Читать онлайн «Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть». Страница 13

Если кремация ведет к окончательному исчезновению, то замораживание дает некоторую надежду на возрождение к жизни, тем самым смягчая основную составляющую страха смерти: ужас перед окончательным и бесповоротным уходом в небытие.

Не приведи бог, этот кошмар станет повальным увлечением — он может вызвать совершенно непредвиденные, странные осложнения! Допустим, человека заморозят до момента официального установления смерти — к примеру, в операционной, при проведении анестезии, — тогда эта процедура, помимо биологических, религиозных, моральных проблем, повлечет за собой проблемы юридического и материального характера: упомянем хотя бы пенсионное содержание и право наследования. Если лицо, подвергнутое гипотермии, юридически не считать умершим, тогда пенсия и прочие положенные выплаты должны начисляться ему чуть ли не десятилетиями, что неизбежно приведет к краху пенсионных фондов. Если же объявить данное лицо умершим, наследники вправе претендовать на оставшееся после него имущество. Ну а что, если в будущем действительно удастся возродить к жизни этих «покойников», к тому времени утративших и все свое имущество, и источники существования? Тогда даже нынешним миллионерам впору записываться в бомжи.

Заплатив колоссальные суммы, состоятельные люди тешат себя надеждой переждать в некоем промежуточном состоянии между жизнью и смертью то время, покуда не будет изобретено средство исцеления от неизлечимой в наши дни болезни, чтобы затем их тело, размороженное и излеченное от хвори, вновь обрело способность к нормальной жизнедеятельности.

Если человек не в силах примириться с мыслью о том, что по природе вещей смерть является неизбежным завершением жизни, ее венцом, если он не верит в идею загробного мира и посмертного существования, тогда, пожалуй, криопрезервация послужит для него эвтаназией, избавит от страха перед бессмысленной — с его точки зрения — гибелью.

Однако допустимы ли при нынешнем демократическом строе подобные привилегии лишь для толстосумов? И если нет, то вправе ли государство жертвовать огромные средства (криопрезервация в настоящее время обходится в несколько миллионов долларов) любому из своих граждан, независимо от его материального положения, лишь ради того, чтобы тот — в надежде на продолжение земной жизни — избавился от страха смерти?

Полную гибернацию и быстрое размораживание зачастую благополучно переживают мелкие млекопитающие (например, мыши), если трансформация не растягивается во времени. Ясно одно — для человека на данный момент шанс остаться в живых зависит прежде всего от технологии замораживания: чем медленнее замерзает тело и его глубинные пласты, тем вероятнее разрастание кристаллов льда до размеров, грозящих клеткам гибелью. Поэтому вряд ли когда-либо удастся вернуть нормальную жизнеспособность человеческим телам, замороженным с помощью ныне существующих технологий. Ведь мерзлый наружный слой действует как своего рода теплоизоляция и замедляет процесс гибернации более глубоких, внутренних слоев. Не исключено, что при размораживании клетки внешних покровов и тканей на какое-то время возобновят свою жизнедеятельность, в то время как клетки внутренних слоев окажутся погубленными еще при замораживании. Стало быть, и тут мы сталкивается с промежуточным состоянием между жизнью и смертью, сомнительным особенно в тех случаях, когда при неудачном размораживании неминуемо встанет вопрос: когда же последовала смерть данного юридического лица? Ну а если по прошествии ста лет гибернации человек и придет в сознание, то захочет ли он продолжить жизнь? Ведь вокруг не останется никого, кто помнил бы о нем и о ком хранил бы память он сам…

На основании вышеизложенного может показаться, будто промежуточные состояния между жизнью и смертью являются следствием нашего вмешательства в законы природы. Но в природе, в животном мире можно встретить примеры почти на все случаи жизни, в том числе и промежуточных состояний между жизнью и смертью.

Есть определенные виды животных, которые основывают свою стратегию выживания на адаптации, вполне сопоставимой с промежуточным состоянием между жизнью и смертью. Поэтому прежде чем вернуться к вопросу о границе между жизнью и смертью у человека, рассмотрим несколько биологических примеров «эзотерического» характера.

