Читать онлайн «Солнце восходит на западе». Страница 53

Что же касается меня лично, то я, читая теперь много вздора о германской армии, не могу не вспомнить тех дней, ночей и тысяч километров, которые я проехал по России, часто, в вагонах с немецкими солдатами. Мне случалось садиться в эти вагоны и на отправных станциях средь бела дня, и на маленьких полустанках среди ночи. Я не имел на себе никаких знаков, указывающих, что я корреспондент берлинской газеты. Вид у меня не всегда был безукоризненный. И наконец, я почти не говорил по-немецки. И, тем не менее, за все мои совместные поездки в одном купэ с немецкими солдатами, ни один из них не спросил меня — кто я такой, почему я еду в этом купэ и какие у меня имеются документы. Для многих это, вероятно, будет звучать невероятно, но это было именно так. И я не отдаю себе точного отчета в том, могло ли подобное произойти со мной, в этих же условиях, в среде любой из демократических армий сегодняшнего дня. Во всяком случае, некоторый опыт, приобретенный мной во время попыток поездок по западным зонам Австрии в 1945 году, заставляет меня усомниться в этом. Что же касается восточных зон Австрии 1945 г. то о них можно, конечно, и не говорить.

В политическом отношении новость, приносимая волной германской армии сводилась к короткой формуле: "Сталин — капут", "большевист — капут", сообщаемой немецкими солдатами населению и встречавшей бурное одобрение у последнего. В административном плане командование германской армии предоставляло населению почти полную свободу действий, которая привела к выборному началу сельских старост и доказала казалось бы совершенно невероятную(после стольких лет страшной диктатуры) и в тоже время понятную вековую способность русского народа строить свою жизнь на демократических началах, идущих снизу. В экономическом отношении германская армия предоставляла также большую свободу и крестьяне сами решали делить ли им землю сразу или сохранить временно коллективное пользование ею, что обычно вызывалось исключительно острым недостатком инвентаря и тяглового скота. Поборы продовольствия для армии, как правило, были вполне терпимыми и, по сравнению с советским выкачиванием "под метелку", значительно выигрывали в пользу немцев. В прифронтовых полосах это положение было длительным. На остальной части оккупированной территории этот почти медовый месяц освобождения от советской власти был кратковременным.

Ибо, за волной германской армии следовала страшная коричневая волна немецкого гражданского управления.

В промежутке между образованием Восточного министерства и назначением имперских комиссаров ("рейхскомиссар") Украины и Белоруссии, в русских антибольшевистских кругах Берлина еще существовали какие-то иллюзии по поводу возможности создания на очищенных от большевиков территориях, очагов будущей российской государственности. Наиболее оптимистически настроенные люди, одно, правда очень короткое время даже полагали, что Восточное министерство образовано с целью координации отношений русского населения и немцев и административно-технической помощи в создании новой жизни. Жители оккупированных областей, примерно, так же оценивали обстановку и, не встречая противодействия со стороны военных властей, сами стали создавать очаги самоуправления. Назначение имперских комиссаров уничтожило, как эти иллюзии, так и эти очаги.

Когда в редакцию "Нового Слова" принесли вечернюю газету с указом о назначении этих комиссаров и их портретами, помню, редактор, развернув ее сказал:

— Ну, теперь на всем можно поставить крест…

— Почему, — спросил кто-то из сотрудников.

— Вы видели эти ряжки? Вы посмотрите на них как следует, — хлопая по газете, ответил он. — Ну, чего можно ожидать от людей с такими физиономиями…

С газетной страницы смотрели физиономии, действительно, не обещающие ничего доброго. В них отражалось какое-то знамение времени. Я думаю, что если б по всей Германии надо было их специально подыскивать, то более глупых, жадных и жестоких физиономий найти было бы трудно.

Глупость, жадность и жестокость… В эти три слова укладывается вся деятельность немецкого гражданского аппарата в России. Глупость, Жадность и Жестокость — вот имена трех лошадей, впряженных Гитлером, Розенбергом и Кохом в победную колесницу Сталина, которая повезет его в Берлин. Этим трем деятелям нацистской Германии большевики, по существу, должны были бы поставить памятники, а не клясть их, ибо никто не содействовал укреплению большевистской власти в той мере, в какой это сделали они.

