Читать онлайн «Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.». Страница 46

Регентство Шигая – случай довольно редкий в тюрко-монгольских государствах и исключительный в истории казахских ханств. Сам институт регентства в «степных империях» был достаточно распространен, однако очень редко регентами при малолетних ханах являлись их родственники-Чингисиды, поскольку и сами имели право на трон. Обладание статусом регента давало им значительный «административный ресурс» в борьбе за ханский трон [Флетчер, 2004, с. 227] – достаточно вспомнить примеры Тулуя, оттягивавшего избрания в ханы Монгольской империи своего брата Угедэя, или монгольского царевича Барс-Болада, который в первой половине XVI в. объявил себя правителем до совершеннолетия своего племянника Боди-Алаг-хана и сохранял регентские полномочия, пока законному монарху не исполнилось, по некоторым сведениям, сорок с лишним лет [Лубсан Данзан, 1973, с. 287–288; Монгольские источники, 1986, с. 85–86] (см. также: [Владимирцов, 2002б, с. 467])![126] В связи с этим легко можно понять, почему чаще всего регентами при малолетних правителях назначались либо представительницы ханского семейства (бабки, матери, тетки юных ханов), либо же сановники нечингисидского происхождения, которые не могли претендовать на престол Чингисидов.

На протяжении всего своего регентства Шигай боролся за ханский титул, используя все доступные ему средства: созывал курултай для своего избрания, обращался к российским имперским властям, даже обвинял своего племянника Джангира в присвоении ханских прерогатив, чтобы тот был лишен права занимать трон [История, 2002, с. 224–225; Ханыков, 1849, с. 47] (см. также: [Зиманов, 1981, с. 94]). Однако все его попытки оказались неудачны, и когда Джангир в 1822 г. прибыл в ханство, чтобы вступить в права наследования, Шигай не имел достаточно влияния, чтобы противостоять ему.

Однако он не пожелал сдаваться даже несмотря на то, что Джангир был возведен в ханы волеизъявлением императора Александра I. Шигай решил противопоставить воле сюзерена старинные правовые традиции Чингисидов и, апеллируя к тому, что был избран в ханы на курултае, обратился на суд к Ширгази, хану Младшего жуза.[127] Однако Джангир, чтобы не проиграть дяде, поступил точно так же. Впрочем, Ширгази, которому самому оставалось уже буквально несколько месяцев до отставки (в результате реформы 1824 г., упразднившей ханскую власть), не смог решить их спора. Сначала он выдал представителям Шигая документ о том, что не будет ему препятствовать добиваться ханского титула, затем выдал аналогичный документ и представителям Джангира. А чуть позже, чтобы его не обвинили в двоедушии, издал третий акт, в котором прямо заявлял, что не будет препятствовать обоим претендентам добиваться желаемого ханского титула [Горихвостов, 1957, с. 112] (см. также: [Почекаев, 2009 г, с. 159]).

В результате конечное решение осталось за имперскими властями. Проведя расследование в Букеевской Орде, представители российской администрации установили, что Шигай подделал ряд документов относительно обвинений против Джангира и поддержки знатью его самого. Поэтому в июне 1823 г. высочайшей грамотой Джангир был официально признан ханом Внутренней Орды.

Данный случай привлек наше внимание несколько противоречивым статусом Шигай-султана. Он был признан российскими властями как регент, т. е. являлся вполне легитимным временным правителем ханства, и даже самому законному хану Джангиру было предписано повиноваться ему и выказывать уважение [История, 2002, с. 228–229]. Однако когда Шигай попытался расширить свои полномочия и организовать свое избрание в ханы – в соответствии с чингисидскими традициями, но вопреки воле имперских властей, – его действия стали рассматриваться уже как некое подобие узурпации, что и послужило поводом для его отстранения от власти даже в качестве регента.

Двойной вассалитет / Двойное подданство. К этой же категории правителей, непризнанных своими сюзеренами (т. е. узурпаторов в их глазах), можно отнести Чингисидов, которые принимали ханскую инвеституру от одних иностранных правителей, юридически являясь вассалами других. Например, южномонгольский Чингисид Омбо, правитель области Ордос, поначалу признал маньчжурский сюзеренитет, но в 1634 г. вступил в контакт с династией Мин и получил от нее титул «Орон-Дазагун-Гэгэн-хан», («светлейший хан западных земель»). Естественно, в глазах Абахая, императора маньчжурской династии Цин, Омбо тут же превратился из вассала в мятежника-узурпатора и был арестован [Успенский, 1987, с. 157].

