Читать онлайн «Революционный террор в России, 1894— 1917». Страница 42

Конечно, были и анархисты из совсем других слоев общества, с другим прошлым и интеллектуальными интересами, и их этические понятия отличались от понятий Филиппова, Шпиндлера и им подобных. Источники, в том числе мемуары некоторых революционеров, указывают на то, что среди анархистов были и многие принципиальные люди, с твердыми идеологическими убеждениями, но они стояли как бы несколько в стороне от организации анархистов-коммунистов и предпочитали объединяться с синдикалистами, менее склонными к безмотивному террору(96). Даже полицейские чиновники, часто видевшие во всех экстремистах закоренелых преступников, отмечали глубокую веру отдельных анархистов в революционную утопию, их беззаветную преданность делу, которая вела к проявлению большой личной отваги и бескорыстного стремления жить в соответствии с анархическим идеалом. Офицер Охранного отделения ротмистр Петр Заварзин, человек, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к радикалам, признавал, что за время его службы он видел много таких «анархистов — фанатиков и аскетов», которые одевались в лохмотья, ели ровно столько, чтобы не умереть, и не разрешали себе никаких удовольствий и развлечений, имевших хоть какой-то намек на роскошь(97). Он же утверждал, однако, что наравне с бандитами, идеалистами и фанатиками в ряды анархистов вступали самые разные люди, включая слабовольных, втянутых в грабительскую деятельность, ущербных полуобразованных лиц и так и не повзрослевших юнцов, развращенных до основания. Конечно, среди членов групп было много и отбросов различных революционных партий, которые в своем возбуждении следовали всегда популярной и доходчивой идеологии: отчуждение богатств, отрицание частной собственности, «грабь награбленное» и т. д.(98).

Слова Плеханова, написанные за пятнадцать лет до взрыва массового насилия 1905 года, оказались пророческими: «Невозможно угадать, где кончается товарищ анархист и где начинается бандит»(99).

Так можно назвать многочисленные группы, действовавшие в стороне от основного антиправительственного движения в России после 1903 года и особенно после начала революции 1905 года. Революционные экстремисты, по тем или иным причинам не присоединившиеся к основным революционным партиям или порвавшие с ними, слишком воинственные или непокорные, чтобы входить в систему любой политической организации, даже анархистской, объединялись в небольшие группы, которые распадались, как только менялись планы или интересы их членов. Большинство этих радикалов были несогласны либо с политическими теориями, либо с тактикой всех существующих партий; они были радикальнее всех. Террор и экспроприация были главными пунктами в расхождениях их с другими организациями, и отношение к этому вопросу выдавало их принадлежность к новому типу террористов. Эти независимые экстремисты не разработали никаких твердых идеологических принципов, отличающихся от тех, которых придерживались приверженцы основных революционных партий, и занимались систематическим террором, даже не пытаясь как-то его оправдывать и обосновывать, часто принимая участие в чисто уголовной деятельности, не имевшей ничего общего с революционными целями.

Такие группы включали в себя бывших членов всех революционных организаций, но большинство их составляли перебежчики из социал-революционных ячеек, действовавших по всей периферии после 1905 года. Многие бывшие эсеры отошли от своей партии в первую очередь из-за недовольства контролем террористической деятельности со стороны лидеров партии, пытавшихся ввести террор в общую систему партийной тактики. Кроме того, эти нонконформисты тяготились ограничениями, налагавшимися на применение экономического террора, особенно запретами на экспроприацию частной собственности. Хотя на практике эсеры «эксами» все равно занимались, некоторые не желали даже на словах соглашаться с официальной позицией партии и подчиняться партийной дисциплине, требовавшей отказа от соблазнительных мероприятий только потому, что участие в них могло бы запятнать репутацию организации.

Таким образом, немалое число эсеров покинуло ряды ПСР, чтобы избавиться от контроля над своими террористическими похождениями. В Архангельске в 1905 году один эсер, возмущенный бессмысленным, с его точки зрения, решением местного комитета партии, покинул организацию и создал независимый террористический отряд, некоторое время еще продолжая называть себя эсером(100). В Гомеле несколько перебежчиков из ПСР объединились в 1905 году в группу, члены которой называли себя независимыми социал-революционерами и создавали небольшие террористические дружины, никак не связанные с основными местными боевыми силами эсеров. Наряду с нападениями на представителей полицейских и гражданских властей, что вполне соответствовало эсеровским традициям, эти экстремисты увлекались никем и ничем не контролируемым экономическим террором, часто срывая свой гнев на управляющих поместьями, что сближало их с максималистами и анархистами. Они совершенно не интересовались вопросами социалистической идеологии, и это в сочетании с их постоянной практикой по добыванию денег на террористическую деятельность путем вымогательства у частных лиц привело к тому, что местные социал-революционеры полностью отказались от каких бы то ни было связей с ними(101).

