Читать онлайн «Финансовый кризис 2009. Как выжить». Страница 30

Президент Ельцин летом 1992 года заявлял: «Каждый гражданин России, каждая семья получат свободу выбора. Приватизационный ваучер – это для каждого из нас билет в мир свободной экономики». Но, однако, выяснилось, что доля ваучера была ничтожна мала, а российский рынок ценных бумаг весьма жесток, и владелец ваучера, как правило, не мог на аукционе купить акции прямо за ваучер. Он был должен сначала инвестировать его в компанию, где работал, либо передать ваучер в один из чековых инвестиционных фондов.

Финансовый кризис и извечное недоверие к российскому государству подтолкнули граждан эти ваучеры не вкладывать, а продавать, пытаясь получить хоть какие-то крохи. Поэтому цена на цветные бумажки упала с 10 тысяч обещанных рублей до семи долларов, а всю российскую экономику можно было скупить на ваучеры стоимостью 5 миллиардов долларов. Примерно так и произошло.

Ошибкой ельцинского правительства стало то, что приватизацию следовало проводить до ценовой реформы Гайдара в 1992 году, и тогда кризиса во многом удалось бы избежать. Тем более, не стоило сразу переходить к приватизации всей страны, начать было необходимо с малого, чтобы люди могли ощутить, что это работает.

Явлинский, выступая против ценовой реформы Гайдара, считал, что приватизацию надо проводить до нее, и не за ваучеры, а за реальные накопления граждан, за деньги: «Собственность обязательно нужно продавать, только так возникают подлинные собственники. Даже если ты покупаешь кусочек компании за маленькую сумму, это все равно твои деньги – ты будешь этой компанией дорожить, будешь искать хорошего менеджера, будешь строить на этом дело. А когда людям прислали ваучеры по почте, вам все безразлично».

Позже Гайдар оправдывался, что у него с Чубайсом просто не было времени проводить приватизацию. Сначала, по его словам, нужно было срочно отпустить цены, чтобы заполнить полки товарами.

Еще одной ошибкой стал одновременный вброс на рынок тысяч объектов, а, как известно, именно предложение диктует цену. Если бы заводы и пароходы выставлялись постепенно, то и цены на них были бы высокими.

В любом учебнике экономики сказано о том, что сначала на рынок необходимо выбросить лишь малую часть акций, а когда станет ясным положение со спросом, можно продавать и остальное. Именно по такой схеме, кстати, были проданы в 1990-х множество интернет-компаний, которые еще только обещали приносить прибыль, а имущества и вовсе не имели практически никакого. Но, однако, их продажи стали сделками века, и зачастую созданные студентами в комнате общежития компании стоили дороже автозаводов.

Олег Давыдов, министр внешних экономических связей в 1994–1997 годах, говорил, что первыми объектами приватизации должны были стать магазины, рестораны и небольшие цеха. А потом правительство могло выставить на продажу, например, предприятия легкой промышленности. Рынок, как известно, начинается с самых малых предприятий. Но Чубайс провел приватизацию крупнейших и наиболее прибыльных российских предприятий, работавших на экспорт. Эти предприятия, по сути, необходимо было оставить у государства. Продать их никогда не поздно. Тем более что рынок бы развивался и цена на них поднималась бы с каждым днем. Появились бы в России и люди, способные их за эту цену купить.

Также ошибкой стоит признать номинальную стоимость приватизационных ваучеров – 10 тысяч рублей.

Получается, что по ценам начала 1992 года вся российская промышленность была оценена в 100 млрд долларов, что составляло лишь жалкие проценты от ее реальной стоимости.

Для инвесторов, действовавших в то время на российском рынке, ежегодная прибыль в 300 процентов казалась не слишком большой.

Пытались покупать акции российских предприятий и западные инвесторы, но вскоре они столкнулись с тем, что их воспринимают как незваных гостей и вставляют в колеса различные русские палки. Старший специалист по инвестициям в Международной финансовой корпорации Всемирного банка Клаудиа Моргенштерн сказала: «Как и во всем остальном в России, важно не то, что говорит закон, а кто и как его исполняет».

Серьезные инвестиции с Запада пришли в основном во второй половине 1990-х. Первых же инвесторов «красные директора» всеми правдами и неправдами выкинули из акционеров. Подобным образом, впрочем, выживали из акционеров и рабочих, задерживая им зарплату и одновременно скупая у них ваучеры и акции предприятия.

