Читать онлайн «Гадание на иероглифах». Страница 2

Вот почему в самом сердце Маньчжурии мне не удалось встретить ни одного маньчжура. Они находились, наверное, где-то там, за Великой китайской стеной.

Когда выпадали свободные часы, я в сопровождении Кольцова отправлялась «изучать жизнь». Эта странная, непонятная жизнь громадного азиатского города пряталась от нас за слепыми глинобитными стенами — малиновыми, бледно-розовыми, желтыми, черными, видны были только черепичные крыши. Маленькие таинственные калитки никогда не открывались. На воротах домов были начертаны крупные иероглифы — заклинания против злых духов. Целые кварталы, обнесенные глинобитной стеной!.. Вот это стремление отгородиться от всего высоченной стеной мы подмечали и в городе, и в деревне. Деревня окружена стеной с башнями и бойницами, в нее можно попасть лишь через ворота. А усадьба крестьянина, в свою очередь, огорожена стеной. Здесь свои ворота. Не знаю, что там происходило за толщей стен, но жизнь бурно выплескивалась на улицы. До позднего часа не умолкал базар в Шэньяне. Он тянулся на многие километры, заполняя все улицы и переулки, и не было ему конца. Путешественники любят описывать красочность восточных базаров, поражающих изобилием. Здесь тоже наблюдалось изобилие: тюки шелков ярких расцветок, фарфоровая посуда, фотоаппараты, часы, японские шубы военного покроя, кимоно всех расцветок — и женские и мужские, отрезы на костюмы, электроприборы… Все, что удалось населению растащить из японских складов и особняков в те дни, когда склады и коттеджи оставались без присмотра и охраны. Теперь каждый торопился сбыть товар с рук, и бесценные вазы из сацумского фарфора торговцы отдавали почти даром. Мы с Кольцовым никогда ничего такого не покупали, но это не мешало им подолгу бежать за нами, совать товар под самый нос и истошно кричать: «Капитана! Папа-мама нету, куш-куш надо!», «Капитана-шанго!» Тут продавали, но мало кто покупал. Больше спорили, щелкали семечки и орехи, с восхищением наблюдали за извивающимися в пляске бумажными драконами.

Меня привлекали такие пустячки, как японские печатки, целые вороха маленьких японских печаток — квадратные, круглые, из дерева, кости, нефрита. Японец не расписывается, а ставит свою печатку. Их владельцы побросали все, даже печати, и бежали. Я покупала эти ставшие никому не нужными печатки. Если печатка из яшмы, нефрита, — значит, владелец был важной персоной. Он избавился от печати, от военной формы, чтобы не быть опознанным. Покупала старые иллюстрированные японские журналы — это тоже была страсть. На обложках изображались или самураи, дерущиеся на мечах, или знаменитая гейша, или многоярусная пагода, или же прославленный борец, напоминающий жирного будду.

На базаре встречались и японки в своих живописных кимоно с широким поясом — оби, переступающие ногами на деревянных скамеечках — гэта. Они жались к стенам домов, торговали носовыми платками и сигаретами. Кольцов мрачно забирал у них весь товар и совал в руки свою наличность. Платки раздавал сопливым китайчатам. Считалось, что его поступки не требуют комментариев, и я помалкивала.

Тут же, прямо на улице, дымились котлы с рисом и соевыми бобами, на лотках лежали пампушки с мясом, ломтики ослепительно белого хлеба из рисовой муки. Мое внимание привлекали гроздья перца, связки толстых медно-красных луковиц, горы фиолетовых баклажанов, неимоверно огромные тыквы, словно жернова из мрамора, чешуйчатые ананасы, горы зелени, груды бананов. Толкались разносчики с огромными корзинами на головах, визгливо переругивались мелкие торговцы, катили коляски велорикши, по середине улицы с грохотом проносились замызганные трамваи. Торговцы всякой снедью звонками и трещотками стремились привлечь внимание покупателей. Один раз мы с Кольцовым попробовали красные засахаренные корни лотоса (для экзотики!) — по вкусу сладкое тесто.

