Читать онлайн «История». Страница 62

62. Вот сколько выгоды должна принести нам благоразумная политика по отношению к афинянам. А если мир (как это общепризнано) — величайшее благо, то почему бы нам не заключить его также между собой? Или, быть может, по-вашему, если одни пользуются какими-либо преимуществами, а другие, напротив, находятся в неблагоприятном положении, то разве не мир, а война скорее избавит одних от несчастий, а другим поможет сохранить благополучие? А разве мир не приносит почестей, славы и других радостей (о которых можно так же долго распространяться, как и о войне), куда более безопасных, нежели война? Вам следовало бы взвесить все это и не пренебрегать моими словами. Напротив, пусть каждый, следуя моим советам, увидит в них спасение. Пусть же тот, кто твердо решил достигнуть чего-либо — правым путем или опираясь на силу, — остережется жестокой неудачи, которая может его постигнуть вопреки ожиданиям. Ему следует помнить, что уже многие до него, мстя своим обидчикам, рассчитывая на успех и даже опираясь на значительную боевую силу, не только не достигали цели своим мщением, но даже сами подчас погибали или же, пытаясь захватить чужое достояние, теряли и свое собственное добро. Ведь мщение за обиду не всегда бывает успешно, как этого следовало бы ожидать по справедливости уже потому, что тот, кто ищет справедливости, является пострадавшим; и сила не может служить надежным ручательством успеха только потому, что исполнена уверенности в победе. Будущее в большинстве случаев исполнено неопределенности, но и эта обманчивость будущего все же является величайшим благом: ведь если мы сомневаемся в предстоящем, то с большей осмотрительностью начинаем военные действия.

63. Теперь у нас есть два серьезных основания для тревоги: неясность будущего и страх перед грозным врагом — афинянами, которые уже находятся на нашей земле. Мы знаем, что ненадежность наших планов (на успех которых мы все уповали) в значительней степени обусловлена этими обстоятельствами. Заставим грозного врага уйти из нашей земли и заключим между собой мир — лучше всего вечный — или в крайнем случае отложим наши внутренние распри по возможности на долгий срок. Вообще говоря, приняв мой совет, мы все останемся гражданами своего собственного независимого города и сможем, как полновластные хозяева, справедливо воздать по заслугам нашим благодетелям и обидчикам. Если же вы, не послушавшись меня, прислушаетесь к советам других, то не может идти и речь о наказании наших врагов. Даже в лучшем случае, при великой удаче нам все же придется вступить в союз со злейшим врагом и враждовать с нашими истинными друзьями.

64. Итак, я, являясь, как уже сказал, представителем самого большого города в Сицилии, имеющего возможность скорее нападать, чем обороняться, однако предвидя дальнейшее, хочу все же договориться с врагами и не причинять им обид, чтобы самому вдвойне не пострадать. Я не столь неразумен, чтобы воображать себя полновластным хозяином как своего решения, так и своей судьбы, над которой я не властен и которой считаю необходимым подчиняться. И от вас, сицилийцев, я ожидаю, что вы добровольно сделаете то же самое, пока враги не вынудили вас к этому. Ведь вовсе не постыдно соплеменникам улаживать миром свои ссоры с соплеменниками: дорийцам с дорийцами или халкидянам со своими сородичами ионянами. Все мы соседи, живем на одной, омываемой морем, земле и носим одно общее имя сикелиотов, и если даже при случае начнем войну между собой, то вскоре сумеем договориться и заключить мир. Но с чужеземными завоевателями мы всегда будем сражаться все как один, если только проявим благоразумие, так как ущерб, нанесенный врагом отдельным городам, одинаково опасен и для всех. И впредь мы не станем приглашать из-за рубежа ни союзников, ни посредников в спорах. Таким образом мы и сейчас сохраним Сицилии сразу два преимущества: она избавится и от афинян, и от междоусобной войны. И в будущем мы останемся полными хозяевами нашей свободной страны и будем меньше подвергаться злоумышлениям других».

65. Такова была речь Гермократа. Следуя ей, сицилийцы согласились покончить с междоусобной войной при условии, что каждый город сохранит за собой свои владения. Только Моргантина1 была передана камаринцам, за что те должны были уплатить сиракузянам определенную сумму денег. Союзные с афинянами города, призвав афинских военачальников, объявили им о намерении заключить мирный договор2, к которому, если угодно, могут присоединиться и афиняне. Получив согласие военачальников, союзники заключили мирный договор, и затем афинская эскадра отплыла из Сицилии. По возвращении эскадры афинские власти присудили двоих стратегов — Пифодора и Софокла — к изгнанию, а третьего — Евримедонта — к денежному штрафу, обвинив их в том, что они могли подчинить Сицилию, но отступили вследствие подкупа. Так, ослепленные своими удачами, афиняне надеялись достичь не только возможного, но и недоступного, лишь применяя большие или меньшие средства. Причиной этого были неожиданные почти повсеместные успехи, которые внушили афинянам великую самоуверенность.

