Читать онлайн «Солнце восходит на западе». Страница 54

В экономическом вопросе, на первый план выступила жадность, подсказывавшая, что надо сохранить колхозную систему, ради выкачивания из крестьян максимального количества продуктов, которые вывозились в Германию без всякой возможности для крестьян получить, что-то взамен. Несмотря на то, что немецкая система выкачивания продуктов, за незнанием обстановки и недостатком людей, значительно уступала советской, тем не менее, сохранение колхозов и продолжающийся грабеж крестьянства, оттолкнули массы последнего от оккупантов.

Параллельно была запрещена всякая частная торговля (которая начала бить живительным ключом при военном управлении), вплоть до базаров, которые разгонялись специальными нарядами полиции. Это создало буквальный голод в городах и способствовало восстановлению городского населения против немцев. Чем была продиктована эта мера — трудно сказать. Быть может, тоже — жадностью, ибо в результате свободной торговли происходила бы утечка продуктов от их прямого назначения — вывоза в Германию. Но возможно, что тут уже выступала на арену и жестокость, которая осуждала города на медленное вымирание, что могло быть одной из мер, ведущих к "искусственному сокращению населения", что согласно слухам ходившим по Берлину, также входило в программу деятельности немецкого гражданского управления на оккупированной территории.

Жестокость, широко применяемая в оккупированных областях, не ограничилась истреблением евреев отдельными эксцессами карательных экспедиций, избиением правых и виноватых, вешанием на площадях заложников, но и вылилась в массовые формы в виде насильственного вывоза гражданского населения на работы в Германию. Этот вывоз проводился в огромных масштабах. Вывозились учащиеся университетов, школ, рабочие заводов, устраивались облавы на улицах, площадях, базарах. Дети разлучались с родителями, жены с мужьями, братья с сестрами. Во время облав центральные части городов были похожи на джунгли Конго в самые черные времена работорговли. Люди, спасаясь от этого, бежали в деревни, но их искали и там. Тогда они уходили в леса и пополняли, начавшиеся образовываться партизанские отряды. Ошибочно думать, что партизан на оккупированной территории создала Москва. Их создал — Берлин.

В свое время немецкие мемуаристы, причастные к поведению немцев в оккупированных областях, будут, вероятно, указывать на десятки причин, вызвавших именно такое поведение. Вряд ли это убедит кого-нибудь. Причин этих было только три: глупость, жадность и жестокость. И самым наглядным примером к тому, что немцы делали как раз то, чего нельзя было делать, является оккупированная румынами Одесса и прилегающая к ней область, вошедшая в историю этой войны под именем — "Транснистрия" Румыны там сделали как раз обратное тому, что сделали немцы на Украине. По крайней мере, в экономическом отношении. Они разрешили свободную торговлю и не вывозили в Румынию, ни рабочую силу, ни продукты. Я позже проведу в Одессе два месяца. И я своими глазами увижу, какое чудо может произойти на русской земле, в результате осуществления трех слов: свободы частной инициативы. За один год жизнь в Транснистрии, вернулась на тридцать лет назад и, перескочив НЭП, приближалась к сказочным временам дореволюционного времени.

После передачи Украины гражданскому управлению, вся эта огромная территория практически превратилась в прерии дикого Запада, где не действовали никакие законы, кроме закона сильного. Сильнее всех чувствовал себя там Кох, ибо под его рукой была полиция, а за его спиной Гитлер. К закулисному хаосу и вражде разных министерств, с образованием "Рейхс-комиссариата Украины" прибавилось еще соперничество Коха с Розенбергом, смертельно ненавидевших друг друга. Кох отказывался подчиняться Розенбергу, ссылаясь на то, что он ответственен только перед Гитлером (об ответственности перед русским народом и немецкой историей он забывал) и грозился повесить Розенберга, если тот приедет в его резиденцию в Ровно. Розенберг жаловался Гитлеру на Коха, но в Ровно не ездил.