Как мы выяснили, помимо китайского, существовал также японский базар, где местные служащие продавали свое имущество. Мелкие банды хунхузов с гиканьем и воплями делали набеги на японский базар и отнимали все — радиоприемники, пианино, велосипеды, веера, вазы, кимоно, мужскую одежду, детские курточки и одеяла — грузили на ручные тачки, увозили на китайский базар. Японцы не сопротивлялись, не возмущались. Женщины молчаливо, скорбными глазами провожали грабителей.

Мы не принадлежали к этой жизни и равнодушно проходили мимо всяких товаров. Однажды задержались возле группы зевак, окруживших столик предсказателя судьбы. Предсказатель работал на виду у всех, ничего мистического в его облике не наблюдалось: обыкновенный китаец в кожаной тюбетейке, из-под которой свисала грязная косичка. На нем были синий халат и матерчатые туфли на толстой подошве.

В его круглом лице начисто отсутствовала инфернальность — типично крестьянское лицо, чуть лукавое, но простецкое, только руки поражали своей выхоленностью — человек никогда не занимался физическим трудом.

Узнать судьбу в те бурные дни охотников было много. Заметив советских офицеров, предсказатель широко улыбнулся, обнажив короткие желтые зубы, поднялся и стал отвешивать поклоны. Узкие глаза лукаво поблескивали: мол, понимать надо — игра с судьбой, игра — и только. Все без обмана. На столике перед ним лежала засаленная книжка «Искусство предвидеть будущее», я уже имела случай прочитать ее.

— Может быть, Вера Васильевна, хотите узнать свою судьбу? — пошутил Кольцов.

— А почему бы и нет? У меня где-то в глубине сознания живет темное суеверие. В черных кошек, разумеется, не верю. Но есть что-то… Иногда кажется, усилием воли можно корректировать события. Горизонты настоящего и будущего соприкасаются и даже могут накладываться друг на друга.

Кольцов искренне возмутился:

— Не ожидал от вас… А еще с высшим образованием!

Это было широко распространенное в Китае гадание на иероглифах. Провидец указал на красный деревянный ящичек, где стопкой лежали бумажки, испещренные крупными иероглифами.

Я опустила руку и вытащила бумажку. Мельком взглянув на нее, прорицатель стал на ломаном русском расточать похвалы моему будущему — счастье, успех, богатство и тому подобное.

— Тут написано: «Едешь на лодке — будь готов промокнуть до нитки». Как это понимать? — спросила я по-китайски.

От неожиданности предсказатель вздрогнул. В толпе дружно рассмеялись. «Потерявший лицо» стал лепетать что-то невразумительное. Никак не ожидал, что я знаю иероглифы. Бумажку с китайской пословицей сохранила на память, щедро расплатившись с незадачливым вещуном.

С тех пор у себя в отделе мы завели эту игру — «гадание на иероглифах». Своеобразная тренировка. Предположим, старший лейтенант Анискин собирается в Чанчунь на доклад к начальству. Тащит билет. Выпадает: «И к дурню может прийти удача». Дружный хохот. Японист майор Соловьев запоздал с переводом важного документа. Текст попался сложный. Вот и гадает Соловьев: влетит ему или не влетит от начальника отдела? Идет к оракулу — оракул вещает: «Хорошему коню — один кнут, кляче — тысячу». Соловьев озадаченно почесывает лысину. Это как-то скрашивало наши суровые монотонные будни, вносило дух своеобразного, чисто профессионального юмора, когда постороннему трудно понять, над чем так весело смеются. Мы не поленились переписать на ярлычки сотню-другую китайских изречений, пословиц и шуток. Тут встречались такие перлы мудрости: «На вывеске говядина, а в лавке конина» (можно применить к политическому лицемерию); «Змея и в бамбуковой палке пытается извиваться» (комментарии излишни); «Идет по старой дороге, а поет новую песню»; «Волосатый повар боится сильного огня»; «Каждая неудача прибавляет ума»; «Мелкая вода шумлива, мелкий человек хвастлив»; «Когда кошка плачет, мыши притворяются сочувствующими»… Мудрость, отшлифованная тысячелетиями. Афоризмы хорошо запоминались, и в разговоре с китайскими должностными лицами мы часто ими пользовались.