Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности

Читать онлайн «Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности». Страница 68

Автор Леопольд Воеводский

Но всё ещё мы не решили вопроса: откуда в сказании появились сыновья Ликаона?

В некоторых вариантах, как мы видели, наказанию подвергается один только Ликаон, в других же он наказывается, хотя иногда и различным образом, вместе со своими сыновьями, участвовавшими будто в его преступлении. Так как очевидно, что род наказания обусловливается всюду только умерщвлением (принесением в жертву или съедением) ребёнка, невзирая на то, кто был этот ребёнок, то, довольствуясь относительно последнего вопроса сделанным выше выводом, мы можем рассматривать и сличать варианты по отношению к числу наказанных лиц и к роду наказания, не обращая больше внимания на личность ребёнка, послужившего причиной наказания. Таким образом, все варианты сводятся к следующим четырём категориям:

1) Ликаон один превращается в волка, а его сыновья убиваются молнией (Гигин);

2) Ликаон и все сыновья убиваются молнией (Аполлодор и др.);

3) Ликаон и часть сыновей превращаются в волков, прочие сыновья убиваются молнией (Цеций); [829]

4) Ликаон один превращается в волка, о сыновьях ничего не упоминается (Овидий, Павсаний).

Третий вариант есть, очевидно, комбинация второго, по которому все были убиты молнией, с не дошедшим до нас вариантом, по которому все были превращены в волков. Таким образом, мы имеем дело со следующими четырьмя вариантами:

1) Превращение Ликаона – убийство сыновей;

2) Превращение Ликаона вместе с сыновьями;

3) Убийство Ликаона вместе с сыновьями;

4) Превращение Ликаона.

Все эти четыре формы сказания являются в столь тесной связи друг с другом, что могут быть объясняемы только как варианты одного и того же сказания. Спрашивается: какова была форма сказания, из которой вытекали все эти различные редакции?

Прежде всего, очевидно, что три последних варианта могут считаться просто видоизменениями первого. Если от удара молнии, опрокинувшей стол, уцелел сам Ликаон, то казалось непонятным, как эта же молния могла убить всех пятьдесят сыновей Ликаона. Кроме того, казалось странным, что за одно и то же преступление последовало различное наказание. Поэтому в варианте № 2 все являются превращёнными в волков. Это изменение оправдывалось, по всему вероятию, соображением, что в сказание вкралась ошибка следующим образом: в сказании – так думал автор второго варианта – говорилось, должно быть, о разрушении Ликаонова дома (οΰχος) посредством молнии, но впоследствии стали понимать это так, будто молнией было истреблено всё его семейство (οΰχος означает также род и семейство). № 3 появился тогда, когда превращение человека в волка стало считаться делом невозможным. Мы видели, что впоследствии даже легковерный Павсаний не верил тому, что обыкновенные люди могли превращаться в волков. [830] Наконец, № 4 (у Овидия и Павсания) можно очень просто объяснить тем, что относительно участи сыновей сказания расходились, в то время как превращение Ликаона в волка повторялось почти во всех вариантах. Овидий в своих «Превращениях» мог говорить с большей достоверностью только о превращении Ликаона; о сыновьях ему нечего было упоминать. Ему последовали некоторые позднейшие римские источники. Павсаний же, черпавший из уст народа, мог слышать только о превращении Ликаона и убийстве сыновей, или о превращении Ликаона вместе с сыновьями. Поэтому он считал несомненным («этому я верю») по крайней мере одно: что Ликаон был превращён в волка; о сыновьях же он ничего не упоминает, не желая вообще останавливаться на этом предмете, что видно, между прочим, и из сжатой формы его рассказа; ибо не может подлежать сомнению, что уже в древности весь культ Зевса Ликейского и связанные с ним предания многими считались тёмным пятном в греческой религии.

Теперь предстоит ответить на главный вопрос: откуда появилась та форма сказания, которую представляет № 1? Если она, как мы предположили, считалась впоследствии нелепой, так что появились взамен неё новые варианты, то вследствие каких причин могла она сама появиться?

На это, по-моему, мыслим только один ответ: первоначально содержание сказания было следующее:

A. Ликаон пожрал всех своих сыновей.

В этом заключалась причина, почему он считался волком или являлся превращённым в волка. Это сказание о каннибализме Ликаона приняло сначала вид, что Ликаон принёс всех своих сыновей в жертву божеству страны, Ликейскому Зевсу, чем, конечно, не исключался и его собственный каннибализм. Другими словами, сказание приняло форму:

Б. Ликейский Зевс пожрал всех детей Ликаона.

