Читать онлайн «Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918». Страница 52

Десантным корпусом командовал генерал фон Катен. Местом высадки десанта определили бухту Тагалахт на северо-западе острова Эзель, предварительно проведя здесь разведку. После подавления береговых батарей на полуострове Сворбе в южной оконечности острова Эзель германские боевые корабли вошли в Рижский залив, а в это время торпедоносцы обогнули этот остров с севера. Им поручалось взять под прицел Ориссарскую дамбу, связывавшую остров Эзель с островом Моон, и отрезать противнику пути отхода. Затем им предстояло войти в Моонзунд. Командование военно-морскими силами надеялось навязать находившимся там судам военно-морского флота противника сражение или заставить сразу сдаться. Высаженный на острове Эзель десант имел задачу как можно быстрее захватить Ориссарскую дамбу и атаковать защитников полуострова Сворбе с тыла.

Операция на острове Эзель прошла успешно, лишь небольшой части русского гарнизона удалось уйти по дамбе, и 16 октября остров оказался полностью в наших руках. 18 октября пал остров Моон, вскоре был захвачен и остров Даго. Таким образом, у германских ВМС была возможность сразиться с вражеским военно-морским флотом. На этом боевые действия на Восточном фронте пока закончились. С октября 1917 г. власть большевиков в России неуклонно крепла.

В течение лета 1917 г. я составил проект условий заключения мира с Россией. Главное из них – прекращение военных действий и сохранение позиций, которые к тому времени занимали враждующие стороны. Я не требовал ни территориальных уступок, ни сдачи оружия. Условия не содержали ничего, что могло бы осложнить процедуру заключения перемирия, а затем и мира. Проект был представлен имперскому правительству и командованию вооруженных сил союзных государств и получил одобрение. Незначительные поправки не изменили основной сути документа.

Я поторопился закончить все подготовительные меры, чтобы быть готовыми на тот случай, если Россия обратится к нам с предложением о перемирии. К ноябрю степень разложения русского войска большевиками достигла такого уровня, что ОКХ серьезно подумывало об использовании ряда частей с Восточного фронта для укрепления своих позиций на Западе. Тогда мы держали на Востоке 80 дивизий – треть всех наличных сил.

С конца ноября с Востока на Запад непрерывной вереницей тянулись железнодорожные составы с войсками. Речь шла уже не просто о замене уставших подразделений свежими дивизиями, а о существенном численном увеличении наших войск на Западном театре военных действий.

Еще в ноябре 1917 г. о наступлении в 1918 г. во Франции размышляли многие наши командиры, и я в первую очередь. А потому я с большим нетерпением ждал того дня, когда российское правительство обратится к нам с просьбой о перемирии.

26 ноября главнокомандующий и народный комиссар Крыленко спросил по радио, готово ли германское ОКХ к переговорам о перемирии. Мы ответили согласием. 2 ноября русские парламентеры пересекли германские оборонительные рубежии. Переговоры начались без промедления в Брест-Литовске, в ставке главнокомандующего германскими войсками на Востоке. Одновременно сюда же прислали свои делегации все участники Четверного союза. Уже 7 ноября было принято решение о прекращении враждебных действий на десять дней. 15 ноября состоялось подписание соглашения о перемирии, которое начиналось 17 декабря 1917 г. в 12.00 и заканчивалось 14 января 1918 г. в 12.00. Если ни одна из сторон его за семь дней до истечения срока не денонсировала, то действие соглашения автоматически продлевалось.

Соглашение распространялось на весь Восточный фронт, однако власть советского правительства не простиралась так далеко. Поэтому возникла необходимость провести на тех же условиях особые переговоры для Кавказского и Румынского фронтов. Они завершились успешно подписанием соответствующего документа 9 ноября в Фокшанах. Считаю весьма полезным сравнить наши условия с теми, которые навязала нам позднее Антанта, охваченная неуемным желанием во что бы то ни стало уничтожить своих противников.

После трех лет гигантских сражений оружие наконец молчало на всем протяжении огромного Восточного фронта. Подвиги командиров и рядовых, совершенные за эти долгие годы в боях с превосходящими силами противника, навсегда войдут славной страницей в книгу истории нашей родины и ее защитников, которые здесь боролись и проливали свою кровь.

