Читать онлайн «Сравнительное богословие. Книга 3». Страница 37

В Римской империи было немало примеров мистического поиска выхода из кризиса, который предшествовал приходу Иисуса Христа. Таким примером оживления старых верований было возрождение орфических культов, начало которых восходит ко временам расцвета греческой культуры. По учению орфиков, душа человека находится в процессе постоянных перевоплощений, но через презрение к плоти и аскетизм[167] может вырваться из него и вступить в мир вечного блаженства.[168] Другим примером, но уже религиозных представлений более нового типа, служит учение митраистов.[169] Персидский бог Митра, культ которого стал распространяться в греко-римском мире с I в. до н. э., считался добрым создателем мира, борцом против зла, богом-спасителем, обещавшим людям, если они будут соблюдать весьма строгие эстетические требования — посмертное блаженство. Хоть общины митраистов и были весьма замкнуты (не распространялись на женщин), но их и им подобных считают даже — «соперниками христианства».

Реально же доминирующие в I веке до н. э. «новые» (либо возобновлённые) учения о необходимости ограничивать свои материальные потребности для посмертного блаженства — вполне устраивали «мировую закулису», как основа будущей религиозной философии для толпы и «элиты» (исключая лишь высшую «элиту») в Римской империи. Проблема у хозяев мировой толпо-«элитарной» пирамиды была двоякой.

Во-первых, вследствие могущества и огромных территорий, усвоенных империей, к I веку до н. э. культура эллинизма с древнегреческим пантеоном и красивой мифологией «размылась» другими культами и так и не стала связующей для всей империи; а наряду с этим второе детище «мировой закулисы» — иудаизм — также впал в глубокий кризис, о чём мы говорили выше. То есть, оба религиозных детища хозяев толпо-«элитарной» пирамиды находились в остром кризисе в это время.

Во-вторых, нарастала социальная напряжённость в Римской империи, связанная с сохранением открытого рабовладения и крайним расслоением населения. В среде «мировой закулисы» не мог не идти активный поиск подходящей альтернативы открытому рабству — либо идеологии, которая могла бы длительное время служить религиозной «смирительной рубашкой» для толпы рабов и низшей «элиты», обеспечивающей покорность господам.

Нужна была альтернатива жестокому подавлению силой государства различного рода восстаний и войн, начиная с восстания Спартака, которые сотрясали на рубеже новой эры мощную Римскую империю. И в качестве такого рода «умиротворяющей» альтернативы, направляющей энергию угнетённых в русло религиозных иллюзий, вера рабов в посмертное воздаяние было вполне приемлемым и даже выгодным для власть имущих. Учение Христа было извращено и приспособлено после его ухода в мир иной — в качестве «господствующей» идеологической доктрины, в основу которой легло давно известное и культивируемое в Римской империи учение о посмертном воздаянии за аскетизм и послушание в «этой жизни». Но это вовсе не значит, что такому учил сам Иисус. Римские философы и мистики, благонамеренно ищущие выход из кризиса (также как и благонамеренные иудеи) в основном поддержали (но не сразу) извращённое учение якобы Христа, чем самым как бы избавили себя от эсхатологических предчувствий, но не Правдой-Истиной — а очередной иллюзией-мистификацией первого (и второго) тысячелетий новой эры. Для того, чтобы совесть некоторых благонамеренных людей (как проявление у людей чувства Божией Мhры) больше не мешала деяниям «мировой закулисы», в общехристианскую библейскую доктрину включили стержневой миф о том, что Христос своим земным подвигом искупил все грехи, а эсхатологию людей загнали в другой миф — об Апокалипсисе. Последний (Откровение Иоанна Богослова) — достаточно жёстокое (в отношении психологических практик, касающихся нейро-лингвистического программирования и запугивания за непослушание) замыкание духовности веропослушных «христиан» и веропослушных («правоверных») иудеев на одну «спасающуюся» — в случае Апокалипсиса — иерархию, во главе которой иудеи.[170] Если иудаизм был религиозной системой для «расы господ», то «христианство» стало религиозной системой для рабов. Но и иудеи оставались рабами по отношению к своим древним хозяевам. После этого все эсхатологические и мистические изыскания в «христианской» цивилизации, не вписывающиеся в общебиблейскую доктрину были названы «колдовством» — что открыло эпоху «святой» инквизиции.

