Читать онлайн «Том 5. Произведения разных лет». Страница 79

Безвыходное это положение объяснить можно тем, что все материалы для определения действительности поступают не из действительного мира, но из Мира «как представления»; в руках сознания, ума, разума есть воля, но эта воля в борьбе с представлениями затрачивает впустую свои силы, противопоставляя свои орудия представленного мира действительному миру.

Таким образом, благодаря своим представлениям я не только что хочу узнать действительный мир, но хочу использовать его для построения своего мира представляемого, я хочу переформировать мир действительный в мир представлений, ибо в другом мире жить не могу в том психическом состоянии, в котором нахожусь сейчас.

Но для этого, чтобы победить силу действительного мира, у меня должны быть какие-то технические силы, мало того, я должен знать и действительность сил мира для того, чтобы обезвредить его. Но это для меня закрыто, и я отказался от узнавания его истины, его абсолютности, его совершенства — это ничего мне не известно и закрыто.

У меня остаются одни средства — это наблюдение за силами действительности и великая осторожность в проделывании над ними опытов. Все эти опыты я стремлюсь использовать для тех образов, которые существуют в моем представлении, ибо только при использовании действительных сил может существовать психический Мир моих представлений.

Так в моем мире представлений возник Бог и церковь, по которым человек построил весь свой быт, так в моем мире возник топор, автомобиль и фабрика и завод, по которым я построил часть своего быта. Так же возникло Искусство или нет<?> И приходится сказать, что нет, Искусство не возникло, <оно> так и не произошло от первых двух, но оно использовано этими двумя как сила, при приложении которой быт, и религия, и автомобиль становятся художественными.

Общество тогда использовало человека, обладающего способностью передавать вещам нечто, после чего они воспринимаются не только утилитарно, но и эстетически; эта потребность общества обнаруживает в нем существование не только восприятия явлений и творения вещей исключительно утилитарно, но и эстетически. Раньше, мне так думается, в глубоком прошлом человек воспринимал многие явления в чистом их эстетическом виде и выделывал вещи исключительно в эстетическом плане, не совмещая эстетичную форму с утилитарной, он воспринимал кусок цветного лоскута беспредметно, он ему казался сам по себе красивым, и только потому, что он воспринимал его эстетически, он приобщал этот лоскут к себе, ибо и сам желал остаться таким же беспредметно эстетическим для восприятия себя другими людьми.

Поэтому мне кажется, что приложенный кусок не является чисто прикладны<м> для того, чтобы утилитарная вещь выиграла, наоборот, сама вещь или человек хочет целиком стать беспредметным, прекрасным и, одев на себя лоскуты или орнаменты, хочет уничтожить всю свою функцию утилитарную.

При таком отношении Искусство становится в глазах общества той высшей Культурной точкой, к которой приобщалось все; в Искусстве того или другого Мастера явления получали свое завершение. И если бы продолжалась эта линия дальше у общества, то в настоящее время мы бы имели «Прекрасное царство». Мы бы имели совершенно новый план построения нашей жизни и нашего быта, и наши экономические условия развивались <бы> совершенно иначе, слова «экономия», «экономичность», «капитал», «утилитарность», «труд» были бы ископаемые ихтиозавры.

Но, к сожалению, наше психическое состояние галлюционировало в другую сторону, и изменились в силу этого и отношения к тому началу, которое общество назвало художественным, а это влечет неизбежно к отделению художественного начала от всех экономических утилитарных начал.

Если это не случится сейчас, то оно случится в будущем, при условии, конечно, того, что художники поймут свою идеологию или, скорее, свою природу, и с другой стороны — если сильная прогрессия, развивающаяся по линии восприятия явлений экономически, не уничтожит окончательно природу художников.

Если это до сих пор не случилось, то лишь благодаря тому, что люди еще не<и>зжили восприятие явлений эстетически, что это ощущение еще не атрофировалось.

Но случится это так или иначе. Но в нашем веке обнаружило Искусство свою подлинную природу, Природу беспредметную в противовес как бы предметной линии жизни. Этим самым обнаружилось в 20 веке два психологических момента, два психических состояния.

