Читать онлайн «Политика & Эстетика. Коллективная монография». Страница 44

Французский перевод прекрасно скрывает гармонию вмешательства Беньямина и толкования, предложенного Кантом и Голдбергом. Здесь нет ничего «радикального»; напротив, «божественное насилие» противопоставляется мифологическому по всем параметрам, во всем (in allen Stücken, in all respects); нет никакого «наказания» – даже наоборот, но суд (Gericht) Бога все сохраняет: божественное действие, или «божественное насилие», разрушает и одновременно спасает (вот почему это насилие несет справедливость, но не право390). В противоположность идее Мориса де Гандильяка, переводчика Беньямина на французский язык, высказанной в примечании391, мы полагаем, что Бог не предупреждает заранее и не угрожает тем, кого уничтожает: Он предупреждает лишь тех, кто Его слышит. Но и это не все. На самом деле нам кажется, что Беньямин стремится пойти еще дальше, что его обращение к Корею не исчерпывается выделенными тремя моментами и двумя вопросами, о которых мы упомянули, но оставляли до сих пор в стороне. А именно: сначала мы настойчиво обращали внимание на удивление, сквозящее в тексте Беньямина в связи с тем, что некто, кажущийся левым и даже истинным революционером (Корей – мятежник, по Вальцеру) – а Беньямин в своем тексте много говорит о революции, – внезапно оказывается уничтожен «божественным насилием». Позднее был упомянут еще один вопрос, касающийся отношений Беньямина с Шолемом и предполагающий, что на представление Беньямина о Корее могли повлиять священные тексты и раввинистические изыскания. Как следствие, в отличие от Голдберга и Канта, а отчасти также и от Вальцера, а кроме того – что гораздо менее очевидно, – и в отличие от Шолема, Беньямин пытается совокупно осмыслить эту недоступную пониманию «теологическую» точку зрения (theologische Gesichtpunkte) и революционность мятежа. Лишь на уровне такого пересечения теологии и революции (но не политики) возможно невозможное: мессианское событие.

Корей – грандиозный пример псевдомессии и фальшивого революционера; но он же и первый создатель мессианского театра и грядущего мира.

Однако почему же Корей оказывается ложным революционером? Самый точный ответ состоит в том, что Корей – не Мессия. В момент, когда Бог поражает и уничтожает Корея и его соратников, Беньямин – и это тоже поразительно – называет их избранными левитами. Они именно избранные, Bevorrechtete («Es trifft Bevorrechtete»; прилагательное здесь – bevorrechtig). Несмотря на то что это довольно редкое слово неоднозначно говорит о том, что они повержены и уничтожены, не будучи осужденными, то есть до суда, угрозы и предупреждения, кажется, что мысль Беньямина заключается совсем в ином. Кроме того, как можно назвать «избранными» тех, кто восстает против избранности и «прав» на то, чтобы управлять и быть священником, прав Моисея и Аарона? Как Корей может быть единственным избранным, если он приходится Моисею двоюродным братом? Иначе говоря, по какой причине их называют избранными? Беньямин использует не привычное прилагательное privilegiert, но слово, внутри которого заключаются закон, приговор и суд (Bevorrechtete). Таким образом, Беньямин подходит к «теологическому» восприятию, в рамках которого они уничтожены Богом, ибо нарушили закон. Бог защищает закон и уничтожает все то, что выходит за его пределы (восставших или «избранных»). Затем Беньямин показывает, что этот мятеж – не революция, но сотворение права и закона. Они уничтожены, ибо стремятся к привилегиям в рамках существующего закона; они избраны, так как их положение уже вышло за рамки закона (именно на это и указывает различие между их мятежом против Моисея и Аарона и их мятежом против Бога). Основная причина того, что Корей оказывается избранным ложным революционером, связана с его богатством и его влиянием на народ еще до всякого мятежа392. Он не бедняк393, он – политик, не революционер. И даже если Беньямину не были известны причины стремлений Корея (жена Корея играет весьма интересную роль в его делах394), слово Bevorrechtete он использует сознательно, дабы показать, что речь идет о материальных привилегиях. Как следствие, Корей и его соратники борются за власть и, по мнению Беньямина, оказываются свободными от вопросов права и юридического либо мифического насилия, никак не связанных с революцией395. Они должны быть разбиты и уничтожены, так как не могут войти в противоположное сообщество («злой помысел» Канта), не могут более существовать в качестве части целого, части сообщества (вспомним спор Шамая с Гилелем396) и никогда не смогут уничтожить право (закон) – ведь их намерение, напротив, состоит в том, чтобы превратить его в новое право (а значит, в новую привилегию).