Те военные цели, к которым я во второй половине года стремился с напряжением всех сил, были достигнуты: Западный фронт удержался, итальянская армия разбита, войска двуединой монархии в Италии вновь воспрянули духом, Македонский фронт стоял прочно, на Востоке открылся путь к долговременному миру, хотя обстановка там была крайне запутанной. В общем и целом у нас появилась перспектива победоносно закончить войну.

После резолюции о мире, принятой германским рейхстагом, Ватикан почувствовал себя обязанным предпринять что-то для достижения мира. Возможно, причины, побудившие к подобному шагу, возникли даже еще раньше. В середине августа появилось папское послание о мире, датированное первым числом того же месяца и адресованное главам воюющих государств.

В послании совершенно недвусмысленно шла речь о мире без аннексий и контрибуций, но почему-то именно к нам предъявлялись непомерные требования, в то время как Антанта отделывалась легким испугом. Германское общество восприняло послание так же, как и резолюцию о мире в июле 1917 г. Правая печать дружно отклонила его, парламентское большинство отнеслось к посланию благожелательно и призвало противника, взывая к его благоразумию, согласиться с условиями, изложенными в документе. Пресса государств Антанты, как и их правительства, заняла отрицательную позицию.

Рейхсканцлер доктор Михаэлис зачитал нам в Кройцнахе свой ответ. Я не ожидал от этой попытки достичь мира ничего путного: содержание ответа не совпадало с моими взглядами. Однако я промолчал о своих сомнениях и внес лишь несколько несущественных поправок. Пока сохранялась пусть лишь теоретическая возможность прекратить войну, я предпочитал держать свое мнение при себе, хотя меня раздражали эти нескончаемые разговоры о мире, вместо энергичного ведения войны. Оглядываясь назад, я очень сожалею, что не выступил тогда более решительно против этой затеи. Мир, который я желал не меньше других, должны заключать дипломаты, а постоянно говорить о нем народу, когда враг одержим стремлением к уничтожению, не годится. Правительства стран Антанты повели себя в данном случае разумнее и дальновиднее.

Ответ Германии и Австро-Венгрии был в целом положительным, хотя по ряду пунктов дипломатически уклончивым. Мы четко изложили свою позицию, сославшись при этом, по предложению приглашенных к сотрудничеству семи депутатов рейхстага, на положения известной читателю резолюции о мире.

Государства Антанты или отклонили папскую инициативу, или же ответили не по существу. Попытка Ватикана закончилась безрезультатно. Мы опять стали свидетелями уже надоевшей истории. Немецкий народ хотел мира, а Антанта отвергала его. В своей незаметной, но настойчивой пропаганде, проводимой у нас и в нейтральных странах, противник постоянно говорил о «мире на основе взаимопонимания и примирения», но, когда требовалось ясно, без обиняков, высказать свое отношение к условиям заключения мира, он уходил в сторону, имея перед собой лишь одну цель – уничтожение Германии.

В конце августа или в начале сентября в германском обществе вдруг заговорили об якобы открывшейся возможности вступить с Антантой в переговоры. По словам рейхсканцлера, инициатива исходила от Англии. Меня это сообщение, естественно, обрадовало: если англичане проявили готовность к миру, то перспективы его заключения заметно улучшались в сравнении с прежними шагами в данном направлении, предпринимавшимися только с нашей стороны. Поэтому я оценивал шансы на успех выше, чем раньше.

В ходе обсуждения с рейхсканцлером данного вопроса касались мы и проблемы Бельгии. Нашей целью было экономическое объединение Бельгии с Германией. Имелась в виду тесная хозяйственная связь между обоими государствами, которая существовала еще в мирное время и которую следовало сохранить. Имперское руководство полагало возможным на этой основе наладить взаимопонимание с Англией. Я ожидал, что статс-секретарь Кюльман, выступая в рейхстаге в конце сентября, публично выскажется относительно Бельгии именно в этом смысле. Однако в своей речи 9 октября он говорил не о Бельгии, а о Эльзас-Лотарингии. Под бурные аплодисменты депутатов Кюльман, в частности, заявил: «Пока хоть один немец в состоянии держать в руках ружье, до тех пор эта неотторжимая часть империи не может быть предметом каких-либо переговоров или соглашений».

Таким образом, мы нисколько не продвинулись навстречу пожеланиям англичан, и всякие разговоры на этот счет прекратились. На запрос ОКХ статс-секретарь фон Кюльман тоже не сказал ничего определенного. Я был разочарован и очень сожалел, что какое-то время верил в подобную возможность.