Читать онлайн «За Тридевять Земель». Страница 42

Экскурсия подходила уже к концу, когда серьезный разговор о хозяйственных нуждах и успехах Колонии перешел на побасенки, охоты касающиеся. Право слово, нет на свете более благодатной области для досужей беседы! Тотчас каждый воскресил в своей памяти превеликое множество всевозможных историй: были иль небылицы — не суть дело...

Из рассказа Лопотова гости узнали, с какими превеликими трудностями удалось-таки Хлебникову убедить монтерейского губернатора разрешить русским промысел дичины во владениях Испанской Калифорнии и добывание соли из озер близ залива Сан-Кентин, и то при условии уплаты пошлины и якорного сбора. Тогда с поверхности озерной собрали россияне десять тысяч пудов столь необходимого Русской Америке продукта, который «воды боится, а из воды родится». Приятная беседа завершилась рассказом Ермея Ветки об истинном и презабавном происшествии, приключившемся в свое время с Михаилом Кюхельбекером, лейтенантом со шлюпа «Аполлон».

— Надо вам, господа, заметить, что в окрестностях Росса исстари водилось пропасть всякой дичины: утки, дикие индюки, перепела, рябчики, куропатки, а что до белых гусей, то их на озерах, почитай, не мене было, нежели самой воды, так что казались они прямо-таки густыми рощами белыми. Да вы и сами можете убедиться, коль охота будет, сколь приятности и отдохновения приносит тутошняя охота. Обратно, и на корабль приварок добрый. Так вот, значит, Михайло Карлович дивно дичи набил, а еще и немалых размеров горного козла упромыслил. Был с ним денщик его, шпынь забродный... А токмо видим мы, значит, позорище: идет наш Михайло Карлович, а на нем, господи прости, дичины пуда на три, а то и на все четыре навалено. А позади со скорбной рожей постнючей провор-денщик хромает, на костыль, что сам барин ему выломал, опирается. Музыку б ему на ходуны. Повредился, мол, оступимшись. Так барина своего и заставил весь скарб стреляный волочь. А токма фершал ничего у его алтырщика обнаружить не сумел. Да добрый барин Михайло Карлович то за истину не принял. «Верно, ступил как неловко,— говорит,— так и вытянул себе жилу». И сказать смешно, да и утаить грешно,— закончил свою побасенку Ермей...

...У ворот крепости прошла смена караула: приятно было видеть тот порядок и размеренность жизни, что имели место в Россе еще со времен Кускова. На стенах крепости перекликались дозорные. Морские офицеры направились к казарме, откуда теперь доносилась протяжная песня:

В казарме было сухо, светло. Прибывшие с дальних промыслов промышленные и алеуты, дожидаясь вечерни, занимались кто чем: приводили в порядок амуницию, играли в ерошки и бабки. У подножия крепости, где раздавались стенания неустанного прибоя, мореходы готовились к отплытию: стирали белье, жгли уголь, возили на фрегат пресную воду. За время пребывания в Россе немного разгладились у них морщины, ранехонько являющиеся от ветров и соленых брызг, от привычки щуриться, вглядываясь в бесконечную морскую даль...

Между тем Лопотов продолжал показывать капитану Ружевскому тщательно упакованные и уже готовые к погрузке разные продовольственные товары. Самый придирчивый осмотр мог бы подтвердить, что все здесь сделано самым наилучшим образом. Для команды фрегата надлежало также взять двух быков, с дюжину баранов, подлюжины свиней, разной птицы, множество зелени и свежих овощей...

...Почаевничать, увы, не дали. Только уселись было за стол, как вошел индеец с маленькими острыми глазками и длинными волосами, завязанными сзади в тугой пучок; вся одежда его представляла собой лишь набедренную повязку, состоящую из лоскутов тонкой кожи.

— Апихойбо (то есть «великий начальник»),— почтительно обратился краснокожий к приставнику,— скоро здесь будут йори. Они уже минули гору Маяк-мат. С ними падре Мариано. Хойбо Гем-ле-ле, тойон великого племени помо, велел предупредить тебя. Я кончил.

Несмотря на спокойный облик посланца, было видно, что он только что слез с коня и проскакал, наверное, немалое расстояние, дабы известить россиян о приближении испанцев. (Последние имели немало прозвищ, данных им исконными обитателями Нового Света. Ачупино — так называли первых переселенцев Америки; даго и йори — непереводимые презрительные клички; рестреадорес — грабители прерий; тамариндос, или «желтые мундиры»,— уничижительные прозвища испанских солдат...)

— Самовар на стол, а бес за гостями,— проворчал Ветка.

— Ты про што это, Ермей? — поднял брови Лопотов.

— Вот я и говорю: про волка речь, а он навстречь...

А как разговор по ту пору шел о постройке для францисканских миссий плоскодонных суденышек, то оказалось, что Ветка был своего рода провидцем...

Вскоре коричневая ряса с капюшоном, подпоясанная белой витой веревкой, показалась во главе процессии во внутреннем дворе крепости. Падре Мариано де Эррера, настоятель миссии Сан-Ингасио, в сопровождении небольшого эскорта прибыл именно с тем, чтобы договориться по этому вопросу. А заодно и выпросил у Лопотова на время нашего послушника-богомаза, поработать во славу торжества христианского единения в его миссии. Принимая во внимание положение, которое занимал падре в Испанской Калифорнии, приставник не почел возможным отказать ему в сей незначительной услуге. К тому же России-ские колонии в то время имели до шести тысяч рублей годового дохода от заказов монахов на постройку баркасов, коих испанцы сами строить не умели, да и, по лености, видно, не хотели.

Предоставим высоким договаривающимся сторонам уточнять детали предстоящей «комерцы». Автор же просит читателя последовать за ним и пройти еще один небольшой экскурс, уже в смысле исторических фактов, относящихся до основания и упрочения Колонии и крепости Росс, почерпнутых им из документов, свидетельств современников и литературных источников того времени.

«Главное правление Российско-Американской компании в предпринимаемом заселении Нового Альбиона испрашивает высочайшей защиты Вашего Императорского Величества, ибо, основав Колонию Росс, порт Бодега-Румянцева и прочие заведения, сама не в состоянии удержать оные равно как от гишпанцев, так и от промышляющих незаконно в окрестных водах бостонских шкиперов, и потому просит произвесть оное от казны...» Граф Карл-Роберт, или, как он сам величал себя, Карл Васильевич Нессельроде, докладывавший императору дела Русской Америки, до конца дней своих так и не научился правильно говорить по-русски. Протестант, рожденный от отца-немца, русского посланника в Лиссабоне, и матери — португальской еврейки, младенцем записанный мичманом в Российский флот, он до конца дней своих питал неприязнь ко всему русскому. Исключая, пожалуй, одно лишь крепостное право, которое полагал «одинаково благодетельным» и для помещиков, и для крестьян. Сторонник архиреакционного Священного союза и почитатель Меттерниха, «австрийский министр русских иностранных дел» не обманул тем не менее ожиданий Наполеона I Бонапарта, заметившего как-то за обедом в Тюильри: «Этот маленький господин когда-нибудь станет большим человеком». Не имея, по существу, влияния на императора Александра I, он тем не менее стал влиятельной особой. Причиной тому было его постоянное во всем согласие с не терпевшим возражений самодержцем, а также относительное безразличие к иностранным делам всесильного временщика Аракчеева.