Но так как впоследствии в культе жертвовали Зевсу только одного ребёнка, то естественным образом появилась форма:

B. Зевс пожрал только одного ребёнка Ликаона.

Рядом с этим продолжала некоторое время существовать, конечно, и первоначальная форма. Но так как, однако, фактически съеденным мог считаться только один ребёнок, то пожирание прочих было понимаемо в переносном смысле: Зевс убил их молнией. Таким образом появился вариант:

Г. Зевс пожрал одного ребёнка Ликаона, прочих убил молнией.

Во всех этих вариантах, следует заметить, Ликаон являлся, конечно, по-прежнему превращённым в волка. Со временем превращение в волка стало пониматься как наказание за совершенное преступление. Но чем могло быть вызвано убийство сыновей? Самым естественным ответом являлось предположение, что сыновья участвовали в преступлении отца. Вот причина появления древнейшего из дошедших до нас вариантов, № 1 (в котором причиной наказания подразумевается каннибализм).

Итак, первоначальной формой сказания о Ликаоне был простой рассказ: Ликаон съел когда-то всех своих детей (παϊς – дитя, сын, дочь). По всему вероятию, это понималось так, что он съел их всех вместе, за один раз, чем, конечно, не исключалась возможность, что впоследствии он прижил новых детей.

На основании этой, по всему вероятию, первоначальной формы сказания о Ликаоне мы можем, с некоторым вероятием, высказать догадку, что имя Ликаона означало первоначально божество солнца. С появлением солнца исчезают звезды, дети его, значит солнце пожирает своих детей. Другого подобного явления в природе, которое могло бы облекаться в эту форму без «символических» натяжек, я не знаю. Поэтому я считаю вероятным, что аркадийцы поклонялись первоначально солнцу, называя его Ликаоном, то есть, жадным и свирепым, как волк. [831] Подобным образом поклонялись солнцу, вероятно, и все другие племена, но только под иными названиями, так что рядом существовали сродные культы: Лафистия, Омадия, Посейдона, Аполлона, Илия, Зевса и др. Со временем культ Зевса выдвинулся вперёд пред всеми прочими и получил общеэллинское значение: Зевс сделался высшим божеством. Тогда и культ Ликаона в Аркадии уступил место культу Зевса (причём вся разница состояла, быть может, только в том, что Ликаону жертвовали ежегодно многих детей, а Зевсу только одного ребёнка). Но зато Зевс, заступивший место Ликаона, получил название Ликейского, то есть, «волчьего»; Ликаон же превратился в древнейшего царя страны. Все другие доводы о «солнечной природе» Ликаона и Зевса Ликейского на основании «символического значения» волка, оленя и т. д., лишены, по моему мнению, всякого научного основания. Свой собственный вывод о солнечном значении Ликаона я считаю только вероятным.

Но из той же формы сказания о Ликаоне я считаю не только возможным, но даже необходимым сделать заключение, что во время её появления люди были ещё каннибалы, что они ели своих детей. Подобный факт кажется нам столь невероятным, что обыкновенно мы не задумываемся противопоставить ему даже самое нелепое замечание, какое только мыслимо: что в таком случае должен был бы прекратиться род человеческий. Будто из того, что люди ели своих детей, следует, что они должны были есть их всех, не оставляя ни одного ребёнка для различных работ, для услужения, добывания и приготовления пищи и проч.! Ведь из того обстоятельства, что мы питаемся мясом некоторых домашних животных, не вытекает же исчезновение рода этих животных. Напротив, именно вследствие этого мы считаем необходимым заботиться об их размножении. Итак, повторяю: из добытой мною формы сказания следует, что некогда люди ели своих собственных детей. Это я считаю несомненным.

Правильность этого заключения вполне доказывается, по-моему, всеми результатами нашего исследования всех форм сказания о Ликаоне. Новейшие из них оказались простым повторением того, что существовало фактически в обрядах Ликейского культа. Все видоизменения сказания обусловливались данными обычая; везде нам удалось усмотреть только отражение бытовых данных. Нигде мы не нашли ни малейшего указания на переносное, символическое или аллегорическое понимание какой-либо черты сказания. В одном месте, правда, мы нашли вероятным, что под поднятыми руками Геи следует понимать радугу. Но и тут нет ничего символического: радуга представлялась в буквальном смысле рукой или руками земли. Словом, во всём сказании о Ликаоне нет тех магических «символов», при помощи которых единственно было бы мыслимо избегнуть заключения о каннибализме.