Речь пойдет о животных, способных с помощью регулирования (или не-регулирования) температуры тела и обмена веществ на более-менее продолжительное время погружаться в подобное промежуточное состояние. У них отсутствуют характерные признаки жизни — движение, питание, уловимые глазом дыхание и сердцебиение, а затем животное самостоятельно и без каких бы то ни было негативных для себя последствий возвращается к естественному состоянию: жизненные силы сохраняются целиком и полностью, все функции восстанавливаются — вернее, животное само восстанавливает их.

Встречаются и другие примеры мнимой смерти — так называемая зимняя спячка и анабиоз, когда животные проводят в пассивном состоянии лето или зиму. Существуют и такие животные, которые на короткий период впадают в состояние, подобное смерти, независимо от времени года.

Каждому из нас приходилось наблюдать, как при угрозе опасности некоторые насекомые цепенеют, притворяясь мертвыми. На такое способны и более развитые животные с нервной системой, похожей на нашу.

В качестве примера можно привести единственное в Америке сумчатое животное, обитающее в одном северном штате и особенно распространенное в южных штатах, — опоссум (Didelphis virginiana). Похожие на кошку, но формой головы и хвоста скорее напоминающие крысу опоссумы ведут ночной образ жизни. С одним из них меня однажды столкнула судьба, и я даже вознамерился было провести эксперимент, который, однако, закончился неудачей. Пожалуй, стоит рассказать эту забавную историю — не в качестве ответа на поставленные здесь вопросы, а всего лишь в качестве примера того, что существуют в природе промежуточные состояния, механизм которых заслуживает тщательного изучения. Кроме того, история эта могла бы проиллюстрировать опыт моей «предыдущей жизни» ученого и прояснить, какие личные наблюдения, впечатления сформировали мое гуманистическое, а по мнению некоторых, пантеистическое мировосприятие, но, во всяком случае, мировосприятие эволюциониста, преклоняющегося перед великим многообразием природы.

Как-то поздно вечером я ехал по автостраде к северу от Нью-Йорка вдоль парка на берегу реки Гудзон и за очередным поворотом увидел «мигалки» полицейского автомобиля. Он стоял на краю мостовой позади машины, врезавшейся в дерево, растущее на широкой зеленой разделительной полосе. Я уже миновал было место происшествия, как это делали все до меня, но, притормаживая у поворота, увидел на обочине дороги нечто странное. Похоже, кто-то поставил там чучело животного. Рассудок тотчас отмел предположение о том, что зверек «настоящий», живой: он застыл недвижно, на четырех лапах, спиной к движению, при этом длинный хвост его свисал на проезжую часть.

Я остановил машину за спиной шерифа, который допрашивал водителя основательно покореженного автомобиля. Господин лет пятидесяти пяти отделался шишкой на лбу, которая распухала на глазах, но, без сомнения, находился в шоковом состоянии. Должно быть, поэтому шериф и пытался доказать, что за руль тот сел в пьяном виде — тестов на алкоголь тогда еще не проводили.

— Кто на ногах еле держится, всегда придумает какую-нибудь отговорку, лишь бы уйти от ответственности! — недовольно ворчал шериф. — Этак каждый может сказать, будто бы предпочел врезаться в дерево, лишь бы не сбить животное. Но этот господин даже не знает, что за зверь ему на пути попался. Енот, спрашиваю? Нет, точно не енот! Енота он бы признал.

Пространное объяснение словоохотливый шериф адресовал уже непосредственно мне, явно рассчитывая привлечь меня на свою сторону. Он даже вытащил блокнот, готовясь записать мои данные: не исключено, что понадобится свидетель по делу о сломанном молодом деревце. Если не удастся свалить вину на одного из енотов, которые во множестве населяли прибрежную парковую зону, то незадачливому водителю придется возмещать расходы на посадку нового дерева.

— Может, это вас заяц так разжалобил? — заговорщицки подмигнув мне, попытался сострить шериф.

— Нет, не заяц, — отпирался водитель. — Зайца я бы узнал. — По тону его можно было понять, что ради зайца он не пошел бы на риск.

Не зная, какие из обитающих в парке животных были перечислены в разговоре до моего приезда, я счел нужным вмешаться:

— Это наверняка был не заяц! Впрочем, давайте посмотрим сами! Может быть, он еще не ушел. — И я направился к тому месту, где заметил «чучело» зверька.