В своем отношении к террору бывшие эсеры, входившие в состав групп независимых экстремистов, ближе всего стояли к анархистам. Группа, известная как «Непримиримые», основанная в Одессе в ноябре 1903 года, отколовшаяся от ПСР из-за расхождений по вопросам тактики, отказалась от социал-революционной идеологии, но сохранила интерес к политическим убийствам. В придачу к этому они преследовали такие анархистские цели, как систематическое уничтожение фабрик и заводов в качестве необходимой части антибуржуазной борьбы(102). Некоторые недовольные и разочарованные эсеры действовали независимыми экстремистскими группами без определенных идеологических принципов перед тем, как присоединиться к организованной оппозиции максималистов. Так случилось с террористической группой в Белостоке, принявшей название «Молодые» и позднее влившейся в максималистское движение. В промежутке они были близки к анархизму, всем сердцем принимая анархистский подход к террору и насилию и расходясь с анархистами только по организационным вопросам. Последнее, однако, не очень их беспокоило, поскольку, как говорил один бывший член этой группы, они «не слишком интересовались идеологией»(103).

Многие бывшие эсеры по вышеприведенной причине, а также стремясь избежать какого-либо контроля, не только порывали все связи с ПСР, но и не присоединялись к максималистской оппозиции. Вместо этого, считая себя по духу максималистами, они предпочитали оставаться независимыми и образовывали собственные крошечные отряды, занимавшиеся исключительно боевой деятельностью (как, например, известный герой маленького города Клинцы товарищ Савицкий, прирожденный бандитский главарь, прозванный местной прессой за свои похождения «новый Нат Пинкертон и Ринальдо Ринальдини»)(104).

По той же схеме после начала революционных беспорядков в 1905 году многие члены Российской социал-демократической рабочей партии предпочли не дожидаться полного развития капиталистических отношений, которое, согласно фундаментальному принципу марксизма, создаст настоящую революционную ситуацию, поскольку тогда пролетариат будет готов взять в свои руки средства производства. Они хотели немедленного действия и решили не обращать внимания на несоответствие своих желаний теоретическим принципам социал-демократии. Но в большинстве своем члены социал-демократических групп на местах обладали лишь ограниченным знанием даже самых основных марксистских идей и мало интересовались ими, и поэтому таким людям, как Василий Подвысоцкий, молодой рабочий-эсдек из Одессы, нетрудно было заключить под влиянием правительственных репрессий 1907 года: «Там когда еще дождешься концентрации капитала, глаза вылезут ожидаючи. Нет, братцы, давайте лучше возьмемся за террор!» Товарищи Подвысоцкого с ним согласились: «Что нам теорию пустую размазывать? Наших братьев дергают на веревку, а мы терпеливо жди… Докуда ждать-то? Пока всех не перевешают, что ли?!»(105) И Подвысоцкий с товарищами создали независимую боевую группу, анархическую по духу и по роду деятельности, занимавшуюся главным образом грабежом богачей.

В качестве наиболее известного примера объединения бывших социал-демократов в независимые экстремистские группы мы можем рассмотреть сравнительно крупную группировку боевиков, действовавшую на Урале под руководством легендарного Александра Лбова. Лбов был рабочим в Перми, в 1905 и в начале 1906 года он сблизился с социал-демократами, принимал участие в организованном рабочем движении местных пушечных заводов и командовал боевым отрядом. Когда полиция в 1906 году начала производить аресты, Лбов ушел в подполье и жил в лесу, куда к нему стекались единомышленники, организовавшие партизанский отряд. К концу года отряд был усилен группой петербургских максималистов, бежавших из столицы после экспроприации в Фонарном переулке, после чего боевики начали осуществлять на практике лбовскую версию наиболее эффективного пути освобождения пролетариата(106), считая «известной социал-демократической чепухой» то, что профессиональные или партийные организации направляют борьбу рабочих против капиталистических эксплуататоров и их покровителей в правительстве. Их собственная программа была простой и четкой: «Раз есть недовольство рабочих — нужна расправа с индивидуальными объектами этого недовольства»(107). Следуя этому ясному принципу, боевики совершали покушения на директоров фабрик, управляющих магазинами и других видных представителей местной промышленной общины, считавшихся твердолобыми приверженцами установленного экономического и политического строя. Они также занимались экспроприациями, нападая на фабричные конторы и винные лавки, и сеяли панику среди местных жителей, которые прозвали их лидера «грозой Урала»(108).