Читать онлайн «Карикатура. Непридуманная история». Страница 29

Пишу эти строки, а у самого ощущение гурмана, попавшего в лавку деликатесов. Несмотря на все притеснения, эти ребята и девушки умудрялись вкусно жить в убогом и ханжеском советском обществе, когда значительная часть мужского населения страны спивалась от скуки и осознания отсутствия перспектив, когда культурная жизнь находилась в жёстких тисках цензуры, а духовная – под неусыпным контролем идеологических органов КГБ.

Но находились молодые люди, которых не устраивало серое существование в разрешённых рамках. Конечно, большинство стиляг не были первыми диссидентами, как теперь стало модным считать. Хотя некоторые представители этой тусовки целенаправленно выбирали эпатирующий стиль в одежде и поведении как провокацию против не устраивающей их общественной и культурной системы. Но таких убеждённых «крестоносцев» в интересующей нас субкультуре было не так уж и много.

В основном же стиляги были неисправимыми романтиками, умеющими мечтать о настоящей большой жизни, которая виделась им в запретном западном раю. Отсюда эти гавайские рубашки, галстуки с пальмами и обезьянами, увлечение Хемингуэем, знаменитая песня «Поезд на Чаттанугу», которая стала своеобразным гимном движения. Актёр Александр Филиппенко, который в своих эстрадных выступлениях гениально рассказывает об эпохе шестидесятых вспоминает, что, не понимая слов этой иностранной песни, он и многие его знакомые были уверены, что в ней поётся о чём-то фантастически прекрасном и одновременно крамольном. А оказалось, что практически весь текст песни сводится к тому, что один человек спрашивает другого: «Это действительно поезд на Чаттанугу?» – и получает вполне банальный ответ. И всё! Не правда ли, в подобном поиске некоего очень значительного смысла в не самых свежих продуктах, случайно попадающих за «железный занавес», чувствуется трагедия поколения.

Многие стиляги жаждали свежих впечатлений, философских и культурных откровений, а их показывали ограниченными людьми с вульгарным примитивным вкусом, легкомысленными искателями импортных шмоток и музыкальной жвачки. Так, на одной карикатуре 60-х был изображён стиляга, недовольно обращающийся к продавцу магазина грампластинок: «Я вас просил буги-вуги, а вы дали фуги Баха!»

Один из самых ярких примеров изображения стиляги как студента и сынка богатеньких родителей появился в фельетоне «Папина “Победа”» и на одноимённой карикатуре работы Бориса Пророкова. На ней мы видим пьяненького отпрыска какого-то советского функционера в «прикиде» настоящего стиляги с «обезьяньим» галстуком на шее. На его лопоухом самодовольно-наглом лице присутствуют явные признаки прогрессирующей умственной и моральной деградации. Фоном этому красавчику служит папин автомобиль марки «Победа», который в 60-е годы был доступен только высокопоставленным чиновникам, профессорам, заслуженным артистам или крупным торговым работникам. Из открытой задней двери машины вываливаются бутылки из-под водки или шампанского.

Вскоре после появления этой карикатуры в печати развернулась массовая полемика о том, что в стране вырастает поколение с замашками нэпманов. В итоге в 1957 году были введены новые правила поступления в вузы, ограничивающие доступ к высшему образованию детей интеллигентных родителей. Отныне, чтобы стать студентом, необходимо было не менее двух лет отработать на производстве и получить рекомендацию местного комсомольского комитета. Для некоторых стиляг эта преграда действительно стала серьёзным поводом пересмотреть свой стиль жизни. Другим она испортила жизнь…

Хотя надо сказать, что среди советских денди было немало и выходцев из простых рабочих семей. Днём эти ребята ничем не выделялись из толпы, но выходными вечерами они одевались по заграничной моде и под оскорбительные реплики пассажиров тройлебусов ехали с заводских окраин в центр – на свет волнующих огней «Бродвея».

Их «фирменные» вещи обычно являлись переделками ширпотребовских брюк и пиджаков из советских магазинов. Этим простым парням тоже доставалось по их накладным тонким усикам-«мерзавчикам» от комсомольцев-дружинников и от газетчиков. Правда, в карикатурах тема пролетарского происхождения части стиляг никак не затрагивалась. Это и понятно, ведь в государстве рабочих и крестьян образ врага – молодого космополита-интеллигента должен был быть идеологически выдержанным и не иметь примесей, которые могли бы смутить сознание части населения.

