Читать онлайн «Молох (сборник)». Страница 43

Одним словом, язык, который мы используем, это лишь верхушка айсберга служащих ему процессов, и поскольку он возникал последовательно благодаря таким изменениям, которые дальнейшие шаги УСЛОЖНЯЛИ или делали их возможными в эмбриональной жизни, в процессе роста и дозревания, то этой дорогой доходит вверх до вспышки сознания. Сознание не может быть только «языковым» — оно всегда богаче, чем речь, но оно вокруг нее сформировалось (по крайней мере у человека). Итак, к построению мозга это имеет такое отношение, что успехи во внутри— и внешнеязыковой точности были решающе обусловлены:

а) типичной — шаговой — эволюционной тактикой;

б) той логической глубиной эмбриональных преобразований в конечный продукт (тело с мозгом), которые эта тактика ЕЩЕ сумеет использовать (продвинуть от зачатия до рождения), весь потенциал генного плана строительства организма.

Этот путь антропогенеза НЕ был оптимально прямым, а скорее «слаломным», и потому мозг является местонахождением недостаточно скоординированных приводов и тормозов, и только нам, невеждам, мозг кажется превосходным устройством! Застой (и даже регресс мозговой массы в последнем периоде голоцена) проявляется в том, что дошло до загрязнения последовательностей очередных преобразований — от одной яйцеклетки до 10 биллионов клеток организма — при постоянно нарастающем количестве ошибок. Количество очередных, руководящих эмбриональной структурой преобразований НЕ может быть произвольно большим, ибо определение фон Неймана («надежная система из ненадежных элементов») является исключительно идеализирующей аппроксимацией реального состояния. Система не является до конца надежной, количество шагов не может быть произвольно большим также из-за того, что наш мозг возникал путем разрастания новейших нейроструктур на основе нейроструктур прадавних видов. ТЕМ САМЫМ УЖЕ он не является ни конструктивным ОПТИМУМОМ, ни конструктивным МИНИМУМОМ, а является избыточным до уровня самоугрозы!

Мозг приспособлен так, чтобы мы могли выживать в экологических нишах в течение миллионов лет, поэтому не надо сердиться на то, что построенная таким мозгом цивилизация УЖЕ УГРОЖАЕТ его носителям. Скорее удивительно, что он мог так долго выдерживать конкуренцию с собственными техносозданиями и фантазматами — мифами, верами, суевериями и т. д., — и удивительно, что мы пришли в мир именно тогда, когда этот марафон направляется к неведомому финишу.

В антропологической эволюции неплохо просматривается также статистическая составляющая. Части организма чаще всего плохо заменяются (например, проблемы при трансплантации органов), а о проблемах при возможной трансплантации фрагментов мозга пока (если не говорить о лечении паркинсонизма) можно не думать. Зато в технологиях, созданных человеком, господствует почти совершенная заменяемость частей всех техноагрегатов. Эволюция оперирует попросту более расточительной стратегией, тормозимой из-за неизбежной медлительности адаптационных изменений, И ЭТО ДОЛЖНО стать одной из проблем при внедрении BRAIN CHIPS, а именно: что «подходит» для одного мозга, может не подходить другому (медицине с фармакологией уже хорошо известно об индивидуальных реакциях на воздействие одних и тех же лекарств и процедур).

Таким образом, мозг и построен из нетождественных у разных людей структур (функциональная схема «мерседеса» такая же, что и схема «фиата», но это «не то же самое»), и такие структуры, частично сотрудничая, в то же время частично противоречат друг другу, последствия чего могут быть от патологических до «гениализирующих» (кстати, так называемые гении часто демонстрируют «побочные» признаки патологии, например дислексию).

Изменения в деятельности мозга человек может видеть САМ, а может также их и не заметить (не только в психиатрии и в процессе старения). Значит, инструментальные вмешательства в мозг могут происходить вне осознаваемого познания как оперируемых, так и оперирующих. Области дискоординации разума разные и многочисленные, например (кроме травм и наследственных пороков), питательными веществами и наркотиками.

Потери мозговой массы благодаря «пластичности мозга» частично подвержены восстановлению и/или реабилитации. Но есть потери не очевидные, результаты которых трудно распознать. (Отсечение лобных пластин, уже не применяемое, считалось, однако, чем-то вроде «терапии».) Бывает и так, что выпадение одних мозговых отделов «освобождает», повышая способности, другие (сравните гениальных вычислителей-дебилов, патологические проявления феноменальной памяти эйдетиков, симптомы раздвоения, принимаемые некогда за «доказательства в пользу спиритизма» и демонологии). Мозг ЯВЛЯЕТСЯ территорией противоречивой работы, излишек концентрации на задаче может затруднять ее решение так же, как и недостаток. Все это показывает, что универсальной технологии для BRAIN CHIPS скорее всего НЕ будет.