Но почему же подобный «реформирующий» бунт «приводит» в целом к появлению Бога и к его разрушительному насилию? Работа с аналогией и контраналогией (напомню, что Беньямин в эти годы пишет важный текст об аналогии) помогает Беньямину сделать следующий вывод: абсолютное насилие (разрушительное, божественное и революционное) уничтожает насилие юридическое и политическое, то есть мятеж внутри закона (всегда затеваемый ради получения привилегий и преимуществ), – как кульминацию абсолютного лицемерия капитализма. И напротив, мятеж Корея и его сторонников одновременно является основным условием для того, чтобы это новое и невероятное насилие сделалось разрушительным. Ложный революционер возвещает о скором приходе революционера настоящего. Нет революции без ложного насилия, без мифического насилия восставших, или же без войны397. Таким образом, парадигма революционной практики обнаруживается в насильственном вмешательстве Бога, то есть в ожидании неспособного к насилию Мессии.

Вот основное положение (der Grundsatz):

Лишь в грядущем мире (в мире свершения) [nur in der kommenden Welt (der Erfülltheit)] настоящее божественное насилие [echte göttliche Gewalt] (непосредственное божественное действие [unmittelbarer göttlicher Einwirkung]) может проявиться иначе, нежели в разрушительной манере [anders als zerstörend]. Если, напротив, божественное насилие врывается в земной мир, оно дышит разрушением [atmet sie Zerstörung]… В этом мире божественное насилие [göttliche Gewalt] выше [ist höher] божественного ненасилия [göttliche Gewaltlosigkeit]. В грядущем мире божественное ненасилие будет выше божественного насилия398.

Но отчего в таком случае Корей – ложный мессия?

Следует ответить: оттого, что Корей – не революционер. Даже если его мятеж содержит в себе элементы грядущего нового правосудия, даже если выполнены все условия мессианского театра, сам Корей оказывается архиконспиратором (archconspirator), «деконструктором» и разрушителем изгнанного сообщества. В нем одном одновременно происходят четыре мятежа (левиты против Аарона, Дафан и Авирон против Моисея, глава племени против Аарона, все вместе против Моисея и Аарона399), «задействующие»400 и объединяющие 250 сынов Израиля.

В начале мятежа Корей так обращается к Моисею и Аарону (16, 3):

Это уже слишком! Все сообщество, да, все здесь святы [kdschim], а среди них – Господь; так почему же вы возводите себя [tinaseu] в главы собрания Господа?401

В своей жизни Корей не произнесет больше ни слова402. Таким образом, он утверждает, что не только сообщество свято – но что святы и сообщество, и каждый человек (каждый представитель) этого сообщества. Это совершенное новшество – и одновременно абсолютная клевета. Радикальность подобного заявления, ставящая под сомнение почитание святым первосвященника Аарона403, а также и Моисея как первого защитника Аарона и посредника между народом и Богом, становится причиной многих несчастий. Тем не менее вмешательство (и предчувствие) Беньямина делает возможным появление другой интерпретации эпизода с Кореем и его уничтожением, которое, как мы знаем, приводит к настоящей катастрофе для всего его народа, уничтоженного бурей в пустой, дикой стране (помимо этих 250 человек погибают их жены и дети, а также и 14 700 их соплеменников). Революционное насилие Бога или «божественное насилие» Мессии, уничтожающего, не проливая крови, не только выносит «приговор» в пользу Моисея или Аарона, а значит – закона, но и, прежде всего, указывает путь в пустыне и объявляет о грядущем приходе чуждого насилия Мессии и, вероятно, о грядущей совершенно мирной революции. Вот почему этот страшный эпизод должен стать (1) мерой всякого будущего ожидания, равно как и мерой прихода Мессии (mashiah, мессианизма); (2) знаком вероятного изменения статуса основных действующих лиц, а также и знаком деяния Бога, выбирающего, возводящего и помазывающего (mašah); (3) мерой всякого грядущего действия (mšh) и всякого мятежа; (4) мерой всякого грядущего слова (meshiah) и всякой жертвы; (5) и, наконец, мерой [mashahu (m)] всякой грядущей меры.