Центральной фигурой гражданского управления оккупированных областей был "гауляйтер" Восточной Пруссии — Эрих Кох, ставший имперским комиссаром Украины. До того, как дружба с Гитлером вынесла его на поверхность жизни, Кох был служащим на вокзале в Кенигсберге. Он годами стоял у выхода с перрона и отбирал у пассажиров билеты. По мнению железнодорожного начальства, это, вероятно, было максимумом того, на что был способен Эрих Кох. Новое начальство, в лице Гитлера, назначило его неограниченным самодержцем Украины, территории, почти равной Германии, с населением более тридцати миллионов человек, со сложной и запутанной обстановкой огромной области, освободившейся от многолетней большевистской диктатуры. Генеральным комиссаром Киева и киевской области сделался некто Магуния — булочник из Кенигсберга, который, вероятно, в свое время отпускал Коху в кредит "бротхены" и незабытый потом его милостью. Примерно, по этому же принципу подбирались и остальные кадры гражданского управления.

В тоже самое время, в Германии сидело без дела немало немцев (особенно русских немцев), прекрасно знавших Россию и понимавших всю трагедию Создавшегося положения. 3а откровенные высказывания по русскому вопросу, их иногда посылали на фронт простыми солдатами, иногда — сажали в концлагеря. А на оккупированные территории ехали, расшитые золотыми позументами по коричневому сукну, железнодорожные контролеры, булочники, трактирщики, сутенеры, просто неудачники и прочий мелкий партийный люд, не имевший никакого представления о той стране, куда его посылали, кроме внушенного с партийных верхов понятия о том, что там живет народ "низшей расы", которым надо управлять "железной рукой".

Вот как выглядел гражданский аппарат управления, которому выпало на долю познакомить население оккупированных областей с Германией, более тесно, чем это могла сделать армия. Для населения это знакомство оказалось драматическим. Для Германии оно закончилось трагически. Но даже и в этом аппарате встречались люди, которые понимали, что, то, что они делают — совсем не то, что надо делать. Получая новый приказ, и видя его нелепость, они хватались за голову, но… приказ выполняли. Знаменитое немецкое — "приказ есть приказ" — побеждало все остальное. Таким образом, дисциплина, видимо, не всегда является положительным качеством. Пресловутая немецкая дисциплина на этот раз содействовала катастрофе, ибо немцы беспрекословно выполняли все приказы своего начальства. Даже явно идиотские и вредные для самой Германии.

Если бы кто-нибудь в 1941 году засел за работу и написал бы специальный устав, посвященный тому, чего немцам нельзя делать в занятых областях, то в этом уставе несомненно оказалось бы как раз все то, что немцы в этих областях делали. Это совсем не каламбур. Это было именно так. И это настолько резало глаза, что некоторые особенно подозрительные люди, не раз высказывали нелепые предположения, что кто-то из высших руководителей Германии находится на службе у большевиков и, действуя по их указаниям, делает все возможное, чтобы население оккупированных областей восстановить против немцев. Предположения эти были вздорными. Но они соблазнительно походили на правду.

В политическом отношении гражданское управление, руководимое глупостью, повело беспощадную борьбу со всеми зачатками российской государственности и разгромило уже созданные очаги последней. Это вынуло намечавшийся костяк из аморфной массы населения и последнее было ввергнуто в состояние перманентной политической анархии. То же относится и к административному аппарату, в котором были уничтожены все, родившиеся при военном управлении, органы самоуправления и все было сосредоточено в руках немецких чиновников, которые не только не знали обстановки, но и не понимали ни слова по-русски. Это создало пропасть между административным аппаратом и населением и последнее предпочитало обходиться без услуг первого, что еще более способствовало росту анархии.

В экономическом вопросе, на первый план выступила жадность, подсказывавшая, что надо сохранить колхозную систему, ради выкачивания из крестьян максимального количества продуктов, которые вывозились в Германию без всякой возможности для крестьян получить, что-то взамен. Несмотря на то, что немецкая система выкачивания продуктов, за незнанием обстановки и недостатком людей, значительно уступала советской, тем не менее, сохранение колхозов и продолжающийся грабеж крестьянства, оттолкнули массы последнего от оккупантов.