Аукционы очень часто также носили вполне «советский» характер – их организаторы, зачастую при поддержке правительства, сами решали, кому можно продавать акции, а кому и не стоит. Квинтэссенцией подобных приватизаций стало, пожалуй, акционирование первого канала телевидения, приносившего на тот момент, официально, одни убытки, но являвшегося, по сути, золотым дном.

«Приватизация первого канала состоялась зимой 1995 года, – вспоминал позже начальник службы охраны Ельцина и влиятельная политическая фигура той поры Александр Коржаков. – Никаких конкурсов – ни открытых, ни закрытых – по продаже 49 процентов акций не проводилось. Березовский сам решил, кому и сколько процентов он даст».

А точкой в этой приватизации стала гибель Влада Листьева, который решил разобраться, почему его телеканал не получает денег от рекламы. Подобные свинцовые точки, впрочем, были поставлены еще в истории множества приватизируемых предприятий России.

Но лучше всего схему приватизации многих российских предприятий объяснил большой специалист по этому вопросу Борис Березовский: «Приватизация в России проходит три этапа, – говорил он в 1996 году. – На первом этапе приватизируется прибыль. На втором этапе приватизируется собственность. На третьем этапе приватизируются долги».

Поясним. Сначала предприятие можно было даже не покупать. Находились «свои» люди в руководстве, и через посреднические кооперативы прибыль государственного предприятия уходила в частные карманы. Это в итоге приводило к разрушению предприятий и первоначальному накоплению капитала посредниками.

Далее, по словам Березовского, «люди, которые этими капиталами овладели, естественно задумались: как эти капиталы использовать. Одни скупали собственность за рубежом, другие поехали играть в Монте-Карло, а третьи стали вкладывать эти деньги для приобретения этих разваливающихся предприятий».

Американский журналист Пол Хлебников, весьма интересовавшийся Россией и застреленный в центре Москвы, писал: «<Березовский> и другие приближенные к власти капиталисты ничего не сделали ни для российских потребителей, ни для российской промышленности, ни для казны России. Не было создано никакого нового богатства».

Эпоху приватизации Хлебников характеризовал так: «Для русского народа это было самое большое несчастье (в экономическом, социальном и демографическом аспекте) со времени нацистского вторжения в 1941 году».

С началом развития в России свободной экономики сразу же возникла необходимость интеграции во всемирные финансовые учреждения. Нам нужно было стремительно войти в реку мировой экономики.

Подобные разговоры начались еще при СССР, и специалисты МВФ оценивали возможную квоту Советского Союза в диапазоне от 4 до 7 млрд долларов (3,5–6 % от капитала Фонда). Но после распада Союза МВФ разделил рассчитанную для него квоту между 15 бывшими советскими республиками.

Сегодня по величине квоты (5,9 млрд СДР, или 8,3 млрд долл. по курсу на конец января 1999 г.) Россия занимает девятое место вслед за Канадой. Такая квота не дает России право на постоянное место в Исполнительном совете.

Между тем в уже независимой России начинался финансовый кризис, и 5 августа 1992 года МВФ предоставил России первый кредит, потребовав выполнения нескольких условий, которые должны были «помочь России войти в мировой рынок». Кредитная линия была открыта на сумму 719 млн СДР (1,04 млрд долл.) из 7,5 % годовых со сроком расходования на протяжении пяти месяцев. Эти средства использовались для пополнения валютных резервов, осуществления платежей по внешнему долгу и интервенции на валютном рынке. Но последующие транши резервного кредита Россия в 1992 году не получила. Не были выделены и средства (в размере 6 млрд долл.), предназначенные для стабилизации рубля. Получается, что наиболее ценный компонент пакета помощи – средства, которые власти могли использовать для проведения экономических реформ и макроэкономического регулирования, остался практически нереализованным.

МВФ объяснил отказ тем, что российское правительство уклонилось от выполнения согласованной с ним стабилизационной программы. М. Камдессю заявил, что «вместо того, чтобы продолжить жесткую, ограничительную денежную политику, ориентированную на развитие рыночных отношений, власти обратились к совершенно иному варианту, который оказался ориентированным на инфляцию».