировать ходы в женских биографиях, оценить их в рамках рациональных (мужских) критериев означало бы расширить представление о нас самих, дать культуре артикулироваться, «продышаться».

Одна из гипотез исследования состояла в том, что успех социализации и аккультурации детей в эмиграции во многом определяется методами и техниками воспитания, которые используются в семье или школе. За разнообразными феноменами и фактами жизни российских эмигрантов во Франции скрываются различные практики воспитания и связанные с ними стратегии аккультурации детей, сознательно или интуитивно выбираемые родителями.

1. Все экзистенциальные вопросы, с которыми сталкивается от дельный человек, преломляются через разные культурные традиции. Россия нынешняя, как и прошлая, вместе со своим советским прошлым относится к коллективистским странам. Противопоставление коллективизма и индивидуализма – это основная, наиболее продуктивная теория в современной кросс-культурной психологии (Г. Триандис).