Читать онлайн «Дрезденские страсти. Повесть из истории международного антисемитского движения». Страница 22

– Одна половина России просит хлеба, – сказал Купец, – другая вывозит его за границу. На юге бутылка вина стоит двугривенный, и не знают, куда и как его сбыть, на севере она продается за рубль при пятикопеечной стоимости провоза. Этим пользуются жиды-корчмари и порабощают русского крестьянина, русского ремесленника, русского мастерового… Господа, приезжаешь в Москву, я там в 1879 году последний раз был… Невообразимая масса пьяных на тротуарах, на извозчиках, на конках… Некоторые карабкаются на империал. Смотришь, какой-то пьяный заснул возле, на скамейке империала, – в этом месте Купец засмеялся. У меня началось складываться впечатление, что он сам несколько перебрал то ли немецкого шнапса, то ли крепкого немецкого пива, – заснул пьяный на скамейке, господа, – продолжал со смехом Купец, – кондуктор привычно будит, и от кондуктора тоже пахнет водкой. В Москве, господа, нет улицы, где не было бы церкви… Все улицы и все церкви похожи друг на друга, – Купец опять засмеялся, – публика то и дело обнажает головы и крестится, – тут Купец перекрестился, – пьяные, господа, тоже водят бессильной рукой, пытаются перекреститься, ан мало каши ел, руку ко лбу поднести не может…

Делегаты в большинстве своем не понимали, о чем говорит Купец, я же переводил лишь отрывки, и то редактируя их. Но его шутовская манера была понятна, и, чтоб сгладить дурное впечатление, я от имени русской делегации внес конкретное предложение:

– Если ошибочно выставлять программы для одних образованных классов, то не менее ложны и программы для одних городских рабочих. Оставление без внимания сельского населения, все еще самого многочисленного и наименее способного к самозащите от евреев и от орудия порабощения – еврейской корчмы, – крупная ошибка, которую пора исправить.

– Евреи выдают себя за слабосильных, – снова поднялся Купец, – всю тяжелую работу на наши плечи… Ремесленники… Да и в ремесле они не плотники, каменщики, кузнецы, штукатуры… Нет, портные, шапочники, сапожники, часовщики, ювелиры…

– К тому ж в ремесле они рабочие, а не художники, – добавил Путешественник, – для этого у них недостает вкуса и воображения.

– Надо заставить их заниматься физическим трудом, – выкрикнул Купец. – Пусть землю пашут.

– Иными словами, – сформулировал я по-немецки, – мы предлагаем, чтоб еврей возделывал землю собственными еврейскими руками. Продажа же водки в сельской местности должна быть евреям воспрещена.

Услышав это мое предложение, барон обрадованно закивал и сказал:

– Вы внесете резолюцию о русском крестьянстве, а мы о немецком. Господа, если погибнет германский крестьянин, то вместе с ним погибнет и германское государство. Потому что, господа, государство, неспособное сохранить себе производительное самостоятельное крестьянство, осуждено на падение.

– Современный либерализм, – сказал Генрици, – разорвал естественный союз и разрушил необходимую солидарность общественных групп, а через это предал каждое отдельное лицо в произвол еврейских и объевреившихся эксплуататоров. Величайшее зло нашего времени – это недостаток организации…

– Как хорошо, – заметил Купец, – как верно… Я слыхал, бухарский раис пророчит: Аллах вразумит магометан извести евреев… В Пруссии – антисемитская лига, в России – антиеврейский союз… И пошатнется воздвигаемое Израилем здание всемирного владычества.

Позднее, разговаривая со мной, Путешественник заметил, что приглашение Купца на антисемитический конгресс было ошибкой. Этот из тех простых, славных, может, русских людей, с которыми можно поговорить о жидах за блинами, но которых нельзя привлекать к серьезному решению еврейского вопроса. Я согласился, что Купец, конечно, в культурном отношении – натура невежественная, но его, пусть простонародное, знание экономических проблем интересно в плане разбираемого вопроса. И действительно, если капитал показывает опасность евреев для человечества, то аграрные, сельские проблемы показывают к тому же их, евреев, бесполезность…»

