Читать онлайн «Далай-лама XIV. Великий Будда Сострадания». Страница 17

Мой интерес к науке

Мой сегодняшний интерес к науке как к колоссальному сплаву знаний и технологий, необходимых для познания окружающего мира, начинался с простой любознательности беспокойного тибетского подростка. Я не только пытался запомнить новые научные факты, но и исследовать те взаимосвязи, которые появлялись между новыми научными открытиями, новыми технологиями и новыми человеческими знаниями. Больше всего меня интересовала квантовая физика, космология, биология и психология. Я многим обязан Карлу фон Вайцзеккеру [21] и Дэвиду Бому [22] , которых считаю своими учителями в квантовой механике, а также Роберту Ливингстону и Франциско Вареле, которых я считаю учителями в биологии, особенно в нейробиологии. Также я благодарен остальным ученым, с которыми мне посчастливилось побеседовать на конференции по Сознанию и Жизни, которая прошла в 1987 году в моей резиденции в Дарамсале, в Индии, под покровительством института «Ум и Жизнь». Проведение подобных конференций стало доброй традицией.

Некоторые из вас, вероятно, уже задают вопросы: «Чего это буддийский монах проявляет столь сильный интерес к науке?», «Что общего может быть у науки и буддизма, старинной индийской философии?», «Что буддизм может дать, например, нейрофизиологии?».

Хотя буддизм, традиционно основанный на созерцании, и современная наука, имеющая совсем другую основу, зародились в разных исторических и культурных реалиях, я верю, что внутренне они во многом похожи, используют одинаковую методологию, у них одинаковый взгляд на мир. На философском уровне и буддизм, и современная наука внимательно изучают категории абсолютного, не важно относится ли эта категория к области трансцендентного, например, душе, или лежит в области фундаментальных понятий, например, реальности. И буддизм, и современная наука предпочитают говорить об эволюции, о происхождении Вселенной и жизни в ней на языке естественных законов природы, на языке причинно-следственных связей. И буддизм, и современная наука большое значение придают эмпирическим исследованиям, исследованиям, в которых главная роль отводится опыту. В буддийской философии последовательность получения знаний – опыт, причина, доказательство – имеет ровно такой порядок: первичен опыт, за ним следует причина, а потом – доказательство.

В буддизме эмпирические представления о реальности всегда главнее любых письменных свидетельств, не важно, насколько эти письменные свидетельства чтимы. Даже если некое знание выводится из совокупности предыдущих знаний, оно все равно должно подкрепляться фактами. Я неоднократно говорил своим коллегам-буддистам, что мы не можем игнорировать новые, подкрепленные фактами, знания о космологии и астрономии, полученные современной наукой, и поэтому должны изменить наши представления, почерпнутые из древних буддийских текстов.

Поскольку главным побудительным мотивом буддийского исследования реальности является стремление победить страдание и улучшить жизнь человека, буддизм прежде всего старается понять человеческое сознание, его функции. Есть надежда, что, проникнув глубже в человеческую психику, мы можем найти пути изменить наши мысли, эмоции так, что нам откроется иной, лучший путь бытия. Именно поэтому в буддизме существует обширная классификация психических состояний, а также множество созерцательных методик, позволяющих этих состояний достигнуть. Мне думается, что обмен знаниями между буддизмом и современной наукой, знаниями о человеческой психике, о мышлении, эмоциях, процессах, протекающих в человеческом мозге, представляет большой интерес и будет полезен обеим сторонам.

Я узнал много нового, разговаривая с нейрофизиологами по вопросам роли позитивных и негативных эмоций, их природы, человеческого внимания, воображения, а также о работе мозга. Ту важную роль, которую играют в развитии мозга первые несколько недель, когда он растет особенно быстро, нельзя переоценить, особенно если говорить о сострадании и счастье.

Последователи буддизма неоднократно говорили о том потенциале для изменений, который изначально заложен в человеческом мозге. Для использования этого потенциала буддизм создал множество созерцательных техник, медитативных практик, направленных на решение двух основных задач: развития сострадания и погружения в природу реальности, которое возможно лишь при объединении сострадания и мудрости.