Конечно ограничения библейского христианства, к которым добавились многочисленные исторические и политические извращения духовных и властных верхушек государств, куда распространялось «христианство» — были направлены в первую очередь на канализацию и пресечение свободного поиска Правды-Истины у людей, на которую им указал самочинный пророк Иисус. В то же время, библейское христианство более чем на десять веков приостановило технический прогресс, «правовой» и законодательный прогресс, активизация которого приходится на V–III вв. до н. э. в древней Греции и республиканском Риме. Видимо «мировая закулиса» испугалась слишком большой законодательной и «правовой» свободы (даже при открытом рабовладении), что в общем-то и привело к религиозному кризису конца II — начала I веков до н. э. Дело в том, что некоторая свобода обеспечивала активизацию религиозных изысканий в не слишком занятых средних благонамеренных слоях сначала греческого, а затем римского обществ. Вследствие «христианских» ограничений технический прогресс был приостановлен,[171] а вместе с ним и духовная поступательная динамика общества. Отказавшись от предложенной Христом праведной альтернативы римской эсхатологии, западное общество было обречено на крах империи и впоследствии Европа (западный распадок Римской империи) погрузилась во мрак средневековья — до того момента, пока опять не появилась некоторая социальная свобода поиска[172] Правды-Истины в эпоху Возрождения.

Христос принёс в мир религию всеобщего равенства и благополучия, отрицающую любые земные иерархии. И действительно, раннее «христианство» в первые два-три века своего существования, было сперва опробовано на рабах и малоимущих и только после этого были составлены каноны и узаконены церкви и приходы. Будучи изначально религией бесправных и гонимых, оно не только стояло в оппозиции к властям, подвергаясь жестоким гонениям с их стороны, но и не было лишено радикальных элементов, даже революционного пафоса. Пафос этот сводился, прежде всего, к резкому неприятию сложившихся норм жизни.

С огромной силой звучало осуждение Рима, сравненного с «великой блудницей», с новым развратным Вавилоном со всеми его «мерзостями».[173] Революционный пафос раннего «христианства» нашёл своё отражение в акцентировании внимания на двух важнейших сторонах новой религии. Во-первых, на проповеди ею всеобщего равенства. Хотя это было равенство в первую очередь лишь «во грехе», равенство «рабов божиих», даже в этом своём качестве лозунг всеобщего равенства не мог не привлечь к себе внимания. Провозглашение принципа всеобщего равенства в эпоху расцвета Римской империи стоило многого. Во-вторых, на осуждении «богатства» и стяжательства, на подчёркивании всеобщей обязанности трудиться.

Одновременно с этим — в некоторых евангелических текстах оправдывается рабство и рабам внушается повиновение их господам. С началом эпохи библейского христианства начинается эпоха невиданных доныне двойных стандартов преподнесённых от имени праведника Христа (несмотря на то, что Христос учил справедливости): рабам — покорность, «господам» — вседозволенность. Но всё же декларативно было всеобщее равенство (со многими оговорками) впервые объявлено — лучшим.

Как мы уже говорили, в I веке до н. э. вокруг Иерусалима существовало множество сект (типа ессеев), исповедующих черты аскетизма, самоотречения, благочестия с элементами древних религий с обрядами причащения митраизма и многое другое, включая торжественный акт крещения в качестве символа веры.[174]

Выше мы уже отмечали, во многих древних религиозных системах были культивируемые мифы о смерти и воскресении богов. Такие мифы поддерживались в древних Вавилоне, Месопотамии, Египте и многих других древних государствах-цивилизациях, культуры которых тесно взаимодействовали с иудаизмом и предшествовали последнему. Так в Египте одним из главных был миф об умирающем и воскресающем боге Осирисе и его супруге богине Исиде. Осирис и Исида испытали немалые приключения, связанные с гибелью бога, отмщением его врагам и воскрешением умершего при помощи жены, что символизировало идею плодородия, весеннего возрождения природы.