Остановимся и мы на аграрных проблемах России, которые в конечном итоге изменили ее социальный строй. Крепостное государство всегда чувствовало неприязнь к торговле и ремеслам, а если и вынуждено было прибегать к ним, то с отвращением. Единственно полезным трудом считалось земледелие. Как верно сказано в одной из статей: «Замкнутое крепостное хозяйство покупки для производства не знало, оно знало лишь покупку для потребления, покупку, требующую денег и не возвращающую их. Торговец и ремесленник для него поэтому наймит, живущий богатством деревни. Исключение делалось для экспортной торговли, потому что она приносила помещику деньги». Поэтому небольшая часть состоятельного, способного к торговле еврейства привлекалась помещиками ради коммерческих прибылей, привлекалась к торговле сельхозпродуктами. Все это более или менее известно. Гораздо менее известна тяга еврейских масс, особенно из бедноты, к земледельческому крестьянскому труду и многочисленные указы и контруказы правительства на этот счет. Еще в 1802 году под руководством поэта и государственного деятеля Державина был создан комитет для приобщения евреев к единственно производительному, по понятиям феодально-крепостной эпохи, труду – земледелию. Занятие земледелием требует, как правило, традиций, передачи навыков из поколения в поколение, в отличие от труда городского, и известно мало случаев перехода городского – русского ли, немецкого ли, иного ли – населения из городов и приобщения его к сельскому труду, хоть обратный процесс перехода от сельского труда к городскому весьма распространен. Тем не менее положение еврейской бедноты было так тяжело, что она с готовностью соблазнилась тридцатью десятинами земли, которые ей обещали, готовая даже ехать в малонаселенные южные и юго-восточные губернии для занятий крестьянским трудом. Но насаждение свободного крестьянского труда не было в интересах дворянства, в крестьянскую же общину евреев не принимали вовсе. Поэтому, когда последовал контруказ о выселении евреев из деревень, мотивируя это все тем же шинкарством и спаиванием евреями крестьян, триста тысяч душ, примерно столько же, сколько было изгнано в свое время из Испании, триста тысяч оказались совершенно бездомными «по неимению земель ни помещичьих, ни казенных, на коих можно было водворить шестьдесят тысяч семейств, не имеющих никакой собственности. Города и местечки могут приютить только часть выселяемых евреев. К тому же во многих местечках – как доносил министр внутренних дел Кочубей – нет ни промыслов, ни торговли и других к пропитанию способов, и поэтому евреи, не допускаемые в деревни, бродят и скитаются».

Совершенно ясно, что триста тысяч чисто физически не могли заниматься шинкарством. Но к занятию шинкарством и проблемам спаивания народа мы еще вернемся. Что касается занятий евреев земледелием, то, когда в 1835 году у правительства вновь возникла идея воспользоваться евреями для земледельческого труда в Сибири, бедная, обездоленная еврейская масса откликнулась на это сразу же, а многие просто пустились в путь на собственный риск. И снова последовал контруказ, очевидно, из-за боязни «объевреить» Сибирь. Ту самую Сибирь, которую волжский разбойник Ермолай, известный по кличке Ермак – Мельничный жернов, используя против местного населения незнакомое ему огнестрельное оружие, во искупление своих грехов перед Москвой за прошлые грабежи, вместе со своей шайкой превратил в исконно русскую землю. Так обстояло дело с еврейским земледельческим трудом. Еврей-ремесленник (кстати, при кочевом образе жизни передаваемые по наследству ремесла требуют не столько физических сил, сколько умения и способности быть использованными в любой местности, а это именно ремесла сапожников, портных и т.д.), итак, еврей-ремесленник или мелкий торговец имели мало шансов стать в короткое время заправскими землепашцами, но нужда в черте оседлости гнала их, и всякий раз они убеждались, что христианская проповедь «о нравственном перевоспитании людей бесполезных» лишь укрывала полный произвол в обращении с евреями, при этом настолько самоуверенный и наглый произвол, что, казалось, коренному (читай, захватившему эти участки Божьей земли огнем и мечом) населению этот произвол был дарован небом.

А как же шинкарство, как спаивание евреями народа? Федор Достоевский, писатель, утверждает, что евреи-шинкари спаивали русский народ. Тюгенбах-Росбах, барон, то же самое утверждает относительно немецкого народа. Но киевский губернатор граф Гудович, который специально организовал комитет по изучению этой проблемы, имеет на данный счет иное мнение. О еврее-шинкаре он сообщает: «Шинкари не имеют насущного с семействами их пропитания, поелику, по здешнему обыкновению, шинкарю платится из прибылей от продажи вина самая превосходная часть десятая, а по большей части – пятнадцатая». А где же остальные девять десятых или четырнадцать пятнадцатых прибыли? На это даст ответ все тот же авторитетный комитет, созданный киевским губернатором. «Доколе у белорусских и польских помещиков (добавим, и иных дворян-винокуров) будет существовать теперешняя система экономии, основанная на продаже вина, доколе помещики не перестанут, так сказать, покровительствовать народному пьянству, дотоле зло сие, возрастая год от года, никакими усилиями не истребится и последствия будут все те же, кто бы ни был приставлен к продаже вина, еврей или христианин». Надо лишь добавить, что и подбор евреев-шинкарей велся, конечно, не международным еврейским кагалом, а самими же христианами-винокурами и предпочтение делалось тем, кто ради пропитания готов был на любую аморальную верную службу.