Читать онлайн «Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной». Страница 44

Напряженность вокруг Нагорного Карабаха возникала еще при власти Сталина. В 1945 году руководитель Компартии Армении Григорий Арутюнов обратился к Сталину с просьбой передать область Армении. Азербайджанский руководитель Мир-Джафар Багиров дал отрицательный ответ в ироничной форме. После смерти Сталина карабахские армяне продолжали лоббировать этот вопрос в Москве (но никогда не в Баку). В 1965 году группа из тринадцати партийных работников и представителей армянской интеллигенции Москвы написала обращение к советскому руководству, жалуясь на методы управления Нагорным Карабахом из Баку.

Многие после этого были уволены с работы, а шестеро были вынуждены переехать из Москвы в Армению. Климат изменился после того, как в 1969 году Алиев стал руководителем Компартии Азербайджана и вступил в конфликт с двумя местными армянами, Гургеном Мелкумяном и Мушегом Оганджаняном, которые в течение предыдущих десяти лет руководили автономной областью.

Оганджанян, в 1960-е годы возглавлявший исполнительный комитет облсовета Нагорно-Карабахской области, то есть бывший как бы премьер-министром Карабаха, и сейчас остается членом местного парламента в Степанакерте. Он признает, что испытывал противоречивые чувства в отношении Алиева, с которым он потом тесно работал в Баку. С одной стороны, этот карабахский армянин восхваляет бывшего партийного руководителя за то, что он сделал для Азербайджана.

По словам Оганджаняна, в семидесятые годы он ездил на партийные конференции в Москву с высоко поднятой головой: "Когда Алиев был у власти, мы все гордились тем, что мы из Азербайджана. Потому что при его режиме, как в экономике, так и в политике, да и в материальном плане, дела пошли куда лучше, чем при других [партийных руководителях Азербайджана]" (17). Но с другой стороны, по словам Оганджаняна, Алиев "ужесточил политику" с целью усиления контроля Баку над Нагорным Карабахом.

В 1973 году довольно простой вопрос – празднование пятидесятилетия образования Нагорно-Карабахской автономной области стал предметом спора между Баку и Степанакертом. По словам Оганджаняна, они с Мелкумяном планировали провести торжественные мероприятия, которые подчеркнули бы историю и достижения Нагорного Карабаха как административно-территориальной единицы в составе СССР, а не как части Азербайджана.

С этой целью они намеревались пригласить на торжества со всего Советского Союза пятьдесят академиков и генералов, выходцев из Нагорного Карабаха. По словам Оганджаняна, высокие чиновники в Баку разгневались, увидев список приглашенных гостей – в основном из Москвы и Еревана. Они отложили проведение торжеств на несколько месяцев, а затем исключили из списка приглашенных большинство армян и русских. Лишенные помпезности торжества, на которых в основном присутствовали гости из самого Азербайджана, должны были подчеркнуть азербайджанскую принадлежность Нагорного Карабаха.

Алиев постепенно усиливал контроль над областью. В 1973-1974 годах он сменил в Карабахе все местное партийное руководство. Мелкумян был уволен, а Оганджанян получил высокую партийную должность в Баку. Новый карабахский партийный лидер Борис Кеворков, армянин, но не уроженец Карабаха, был женат на азербайджанке и всецело предан Алиеву. Говорят, за все четырнадцать лет пребывания на своем посту он ни разу не съездил в Армению.

Оценки социально-экономической ситуации в Карабахе в этот период расходятся. Тех, кто побывал там в 1988 году, поразила общая атмосфера полного безразличия. "Дороги были, как после атомной войны", – вспоминает московский чиновник Григорий Харченко, который был также неприятно удивлен антисанитарным состоянием системы водоснабжения. Эти впечатления, впрочем, нельзя воспринимать вне общего контекста. Азербайджан в то время был беднейшей из трех республик Закавказья: по официальным данным, средняя заработная плата в республике была на 25% ниже, чем в среднем по Советскому Союзу (18).

Согласно официальной статистике (к которой следует относиться с осторожностью), количество экономических показателей, превышающих средние по Союзу, в Нагорном Карабахе было больше, чем в Азербайджане. Недовольство карабахских армян своим экономическим положением заключалось не в том, что он жили хуже, чем остальной Азербайджан, а в том, что они могли бы жить еще лучше после присоединения к Армении.

