Читать онлайн «Газета День Литературы # 87 (2004 11)». Страница 11

С Российской империей дело несколько отдельное. Государства ацтеков, инков и майя совсем даже не угрожали испанской короне. Индия и Бирма, Кения и Новая Зеландия не бряцали оружием ввиду британских засек. Вьетнамцы, мадагаскарцы и сахарские туареги не ходили в набеги на Париж, они ни разу не сожгли ни Марселя, ни Бордо... Экспансия России, за вычетом чисто первопроходческой, была в военной своей составляющей направлена главным образом туда, откуда исходили военные угрозы и вызовы. Последней потугой такого рода было вторжение в Афганистан. Экономически он был Союзу не нужен, но оттуда в советские республики Средней Азии шел мусульманский фундаментализм, оттуда шли наркотики, там могли образоваться американские зоны влияния, а то и, свят-свят-свят, базы — ну, и... Как в старом анекдоте: ну, и вот я здесь, граждане судьи.

Эта специфика наложила на Российскую империю особый и неизгладимый отпечаток. Главным стимулом имперского роста была не экономика, а политика, не обеспечение неэквивалентного обмена, а установление мира на границах, взятие под военно-политический контроль исторгающих угрозу пространств, пресечение увода своего оседлого населения в рабство. И хотя колониального грабежа хватало, носил он любительский, нерасчетливый характер. Метрополия на нем так и не нажилась. Не умели мы считать приход и расход, и не научились по сию пору, потому что даже не ставили это своей задачей.

Особенно это проявилось в советский период. Любая честная попытка охарактеризовать СССР как именно колониальную империю приводит нас к абсурду. Основным смыслом существования колониальной империи является то, что ресурсы колоний, то есть в большей или меньшей степени ограбляемых присоединенных территорий, направляются на качественное увеличение благосостояния метрополии и достижение тех или иных амбициозных общеимперских целей. В СССР с этим было как-то странно. Тут не нужна сложная статистика— достаточно попросту, по-бытовому сравнить уровень жизни прибалтийских или закавказских республик с уровнем жизни в российской или, скажем, белорусской глубинке в позднесоветские времена. Придется признать, что у СССР была одна-единственная колония — триединая славянская сердцевина; именно она беспощадно эксплуатировалась для подкупа окраинных элит, увеличения благосостояния окраин и достижения амбициозных общеимперских целей. И, следовательно, ныне у России, если говорить о ней в колониальном смысле, тоже есть одна-единственная колония — Россия, ограбление которой служит увеличению благосостояния многонациональной российской элиты и мест ее обитания (далеко не всегда внутри России расположенных), а также реализации ее амбициозных целей...

Будем считать, что это — абсурд. В математике такой способ доказательства называется доказательством от противного. Если в результате некоего предположения получаем нелепицу, стало быть, само исходное предположение нелепо. Стало быть, СССР не был колониальной империей (если кто-то хочет упорствовать, ему придется признать, что это РСФСР объективно была колонией Эстонии, а Украина — Грузии), и Россия тем паче ею не является.

Но вот в смысле цивилизационном и тоталитарный Союз, и демократическая Россия, безусловно, империи. В равной степени. Абсолютно безотносительно к своей тоталитарности или демократичности.

К XVIII-XIX векам различные культуры планеты давно уже породили различные цивилизации. Обычно их называют по именам господствующих в том или ином регионе мировых религий: исламская цивилизация, буддийская и т.д... И вот теперь мы можем дать окончательное определение современной империи: это государство, внутри которого сосуществуют различные цивилизации, а цивилизационные разломы проходят не по государственным границам, но членят окантованную такими границами территорию. Королевства отличаются от империй лишь тем, что они моноцивилизационны. Они могут быть даже многонациональны— с некоторой натугой, но могут — однако они обязательно моноцивилизационны.

Этот подход позволяет увидеть определенную систему в некоторых явлениях, которые при всяком ином взгляде кажутся то случайностями, то продуктами злокозненной деятельности неких групп или индивидуумов, то родимыми пятнами проклятого прошлого, которые надо поскорее вытравить.