В основе медитативных практик лежат две ключевые техники: первая из них – это тренировка внимания, а вторая – это управление эмоциями. В обоих случаях, как мне кажется, возможно плодотворное сотрудничество с нейрофизиологами. Современная наука настолько хорошо изучила человеческий мозг, что поняла те механизмы, которые отвечают за внимание и за эмоции. Созерцательные практики буддизма, которые уже много лет используются для контроля за эмоциями, предлагают применимое на практике решение для управления эмоциями и их трансформации. Если ученые будут использовать многовековой опыт буддизма, то в выигрыше окажутся все. В любом случае подобный междисциплинарный подход поможет решить многие спорные вопросы.

Итак, имеет ли индивид способность управлять своими эмоциями и вниманием, или, если пользоваться понятиями буддизма, можно ли, управляя эмоциями и вниманием, изменять процессы в мозге, ответственные за функционирование этих систем?

Созерцательные традиции буддизма могут стать практическими техниками по крайней мере в одном направлении – в развитии сострадания. Если говорить о психологических, или духовных практиках, направленных на тренировку внимания и регулирование эмоций, важно понять, имеет ли каждая отдельная практика некие границы, обусловленные возрастом, здоровьем и иными изменяемыми факторами человека, их применяющего.

Нельзя забывать об осторожности. Совершенно ясно, что если соединить две абсолютно разные дисциплины – в нашем случае это буддизм и нейрофизиология – и попытаться заставить их работать вместе, то неизбежны проблемы, которые, в свою очередь, являются логическим следствием столкновения различных культур и разных подходов к получению знания. Ведь если мы говорим о «науке медитации», мы должны быть очень осторожны и полностью отдавать себе отчет в том, что же именно мы понимаем под этим словосочетанием. С точки зрения ученых, как мне думается, важно улавливать скрытые значения в традиционных толкованиях ключевых терминов, таких как «медитация». Так, в традиционных текстах медитация называется «bhavana» (на санскрите) или «gom» (на тибетском языке). Санскристский термин содержит в себе значение «улучшение», и в данном случае это улучшение привычек и образа жизни. А в тибетском значение есть смысл «улучшение знания». Если говорить вкратце, то медитация в традиционном буддийском понимании – это специальные психологические практики, направленные на улучшение познания определенного объекта: факта, темы, обычая, образа жизни.

Говоря в общем, существуют две категории практики медитации: в одной делается упор на успокоение сознания, а в другой главным является процесс познания. Примером первой практики является медитация стабилизированная, а примером второй – медитация хаотичная. И в первом, и во втором случае медитация может принимать самые разные формы. Например, медитация может представлять процесс познания некого объекта, такой является медитация на его, этого объекта, непостоянную природу. В другом случае медитация может принять форму достижения особых состояний духа, например, сострадания, что выражается в сильном желании облегчить, а по возможности и вовсе уничтожить страдания ближнего. Медитация может также принять форму некоего мысленного образа, исследования человеческого потенциала по созданию ярких образов, что может быть использовано для развития воображения. Так что прежде чем браться за исследование медитации, а подобное исследование возможно только при взаимодействии с наукой, необходимо определиться, какую именно медитацию мы исследуем.

Еще одним аспектом, критическое осмысление которого безусловно необходимо с точки зрения науки, является четкое разграничение эмпирических аспектов буддийского мышления и созерцательной практики, с одной стороны, и философских и метафизических допущений, основанных на этих практиках, – с другой. Другими словами, точно так же, как нам надлежит четко разграничить теоретические предположения, эмпирические наблюдения, основанные на эксперименте, и последующие интерпретации, мы должны разграничить теоретические состояния сознания, поддающиеся экспериментальной проверке, и философские интерпретации их в Буддизме. Таким образом становится возможным диалог, в котором обе стороны могут прийти к согласию по наблюдаемым фактам, касающимся человеческого сознания, а не поддаваться искушению, подгонять взгляды оппонента под свою систему взглядов и ценностей. Хотя философские постулаты и основанные на них интерпретации в разных системах отличаются, но когда дело касается фактов, полученных опытным путем, они остаются фактами, в каких терминах их не описывай.