Одно состояние <— это то>, в котором развиваются все острее и острее воображение, видения, представления, идеи, идеологии по линии видения благих образов, которые, реализуясь в утилитарный целесообразный предмет, принесут нам те блага, те удобства, которые существовали в абстрактном представлении.

И другое психическое состояние — это <состояние> художника, которое совершенно очистилось <от> образов, их представлений и стало беспредметным Новый художник стал как бы вне психического видения мира, и каждое явление видов <мира> уже не кажется ему видами и обрезами, он не воображает, и не представляет, и не ищет, он ощущает в каждом явлении только тот элемент, к которому развита способность восприятия; таковы, например, живописные элементы в том или другом явлении, динамические и т. д. Ощущая живописные явления, живописец их не собирается осознать и представить в каком-либо образе, он становится как бы лампой, которая зажглась, как только воткнули вилки в штепсель.

Живописец горит не головою, а грудью; этим хочу сказать, что сознание его играет совершенно ничтожную роль, ибо оно подавлено пламенем нутра его сердце, в сердце и темперамент зажигается его иногда с большой силой, которую люди называют безумной. Это безумное горение бывает у одних, у других оно горит неярко, у третьих совсем не горит, ибо работают иные функции сознания, которое зачастую тушит все живое.

Вот такие разницы произошли с художником в начале 20 века, он в своем проявлении становится природою, но не обыкновенным человеком, находящимся <во> все большем и большем состоянии видений и представлений идей. Нет у него больше идей, которые бы рисовали блага и неслыханные по удобству утилитарному и идеологическому «царства небесные», он вне идеологий, как вся физическая природа.

Но поскольку его хотят использовать, постольку он противопоставлять должен свою мысль, а это уже значит, что он должен прибегать к анализу своего дела и представлять, и тем самым хочет уже увидеть истину и противопоставить ее другим истинам, другим точкам зрения на его дело и дело тех, которые <ис>пользуют художника.

Но использовать художника нельзя, использование его сил не сможет уничтожить его сущности. Если ему велят сделать видовую картину, в которой будет изображен быт, или заставят его написать портрет идеолога, то это еще не будет означать уничтожение существа самого художника. Видовое в будущем исчезнет, как исчезают облака в пространстве, но это еще не значит, что сущность материи исчезла, все видимые нами облака есть наши только представления; на самом деле облако не существует как некое отдельное тело «облако».

То же самое не существует и портрета данного идеолога, ибо форма — это простая видимость, представление; остается в конце концов та на холсте материя цветная, которая воздействует на нас силою своего качества, остается первобытность, из которой выскочили все представления «злых и добрых духов».

«Злые и добрые духи» — вот вечное видение человеков, эти духи составляют или являются единственным содержанием жизни человека; борьба с этими духами идет бесконечно, и до сих пор нет еще той идеологии, которая бы рассеяла этих духов, которые <лучше> бы не мешали <человеку> жить.

Нет той идеологии, которая бы окончательно выяснила добро и отделила зла; добро и зло неустойчиво, добро — оно же и зло, и зло — оно же добро. Бог милостив, следовательно, он бывает и немилостив; в одном случае Бог приемлет Дьявола, и <в другом —> Дьявол приемлет Бога. Это по линии Религиозного дела.

Тоже не лучше обстоит и по линии наших экономических «религий». Религии потому, что ни одно экономическое предприятие не разрешимо прежде, чем не будет отслужен молебен; для того, чтобы дело шло хорошо, нужна идеология, известная прежде всего точка зрения на Мир, материю, <нужно> Мировозрение, Мироисповедание. Верит ли человек в материю или дух, соединяет он это все вместе или же нет, признает ли он физику, психику, мистику духа или одну рефлексологию — от этого и будет зависеть та экономическая благодать, которую человеки хотят получить.

Единое вероисповедание становится обязательн<ым> для каждого, ибо иначе не быть тому экономическому благу — благо наше в коллективе, но не в пребывании индивидуально<м>, анархическо<м>. Поэтому Социализм может быть только тогда, когда не только будут все верить в Социализм, но будут все верить в материальность Мира.