До того ль дошло?
Ты говоришь, что как солдат ты лучше.
Так докажи на деле хвастовство,
Доставь мне удовольствие: ведь я
Учиться рад у доблестных людей.
Ты всячески меня поносишь, Брут.
Я говорил, что я как воин старше,
Иль я не так сказал?
Мне все равно.
И Цезарь так не оскорблял меня.
И ты его не смел так раздражать.
Не смел?!
Нет.
Не смел так раздражать?!
Не смел из страха.
Не злоупотребляй моей любовью,
Иль то свершу, о чем сам пожалею.
Ты сделал то, о чем жалеть сам должен.
Мне не страшны твои угрозы, Кассий,
Вооружен я доблестью так крепко.
Что все они, как легкий ветер, мимо
Проносятся. Я посылал к тебе
За золотом и получил отказ.
Я не могу добыть бесчестьем денег;
Скорее стану я чеканить сердце,
Лить в драхмы кровь свою, чем вымогать
Гроши из рук мозолистых крестьян
Бесчестным способом. Ведь я просил
Те деньги на оплату легионам,
И ты мне отказал. Так сделал Кассий?
Иль Каю Кассию я отказал бы?
Когда Марк Брут так скуп и алчен станет,
Чтоб прятать деньги от своих друзей,
Тогда, о боги, молниями всеми
Его сразите!
Я не отказал.
Ты отказал.
Нет, и безумен тот,
Кто мой ответ принес. Мне сердце ранил Брут.
Друг переносит недостатки друга,
А Брут преувеличивает их.
Ты начал их выказывать на мне.
Меня не любишь ты.
Я не люблю твои пороки.
Глаз друга должен их не замечать.
Льстецы не видят даже и пороки
Величиной с Олимп.
Придите же, Антоний и Октавий,
И одному лишь Кассию отмстите,
Мир Кассию постыл, он ненавидим
Любимым другом, опорочен братом,
Как раб, поруган. Все его ошибки
Записаны, затвержены на память,
Чтоб в зубы мне швырнуть. О, душу всю
Я б выплакал из глаз! Вот мой кинжал,
Вот грудь моя нагая, и в ней сердце
Богаче золота и руд Плутона21.
Когда ты римлянин, возьми его;
Я, отказавший в золоте, дам сердце;
Рази меня, как Цезаря. Я знаю,
Что в ненависти ты его любил
Сильней, чем Кассия.
Вложи кинжал,
Излей свой гнев как хочешь на свободе,
Как хочешь поноси, ты только вспыльчив.
О, Кассий, ты в ярмо впряжен с ягненком,
В нем гнев таится, как в кремне огонь;
Он при ударе высекает искру
И тотчас остывает.
Будет Кассий
Посмешищем для Брута своего,
Когда он распалится в раздраженье?
Я тоже в раздраженье говорил.
Ты сознаешься в этом? Дай мне руку.
И сердце вместе с ней.
О Брут.
В чем дело?
Иль нет в тебе любви ко мне настолько,
Чтобы сносить ту вспыльчивость, что мать
Передала мне?
Да, отныне, Кассий,
Когда вспылишь на Брута, знать он будет,
Что мать твоя бранится с ним, и только.
(за сценой)
К военачальникам меня пустите,
У них там ссора, и нельзя одних
Их оставлять.
(за сценой)
Нет, к ним ты не пройдешь.
(за сценой)
Лишь смерть меня удержит.
Входит поэт в сопровождении Луцилия, Титиния и Луция.
Что там? В чем дело?
Военачальники! Как вам не стыдно?
Любовь и дружба быть меж вас должны,
Поверьте мне — я больше жил, чем вы.
Ха-ха! Рифмует циник очень плоско.22
Ступай отсюда прочь. Уйди, бесстыдник.
Терпенье, Брут; ведь он всегда таков.
Терплю я шутовство в другое время.
Война не дело этих стихоплетов. —
Любезный, прочь!
Ступай, ступай отсюда!
Поэт уходит.
Луцилий и Титиний, мой приказ
Начальникам — встать лагерем здесь на ночь.
Потом вернитесь и с собой Мессалу
К нам приведите.
Луцилий и Титиний уходят.
Луций, дай вина!
Не знал я, что так вспыльчив ты бываешь.
О Кассий, угнетен я тяжкой скорбью.
Ты философию свою забыл,23
Когда случайным бедам поддаешься.
Кто тверже в скорби: ведь Порция мертва.
Как, Порция?
Она мертва.
Как смерти я избег, тебе переча?
О, тяжкая и скорбная утрата.
Что за болезнь?
Тоска по мне в разлуке,
Скорбь, что враги, Октавий и Антоний,
Сильнее нас, известья оба эти
Совпали; и в расстройстве чувств она,
Слуг отославши, проглотила пламя.
И умерла?
Да, умерла.
О боги!
Возвращается Луций с вином и светильником.
О ней ни слова больше. — Дай мне кубок!
В нем утоплю я нашу ссору, Кассий.
(Пьет.)
КассийТост благородный будит в сердце жажду, —
Налей мне, Луций, кубок через край.
Пить без конца готов за дружбу Брута.
(Пьет.)
БрутВойди, Титиний.
Луций уходит.
Входят Титиний и Мессала.
Мой привет, Мессала.
Тесней вокруг светильника садитесь,
И наши затруднения обсудим.
Нет Порции!
Прошу, о ней ни слова. —
Мессала, получил я извещенье
О том, что Марк Антоний и Октавий
Собрали против нас большое войско
И с ним идут походом на Филиппы.
Я получил такое ж сообщенье.
И что еще?
Проскрипцией вне всякого закона
Октавий, и Антоний, и Лепид
Предали смерти сто сенаторов.
В том наши письма разнятся немного,
Мне пишут о семидесяти павших
Сенаторах, в числе их Цицерон.
Как — Цицерон?
И Цицерон казнен,
Проскрипция коснулась и его.
Не от жены ль ты письма получил?
Нет, Мессала.
И в письмах ничего о ней не пишут?
Ничего, Мессала.
Это странно.
К чему вопрос? Иль есть о ней известья?
Нет, Брут.
Как римлянин, скажи мне прямо правду.
И ты, как римлянин, снеси всю правду:
Она погибла необычной смертью.
Прости, о Порция. — Мы все умрем, Мессала.
Лишь мысль о том, что смертна и она,
Дает мне силу пережить утрату.
Так переносит горе муж великий.
Я на словах все это также знаю,
На деле же осуществить не в силах.
За дело, за живое. Ваше мненье
О том, чтоб нам самим идти к Филиппам?
Я против.
Почему?
Вот почему:
Пусть лучше враг отыскивает нас,
Он утомит войска, растратит средства
И понесет урон, мы ж сохраним
На отдыхе и силы и подвижность.
Хороший довод лучшему уступит.