Распределение прибылей в теневой экономике, которые с трудом поддаются оценке, было, по-видимому, куда более существенным фактором. Андрею Сахарову сообщили, что общий оборот капитала в теневой экономике Азербайджана в 1988 году составлял 10 миллиардов рублей, а в Армении – 14 миллиардов рублей (23). В Азербайджане процветал черный рынок горючего, цветов и черной икры, если ограничиться лишь тремя самыми популярными в Союзе продуктами. Азербайджанцы говорят, что в Нагорном Карабахе выращивалась марихуана.

Подпольная торговля была неотъемлемой частью повседневной жизни. Вот что пишет об Азербайджане летописец "советской мафии" Аркадий Ваксберг: "По-видимому, ни в одной другой республике мафии не удалось захватить так много должностей снизу доверху в государственном и партийном аппарате, в торговле, науке, сельском хозяйстве и культуре" (19). Еще больше удручало карабахских армян в 1970-1980-е годы то обстоятельство, что они явно проигрывали более мощным сетям азербайджанской теневой экономики: будучи национальным меньшинством, они не обладали достаточной силой и влиянием, чтобы претендовать на большой кусок пирога.

Но было бы ошибкой сводить проблему Нагорного Карабаха лишь к социально-экономическим факторам. Карабахские армяне не отрицают, что социально-экономическое положение региона отнюдь не было катастрофическим. В интервью в январе 1994 года, армянский лидер Роберт Кочарян сказал, что Карабах хоть и был отсталым регионом, но это не было главным фактором. "И все же я бы не стал сводить дело к тому, хорошо мы жили или плохо. Я не исключаю возможности, что даже если бы в Азербайджане все было хорошо, эти проблемы встали бы в любом случае. Я убежден, что есть вещи поважнее, чем хорошая или плохая жизнь, это народ понимает, и это заставляет народы стремиться к независимости" (20).

Ставка была сделана на нечто большее и менее материальное. Это можно назвать политикой самоопределения обеих сторон – в самом широком смысле слова. Армяне и азербайджанцы придерживались диаметрально противоположных представлений о культурной и политической идентичности Нагорного Карабаха. В этом отношении показательна советская демографическая статистика, данные которой более достоверны. Согласно этим данным, в Нагорном Карабахе на всем протяжении советского периода общая тенденция была не в пользу армянского населения: в то время как численность азербайджанского населения Карабаха резко возрастала, число армян оставалось примерно на одном уровне. В 1926 году в Карабахе насчитывалось 117 тысяч армян и 13 тысяч азербайджанцев. В 1979 году соответственно – 123 тысячи и 37 тысяч..

Одной из причин, объясняющих эти тенденции в демографии, была целенаправленная политика бакинских властей: азербайджанцы направлялись на постоянное место жительства в крупные населенные пункты Ходжалы и Шушу. Была и иная причина: область покидали карабахские армяне – в основном, имевшие высшее образование, – что укладывалось в русло демографических тенденций на Кавказе и в Советском Союзе в целом. Для наиболее профессионально активных работников единственная возможность карьерного роста была только в столице республики, в нашем случае – в Баку.

Но карабахские армяне, будучи национальным меньшинством, не обладали достаточными связями и высокими покровителями, а следовательно, имели меньше шансов подняться по республиканской партийной лестнице. Поэтому многие карабахские армяне устремляли свой взор на Ереван или Москву, и многие родители посылали своих детей учиться в русские школы Степанакерта (нынешний Карабах – в такой же степени русскоязычный, в какой и армяноязычный). Общины карабахских эмигрантов возникли в столь разных городах Советского Союза, как Ташкент, Москва и Грозный.

Для этой карабахской диаспоры и для интеллигенции, как в самом Карабахе, так и в Армении, все упиралось в спор двух культур в самом широком смысле. Та роль, которую они сыграли во всех этих событиях, опровергает гипотезу о том, что в условиях конфликта образованный средний класс действует как сдерживающий фактор. В Карабахе как раз произошло обратное: советская интеллигенция первой разорвала узы дружбы со своими соседями, в то время как рабочие и колхозники продолжали трудиться и жить в согласии и мире.

На вопрос о том, какой характер носили межэтнические отношения в советский период, бывший партийный работник из Карабаха Сергей Шугарян отвечает: "В верхних слоях [общества] не было никаких столкновений [на межэтнической почве], потому что люди опасались конфронтации. А на среднем уровне напряженность на национальной почве существовала всегда. На самом же низовом уровне все жили дружно, там вообще никаких проблем не возникало" (21).