66. В то же лето оставшееся в городе граждане Мегар, жестоко страдая от войны с афинянами1, которые дважды в год вторгались2 со всем войском в их землю, а также от разбойничьих набегов своих изгнанников из Пег (изгнанных народной партией после восстания)3, стали между собой говорить о возвращении изгнанников, чтобы не подвергать город разорению сразу с двух сторон. Друзья изгнанников, услышав эти толки народной толпы, решили, что готовится нечто важное, и вступились за их возвращение еще настойчивей, чем раньше. Но когда вожди народной партии поняли, что демократия после возвращения изгнанников не сможет в эти тяжелые времена удержаться без помощи извне, то в страхе завязали переговоры с афинскими стратегами Гиппократом, сыном Арифрона, и Демосфеном, сыном Алкисфена, с целью передать город в руки афинян: в этом они видели меньшую опасность, нежели от возвращения изгнанных ими сограждан. Итак, они договорились, что афиняне сначала захватят Длинные стены4 (длиной около 8 стадий от города5 до гавани Нисеи) для того, чтобы пелопоннесцы не смогли прийти на помощь из Нисеи, где только они держали гарнизон для охраны безопасности Мегар. Затем заговорщики решили попытаться сдать афинянам также и верхний город, в надежде, что это удастся после взятия Длинных стен.

67. Итак, после окончания переговоров обеих сторон о плане сдачи города афиняне ночью отплыли с 600 гоплитов во главе с Гиппократом на мегарский остров Миною1 и там укрылись недалеко от стены во рву, откуда добывали глину для кирпичей. Легковооруженные же платейцы и пограничники2 под предводительством второго стратега Демосфена засели в засаде у святилища Эниалия, находившегося еще ближе к стене. В эту ночь их не заметил никто, кроме тех, кого это непосредственно касалось. Перед восходом зари мегарские заговорщики приступили к выполнению своего плана. Они уже заранее приняли меры, чтобы открыть ворота Длинной стены, когда это будет необходимо: расположив к себе начальника пелопоннесского гарнизона, который считал их морскими разбойниками, они неоднократно по ночам перевозили через ров на повозке из города распашную лодку и выходили на ней в море. Перед рассветом же они провозили на повозке лодку через ворота в стене назад якобы для того, чтобы сбить с толку афинян в Миное (так как в гавани вообще никогда не появлялось ни одного судна). И вот теперь, когда возвращавшаяся повозка была уже у открытых для нее ворот, афиняне, увидев все это, выскочили из засады (ведь вся эта хитрость с лодкой на телеге была придумана заранее по уговору мегарцев с афинянами). Афиняне стремительно бросились, чтобы прорваться в город, пока ворота не успеют закрыть и пока проходящая через ворота повозка мешает это сделать. В этот момент мегарские сторонники афинян набросились на стражу у ворот и перебили ее. Первыми прорвались в ворота Демосфен с платейцами и пограничники, дойдя до того места, где ныне3 стоит трофей. Между тем стоявшие неподалеку пелопоннесцы тотчас заметили афинян и поспешили оказать отпор. Уже в воротах завязалась схватка, причем платейцам удалось отбить врага и удержать ворота для подошедших вслед афинских гоплитов Гиппократа.

68. Затем афинские гоплиты прошли в ворота и один за другим стали взбираться на зубцы Длинной стены. Небольшая часть пелопоннесского гарнизона сначала оборонялась, причем несколько человек были перебиты. Большинство же обратились в бегство: пелопоннесцы испугались ночного нападения врагов и, увидев, что мегарские заговорщики сражаются против них, вообразили, что все мегарцы их предали. К тому же афинский глашатай даже без специального приказа объявил, что все мегарцы, если пожелают, могут с оружием присоединиться к афинянам. Услышав это объявление, пелопоннесцы немедленно бежали в Нисею, думая, что афиняне в самом деле объединились с мегарцами и нападают на них. Ранним утром, когда Длинные стены были уже в руках афинян, остальных мегарцев охватило смятение, и те, кто вел переговоры с афинянами, и остальные участники заговора потребовали открытия городских ворот, с тем чтобы пойти на врага. Итак, они условились, что откроют ворота, и афиняне ворвутся в город; сами же они, чтобы их можно было отличить от других, для безопасности густо намажутся маслом. Открыть городские ворота для заговорщиков было тем более безопасно, что по уговору 4000 афинских гоплитов и 600 всадников в течение ночи прибыли из Элевсина. Когда же заговорщики, намазавшись маслом, уже собирались открыть городские ворота, один из сообщников сообщил об их замысле противной партии. Противники заговорщиков, собравшись толпой, объявили что если даже ранее, когда они были сильнее, напасть на врага они не осмеливались, то теперь и подавно нельзя этого делать, подвергая город слишком явной опасности. Тому же, кто с этим не согласен, они угрожали схваткой тут же на месте. При этом они не показывали вида, что знают о заговоре, но уверенно настаивали, что их план является наилучшим, и в то же время остались сторожить ворота, так что заговорщикам не удалось достичь своей цели.