Читать онлайн «Пикассо». Страница 41

Несколько позже из шести картин, выполненных Браком в Эстаке и предложенных им для Осеннего салона, две были отклонены. Огорченный Брак забирает все работы и выставляет их в галерее Канвейлера, которого не смутил новый стиль художника. Именно тогда появился термин — «кубизм». Автором его, по-видимому, был Матисс, он входил в состав жюри Осеннего салона и при рассмотрении работ Брака был шокирован кубическими формами домов на его картинах. А критик Луи Воксель, автор термина «фовизм», назвавший так в 1905 году манеру изображения некоторых художников, написал после знакомства с работами Пикассо в галерее Канвейлера в ноябре 1908 года: «Он все свел к геометрическим схемам, к кубикам». Термин «кубизм» был подхвачен критиком Шарлем Морисом и многими другими, так же как и Аполлинером и Сальмоном, став — вплоть до наших дней — символом неясности и путаницы.

Естественно, термин быстро утратил свой этимологический смысл в устах тех, кто его использовал. И, в конце концов, у каждого художника и у каждого критика сформировалось свое собственное видение кубизма. Но нас, естественно, интересуют прежде всего Пикассо и Брак. Наверное, было бы преждевременным, как это сделал Сальмон, считать, что Авиньонские девицы — первое произведение Пикассо как кубиста, и тем не менее несомненно, что в этой картине Пабло сделал первые существенные попытки порвать с традиционной живописью. В самом деле, жесткое упрощение форм, которым он оперирует (под влиянием иберийского искусства и средневековых фресок), является, действительно, одной из наиболее существенных черт кубизма, так же как и геометризация форм.

Другой, не менее важной, характерной чертой кубизма было добровольное отречение от любых проявлений буквального «сходства» с изображаемым предметом и, конечно, желание добиться глубины изображения, объемности совершенно новыми методами.

Таков был кубизм Пикассо в начальный период. Таким же он был и у Брака. Но затем довольно быстро произошла его эволюция…

Напомним, что Пабло приобрел за пять франков большую картину Анри Руссо, которую он обнаружил на тротуаре перед лавкой папаши Сулье на улице Мартир. Это был портрет польской студентки Ядвиги. Позже он купил еще три работы Руссо, среди которых Представители иностранных держав, приветствующие Республику. Эта картина вызвала в Салоне независимых 1907 года такой хохот публики, какого никогда не слышали эти стены… Но Пикассо, гораздо более проницательный, считал подобную реакцию зрителей совершенно глупой. Он восхищался качеством картин Руссо, впрочем, не только он, но и Уде, Альфред Жарри, Реми де Гурмон и даже Аполлинер, который иронически назвал Руссо Таможенником, так как прежде он был сотрудником муниципальной парижской таможни. Больше всего Пикассо нравилось в Таможеннике то, что он являлся примером художника-самоучки, чье полное неведение, игнорирование всех законов живописи заставляло его искать собственные решения в создании картин. В определенном смысле Пабло даже завидовал Таможеннику и поэтому бережно хранил в течение всей жизни картины Руссо, которые ему удалось приобрести. Поэтому неудивительно, что в 1908 году, когда он сам пытался революционизировать живопись, он захотел воздать должное человеку, который, по его мнению, совершенно несправедливо высмеивался современниками.

Анри Руссо — невысокий мужчина шестидесяти четырех лет, очень застенчивый. Несомненно, он верил в свой талант и, не колеблясь, заявил Пабло: «Мы с тобой — самые выдающиеся художники нашей эпохи, ты — в египетском стиле, я — в современном». Очевидно, он имел в виду Авиньонских девиц. Но все-таки он страдал из-за отсутствия художественного образования и был не настолько наивен, чтобы не замечать в глазах некоторых собеседников отблеск снисходительной насмешки. Он был несчастен и в личной жизни — будучи женатым дважды, похоронил обеих жен. Теперь собирался снова жениться на некой Леони, называл ее своей «невестой», но она неожиданно грубо отказала ему.