Например, цивилизационной империи имманентно присуща веротерпимость. Иначе она просто не смогла бы существовать. Конечно, в каждой религии хватает мракобесов и фанатиков, и они зачастую сильно затрудняют жизнь ближним и дальним своим; и порой кажется, что и впрямь лучше бы расселить всех согласно их конфессиям на разные острова без права строить лодки, вот тогда настало бы счастье... Но, поскольку это невозможно, государству волей-неволей приходится брать на себя нелегкую задачу облегчения взаимодействия и взаимодополнительности разных вер, обуздания всех фанатиков (в том числе и фанатиков той веры, которую исповедует элита-победительница) — и провозглашать равенство всех конфессий, свободу, так сказать, вероисповедания при условии ответной терпимости ко всем остальным конфессиям и лояльности к государству, как главному хранителю такой свободы.

Ну, вот. Стоит лишь начать говорить об империи — и уже не обойтись без слов "государству приходится брать на себя задачу"... Да. Гипертрофированная роль государства — врожденный вывих всякой империи, даже самой демократической. Тут государству приходится быть не только гарантом межклассового мира (это, как показывают последние века полтора, самая легкая из внутренних миротворческих задач государства), но и мира межнационального, мира межрелигиозного, мира межцивилизационного...

Более того. Империи обязательно приходится поддерживать для представителей всех существующих в ней конфессий, со всеми их различиями в ценностной, поведенческой, бытовой сферах, единое правовое пространство — что не может подчас не приводить к тем или иным эксцессам. Конечно, без этого было бы легче. Да только без этого вообще ничего бы не было. Лежать в гробу мертвым, бесспорно, легче, чем жить.

Пока империи удается выполнение ее функций — она разнообразнее, духовно и интеллектуально богаче, а следовательно— перспективнее, нежели любое королевство (не говоря уж о том, что империя надолго, если не навсегда, замиряет те колоссальные просторы, на которых прежде веками кипели свирепые, нескончаемые и безнадежные войны, и тем неизбежно создает условия для материального и культурного развития населяющих эти просторы народов). Но как только империя по тем или иным, объективным или субъективным причинам, перестает со своими внутренними функциями справляться — она становится уязвимее и беспомощнее любого, самого захудалого королевства. За всё приходится платить. Диалектика.

Крайне существенно то, что даже самое успешное осуществление империей своих неотменяемых функций может выглядеть предосудительным с точки зрения концепции прав человека.

Эта концепция хороша, что говорить. Заманчива донельзя. Индивидуальные свободы — это вещь. Великое достижение. Да только вот возникли они исключительно в королевствах и вдобавок в совершенно особый момент их существования.

Все европейские королевства прошли на заре нового времени через жуткие религиозные войны и массовые этнические чистки. Испания избавилась от морисков и бог знает, от кого еще. Французы полвека резали гугенотов, а потом, подождав маленько, всё ж таки изгнали недорезанных из страны. Англичане десятилетиями гнобили своих католиков. Что характерно, всякое достижение подобной чистоты и подобного единства подрывало экономику, а то и культуру страны на многие годы — но даже не это нам сейчас важно; важно то, что либеральные свободы, хоть предпосылки их расцвета возникли много раньше, еще во времена римского права и Хартии вольностей, всерьез начали развиваться исключительно в мононациональных и монокультурных обществах. Будь иначе, предпосылки так и остались бы предпосылками. Если не считать классового расслоения, в странах, породивших замечательные свободы и права, все уже стали, по сути дела, одинаковыми. Истребив и изгнав тех, кто исповедовал иные религии, можно было легко и безбоязненно дойти до идеи свободы вероисповедания — для единиц, для считанных маргиналов. Если заранее уже ясно, что все будут говорить примерно одно и то же, будут просто тянуть одно и то же одеяло всяк на себя, ничуть не страшит идея предоставления свободы слова. И так далее.

Когда эти королевства стали колониальными империями, о распространении прав человека на население завоеванных территорий еще по меньшей мере два века лапоть не звенел (равенства колонизаторов с колонизованными они не выдерживают). А как только зазвенел — колониальным империям настал конец. Он, возможно, не зазвенел бы и вообще, если бы не влияние СССР — но об этом под конец, в качестве послеобеденного кофе с ликером. А так, поначалу и надолго, индусы, арабы, аннамиты, зулусы всевозможные считались недочеловеками в самом прямом смысле этого порожденного двадцатым веком слова.