Когда, в соответствующем отделении Верховного командования в Берлине, я получал пропуски для моей второй поездки в оккупированные области, бывшие почти целиком под немецким гражданским управлением, знакомый обер-лейтенант из русских немцев, выдавая мне бумаги сказал:

— Ну, вот, получайте ваши бумаги и поезжайте. Но только, Боже вас упаси, не заходите ни в какие отделения "рейхскомиссариата Украины". Вас там могут арестовать, повесить и мы даже об этом не узнаем…

Эти слова лучше всего характеризовали "правовое" положение, созданное на территориях, находившихся под немецким гражданским управлением и, если корреспонденту берлинской газеты рекомендовалось избегать контакта с чиновниками этого управления, то не удивительно, что местное население должно было попросту убегать от них в леса.

На этом этапе оккупации даже антибольшевистская пропаганда уже не интересовала немцев. Видимо, они считали, что она свою роль сыграла и теперь надо заниматься не ерундой, а "делом". Это повело к полному зажиму местной прессы, возникшей при военных властях, которая была постепенно сведена к маленьким еженедельным газетам, помещавшим сводки Верховного командования и распоряжения немецких гражданских властей. "Новое Слово" было попросту запрещено Кохом. В Киеве это запрещение было тотальным. В другие города газета проникала, но судьба каждого номера зависила от личного взгляда на нее дежурного чиновника. Это запрещение нашей газеты на оккупированной Украине, было самым нелепым событием в ее жизни во время войны. И одновременно — это было самым лучшим комплиментом для нее.

Наряду с разгромом всего русского, на Украине, происходил и разгром украинских сепаратистских ячеек, пользовавшихся у Розенберга особой благосклонностью. Быть может, последнее, до некоторой степени, и обусловило поход против них Коха. Правда, эти ячейки представляли известную значительность лишь в западной Украине, отошедшей к СССР после раздела Польши, а с приходом немцев включенной в польское "Генерал-Губернаторство", особой единицей, названной "дистрикт Галициен". В восточной Украине сепаратистское течение носило наносной характер, занесенный галичанами, в большом количестве ринувшимися на восток. Им удалось вначале захватить ряд ключевых позиций в администрации, равно и многие газеты. Их деятельность нашла некоторый отклик среди городской интеллигенции, но деревенские массы остались равнодушными. Крестьяне мне не раз говорили, что они не понимают языка, на котором издаются галичанами газеты. В Киеве, где выходило две газеты; русская и украинская — каждый желавший купить русскую, должен был непременно взять и украинскую. Видимо, украинскую газету не понимали и в Киеве.

Поход Коха против украинских сепаратистов прибавил к врагам немцев еще одного. Врага, правда, немногочисленного, но единственного — хорошо организованного, К партизанам иных видов, прибавились еще и партизаны украинские.

Таким образом, за короткий срок деятельности немецкого гражданского управления, на оккупированных территориях не осталось ни одной группы населения, которую бы это управление не восстановило против себя. Недовольство населения росло из месяца в месяц, сведения о происходящем здесь просачивались на другую сторону фронта и прогрессивно увеличивали количество русских людей, понявших, что немцы несут не освобождение, а рабство не менее страшное, чем то, которое было при большевиках, но более оскорбительное, ибо оно носило на себе клеймо чужеземного ярма. На фоне этого, все усилия германской армии на фронте оказывались тщетными и превращались в своего рода Сизифов труд, так как на месте одного уничтоженного врага, появлялось десять новых.

Другими словами, со стороны Германии, кампания на востоке шла по двум параллельным руслам: а) германская военная машина уничтожала живую силу неприятеля; б) нацистская партийно-политическая машина эту силу все время увеличивала. Но, в виду того, что военная машина действовала со средствами ограниченными, а глупость партийно-политического аппарата никаких границ не знала, то естественно, что к истечению второго года войны, живая сила неприятеля, вместо того, чтобы во много раз уменьшится, наоборот — увеличилась во много раз.

Результаты этого сказались очень скоро. Особенно ярко сказались они в кровавой четырехмесячной бойне под Сталинградом, ставшей не только пределом немецких военных успехов, но и переломным пунктом второй мировой войны.

Один москвич, имевший временами доступ в Кремль, рассказывал мне об одной "исторической картине", висящей в одном из зал Кремлевского Дворца. Эта картина изображает Ленина, произносящего речь толпе летом 1917 года в Петрограде. Вокруг в эффектных позах стоят сподвижники вождя пролетариата: Сталин, Молотов, Каганович, Киров, Орджоникидзе…