О банкете, устроенном в честь Руссо, ставшем легендарным, будут вспоминать многие участники. Их рассказы удивительно несхожи, причем эти расхождения во мнениях касались не столько самого события, сколько намерений его организаторов. Так, Фернанда Оливье, знающая Пабло как великого насмешника и не понимающая, что его могло заинтересовать в живописи Таможенника, написала, что «банда» Пикассо была счастлива «разыграть» этого бедного человека. А по мнению Гертруды Стайн, чье утонченное чутье, возможно, отказало ей на этот раз, это было всего лишь шуткой (так она напишет в «Автобиографии Алис Токлас»), Прекрасный пример недопонимания…

В любом случае, сам банкет по качеству угощений, количеству забавных эпизодов, которые его украсили, по своему символическому значению, более чем заслуживает того, чтобы фигурировать в антологии артистических событий века.

Организовать подобную церемонию не каждому по силам, в особенности Пикассо. Тем более что он пригласил более тридцати гостей, которые должны были уместиться в его мастерской. Среди приглашенных — Аполлинер и Мари Лорансен, Стайны в сопровождении Алис Токлас, Пичот и Жермен, Брак, скульптор Агеро. Макс Жакоб отказался прийти из-за того, что его отношения с Пабло несколько охладились — он ревновал Пикассо к Браку и решил проигнорировать это мероприятие. Но друзья официально реквизировали его убогое жилище на улице Равиньян, 7, чтобы устроить там гардероб для дам.

Было решено устроить настоящий пир — угощение заказали у трактирщика Феликса Потена.

Естественно, предварительно Пабло и Фернанда тщательно вымыли мастерскую, навели порядок — это была по-истине чистка авгиевых конюшен. Положив доски на козлы, они ухитрились соорудить большой стол. Тарелки, блюда и столовые приборы взяли у трактирщика Азона. На почетное место поставили портрет Ядвиги, а по бокам — большие африканские скульптуры, эта композиция освещалась венецианскими бумажными фонариками. Многоцветные гирлянды украшали стены; громадный плакат со словами СЛАВА РУССО поместили над троном, предназначенным для художника (на самом деле это был скромный стул, установленный на возвышении). Приглашенные собрались сначала в баре на улице Равиньян, где за аперитивом терпеливо ожидали приглашения на торжественный ужин… Им пришлось ожидать довольно долго, за это время все изрядно напились, а Мари Лорансен опьянела настолько, что когда наконец вошла в мастерскую, то чуть не упала на огромное блюдо с пирожными, а затем кинулась всех целовать…

Пабло и Фернанда никак не хотели смириться с тем, что не все удается так, как планировалось: машина-доставка от Феликса Потена, заказанная на семь вечера, все еще не прибыла… Угощение гостей аперитивом, явно, не спасало ситуацию.

И вдруг Пабло издает крик, за которым последовало крепкое испанское ругательство.

— Я перепутал день, — воскликнул он, в отчаянии обхватив голову руками.

Он, наконец, вспомнил, что заказал трактирщику доставку не на этот, а на следующий день. Они побежали к коммерсанту, у которого был телефон, начали звонить Феликсу Потену, но телефон не отвечал.

К счастью, Фернанда приготовила рис по-валенсиански, рецепт которого она записала в Испании. Гертруда и Алис поспешили в окрестные лавки Монмартра и площади Пигаль, которые были еще открыты.

Гости расположились вокруг стола в ожидании Руссо, за которым отправился Аполлинер. Наконец виновник торжества появился в дверях. Он прикрывает глаза, смущенный аплодисментами и шумной встречей, оказанной ему «бандой» незнакомцев, уже достаточно охмелевшей к тому времени. Но когда его торжественно усадили на трон и он заметил огромный плакат со своим именем, его лицо осветилось радостью. В ходе банкета тост следовал за тостом, читали стихи в его честь, причем Аполлинер заявлял, что сочинил их экспромтом.

Разомлевший от воздаваемых почестей и количества выпитого вина, Таможенник начал дремать. Он даже не чувствовал, как на его лысину падали капли расплывшегося воска от свечи в бумажном фонарике. В какой-то момент он внезапно пробудился и запел одну из своих любимых песенок: «Ай! Ай! Как болят мои зубы», при этом он аккомпанировал на скрипке, которую принес с собой. Несколько позже, когда всеобщее веселье достигло апогея, Андре Сальмон решил развлечь публику, изобразив ужасный приступ белой горячки: заорав, он бросился на стол, а на его губах выступила пена (на самом деле это была мыльная вода). К несчастью, он пал жертвой собственного розыгрыша и слишком большого количества выпитого и стал вести себя действительно как сумасшедший. Мужчины с трудом заперли его в дамском гардеробе, откуда выпустили только через несколько часов. За это время он успел изжевать поля шляпы миссис Токлас…