А ведь главным лозунгом в клятве Гиппократа по-прежнему должно быть primum non nocere…[83]

Таким образом, полем деятельности должен быть мозг. Стало быть, следует рассмотреть сначала это поле не только под углом его собственных (автономных, данных эволюцией) функций, но и с перспективы вторжений в мозг неорганических средств. Предварительно необходимы некоторые уточнения. А именно: до тех пор, пока не возникнут bio-chips, которые функционально смогут сравняться с группами живых нейронов, а следовательно, способные заменять поврежденные или уничтоженные нейроны (вместе с их связующим окружением), будут существовать такие области мозга, нарушать которые нельзя и не следует. Например, зрительная кора (в шпорной щели, fissura calcarina). Правда, уже здесь мы сталкиваемся с проблемой, с которой вынуждены встречаться почти на каждом участке мозга. Например, человек с уничтоженной зрительной корой в одном, важнейшем, смысле полностью слеп, то есть ничего не видит, а в другом, однако, «как-то» видит, поскольку умеет обходить препятствия или может поймать брошенный в его сторону мяч. Происходит это благодаря многослойному строению мозга: импульсы, не доходящие до высших проекционных центров, доходят до низших, участвующих в осознанном видении, но самостоятельно «видящего сознания» не создающих. Из этой проблемы мы сразу же попадаем в следующую: поскольку нормальное зрение не является на высшем уровне коры функцией самой шпорной щели, в нем должны участвовать поверхности обоих полушарий мозга, в противном случае человек «видит» только хаос цветных пятен и неразличимых форм. И потому единство обеих сфер никаким техногенным протезом («чипом») не может быть заменено. Даже при совершеннейшей попытке могла бы возникнуть парадоксальная ситуация: искусственные нейроны сумеют действительно подражать электрическим разрядам натуральных (после их подключения к нейронным проводникам, «аксонам», после — заложенного в эксперименте — воссоздания всей необходимой локальной нервной системы), но тот, кого подобным образом экипировали, ничего не будет видеть. (Таково по крайней мере мое мнение.)

Похожих участков в мозгу множество. Мы живем во времена, когда полученные при помощи инструментов достижения, как правило, опережают правовую регламентацию (легислатуру). Возникает vacuum iuris[85] и одновременно nullum crimen sine lege.[86] Тем не менее легислатура должна успевать за прогрессом и так, например, было с космическим правом. Что касается мозга, правило noli tangere[87] будет, несомненно, обязывать в отношении к тем его частям, нарушение которых (необязательно из-за подключения к «чипам») приведет к существенным изменениям личности. О парадоксах, возникающих, к сожалению, ПОСТЕПЕННО в этой области, я писал, в частности в «Сумме технологии», где показал, как изменения личности могут переходить в убийство, когда одна личность «исчезает», замененная (хотя и в том же самом мозгу и даже в ненарушенной черепной коробке) другой, вновь созданной.

Действительно, во времена, когда человекоубийство становится явлением и массовым, и банальным, когда «телекратия» приучает нас к нему и к безуспешности всех попыток спасения, вышеупомянутые правила, законы права вовсе НЕ должны соблюдаться… В каком-нибудь тоталитарном государстве «доработка» граждан до стандартного типа личности может быть даже разрешена и управляема властями. Однако продолжение такой «чудовищной социологии» не входит в мои дальнейшие намерения: сказанное должно только показать, на сколь сильно заминированные территории мы вступаем даже с благороднейшими целями, когда инструментально вторгаемся в мозг. Существует, правда, ослабляющий натиск нашей активности побочный выход и, вероятнее всего, он будет использован. Brain chips для исследования полученных результатов и достижений можно будет применить на высших млекопитающих, в том числе на обезьянах. Здесь приходят на мысль резусы и шимпанзе. (Об исследователях, которых поубивают противники такого вивисекционного пути, я промолчу.) О том, видит ли «частично киборгизированный» шимпанзе, можно будет определить по его поведению, однако о том, что он переживает, что чувствует, мы немного от него узнаем. Чтобы операции с использованием bio-chips проводились успешнее, то есть чтобы не дошло до отторжения биотрансплантатов, можно использовать в качестве животных, подвергающихся операциям, трансгенетические экземпляры. Действительно, уже скоро возникнут таким образом выращенные трансгенетические свиньи, что благодаря пересадке им генов человека они сгодятся не только на колбасу, но и в качестве поставщиков сердец для людей. Итак, концепция трансгенетичности для операций на мозге уже имеет частично проверенный прецедент.