В Третьем рейхе карикатуристам и мастерам агитплаката тоже приходилось бороться со своими стилягами. В нацистской Германии их называли «свингующими мальчиками». Как правило, это были дети преуспевающих коммерсантов, университетских профессоров, врачей, адвокатов. Они не интересовались политикой. «Свингующим» был совершенно чужд расизм. Поэтому они не состояли в нацистских организациях, таких как Гитлерюгенд и Союз германских девушек. В то время как штурмовики по всей Германии устраивали еврейские погромы, а пациентов психиатрических больниц подвергали насильственной эвтаназии, эти беспечные гуляки проводили время на пикниках и вечеринках. Своим внешним видом – чрезмерно широкими и длинными плащами, мешковатыми пиджаками, длинными галстуками, шляпами американского типа «свингующие» раздражали нацистских бонз.

Какое-то время с этими молодыми отщепенцами боролись фельетонисты и карикатуристы из ведомства Министра пропаганды Йозефа Геббельса. Затем ими занялось гестапо. С началом войны часть неисправимых «свингующих» оказалась в штрафных батальонах на фронте, а часть – за колючей проволокой концлагерей.

В период «культурной революции» в Китае газетные пропагандисты также клеймили людей, преклоняющихся как перед западной культурой, так и советской. 16 марта 1966 года ЦК Коммунистической партии Китая одобрил документ, удивительным образом созвучный известному ждановскому постановлению 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград». Привычная брань обрушилась на интеллигенцию страны. А затем начались репрессии. Отряды необразованных молодёжных активистов – хунвейбинов («Красная гвардия») нападали на улицах на людей, внешний вид которых им не нравился. И всё это энергичное вталкивание страны с тысячелетними культурными традициями в безликий казарменный коммунизм обеспечивалось злобными газетными публикациями, в которых враги изображались то змеями, то бешеными псами в европейских одеждах. Подпись к одному такому рисунку гласила: «Сорвём буржуазные шляпы с «образованцев» (то бишь с образованных людей) и водрузим на их головы короны рабочего класса!» Вслед за рабочими кепками на лучших писателей, учёных, преподавателей страны стали надевать покаянные колпаки и устраивать над ними публичные садистские экзекуции. За десять лет – с 1966 по 1976 год – страна лишилась института высшего образования, нормальной культурной жизни. А начиналось всё с газетных фельетонов и карикатур на тех, кто не был похож на примитивных партийных чиновников из окружения Мао Цзэдуна и на самого «Великого кормчего».

Искусство плаката неразрывно связано с карикатурой и карикатуристами. Многие классики изобразительной сатиры с успехом совмещали работу в этих родственных жанрах. Например, Дмитрий Стахиевич Моор принадлежал к тем мастерам советской политической графики, чьи карикатуры и плакаты стали важными символами времени, которое Моор искренне принял. Себя он считал «революцией мобилизованным и призванным». Недаром книгу своих воспоминаний Моор назвал «Я – большевик!». За свою удивительно яркую жизнь художник успел сделать очень многое, и всё же были в его творческой биографии взлёты, навсегда выделившие мастера из среды тысяч коллег и поставившие его на особое место в истории отечественного искусства.

Дмитрий Стахиевич Моор (Орлов) родился в столице донского казачества – Новочеркасске. Его отец был горным инженером. В 1898 году семья переехала в Москву. После окончания гимназии Дмитрий поступил в Московский университет. Учёбу студент совмещал с работой в типографии. Классического художественного образования Орлов-Моор так и не получил, если не считать двухгодичную учёбу в 1920-х годах во ВХУТЕМАСе – высших художественно-технических мастерских.

Как и многие прославленные графики, искусство рисунка Моор постигал самостоятельно. Работа в типографии помогла молодому человеку понять большие возможности, которые открывает перед художником газетно-журнальное производство.

Вообще, как и в судьбе многих великих людей, в жизни нашего героя не было случайностей. Выпускники Академии живописи крайне редко посвящали себя таким, в общем-то, «низким» с точки зрения классического искусства жанрам, как рекламный и политический плакат, газетная карикатура. Типографскому же рабочему Моору не был знаком академический снобизм.