Традиция признания зависимости сразу от двух, а то и трех разных иностранных правителей и одновременная им выплата дани (так называемые двоеданничество или троеданничество) была довольно распространена в позднем Средневековье среди центрально-азиатских и сибирских кочевых народов, которые могли одновременно признавать себя вассалами Московского государства, Китая и, например, Джунгарского ханства (подробнее см.: [Боронин, 2003]). Однако в конце XVIII–XIX в. ситуация коренным образом изменилась, и сюзерены стали довольно жестко реагировать на попытки своих кочевых вассалов получить ханское достоинство от иностранных государей. В большинстве случаев подобные инциденты случались с Чингисидами, считавшимися вассалами Российской империи.

Как правило, получение ими ханского титула от иностранных государей происходило во время вооруженного конфликта России с иностранным государством. В частности, подобного рода воцарения имели место в Крымском ханстве незадолго до его окончательного присоединения к России, в 1770–1780-е годы. При этом, как ни странно, первый прецедент был положен именно российскими властями. Во время войны с Османской империей русские войска оккупировали практически весь Крымский полуостров и в 1771 г. организовали избрание ханом своего ставленника – Сахиб-Гирея II. Естественно, в турецких хрониках он изображен как самый настоящий предатель и узурпатор, поскольку в это время Крым формально все еще находился в вассальной зависимости от Османской империи [Смирнов, 2005б, с. 122–125]. Турецкие власти в течение всего правления Сахиб-Гирея не признавали его в качестве хана и постоянно держали при себе собственных ставленников на престол, которых следовало немедленно интронизировать по освобождении Крыма от русских войск – сначала Максуд-Гирея, затем Девлет-Гирея IV [Гайворонский, 2003, с. 88–91].

Однако когда по итогам русско-турецкой войны 1768–1774 гг. был подписан Кучук-Кайнарджийский мирный договор, то в соответствии с первым пунктом которого Крымское ханство официально выводилось из-под османского сюзеренитета и признавалось независимым государством, правда, под фактическим российским протекторатом [Дружинина, 1955, с. 279–282]. И с этого времени роли Российской и Османской империй в отношении Крыма поменялись на противоположные: теперь турецкие ставленники на крымском троне выглядели узурпаторами и мятежниками в глазах российских властей. Таким мятежником, в частности, стал Девлет-Гирей IV, который в 1775 г. отнял трон у Сахиб-Гирея и потребовал у Османской империи расторгнуть мирный договор с Россией, однако вскоре он и сам был свергнут русским ставленником Шахин-Гиреем. Аналогичным образом в качестве мятежника и узурпатора представал в глазах российских властей Бахадур-Гирей II, свергший с трона своего брата Шахин-Гирея, но вскоре изгнанный им при помощи русских войск [Халим Гирай, 2004, с. 138–139] (см. также: [Алексеев, 1914, с. 444–449; Гайворонский, 2003, с. 90–91, 99]).

Наконец, когда Крымское ханство в 1783 г. было официально упразднено, а его территория вошла в состав Российской империи, Османы предприняли еще несколько попыток восстановления этого чингисидского государства во главе со своими вассалами-Гиреями. Османская империя объявила России очередную войну (1787–1791), во время которой претендентами на крымский престол выступали Шахбаз-Гирей и Бахт-Гирей, имевшие в соответствии с чингисидской традицией законные права на престол как сыновья ханов (первый был сыном Арслан-Гирея, второй – Крым-Гирея) [Халим Гирай, 2004, с. 143–146]. Однако поскольку победителем в войне оказалась Россия, никакие права этих претендентов не помогли им стать легитимными правителями ханства, окончательно прекратившего свое существование.

Китайская империя Цин формально врагом России не являлась, однако между двумя державами существовало соперничество в отношении ряда центрально-азиатских владений, включая и казахские жузы (особенно Старший). Обе империи старались не давать друг другу повод для открытия военных действий, и некоторые казахские претенденты на трон этим пользовались.

Уже знаменитый Аблай, который в 1771 г. был провозглашен ханом представителями всех трех казахских жузов, но долго не получал утверждения в ханском достоинстве от российских властей,[128] решил апеллировать к китайскому богдыхану, которого именовал в своих посланиях «Верховным великим ханом», себя признавал его «албату», т. е. податным. Китайские власти, желая воспользоваться возможностью распространить свою власть на казахов, с готовностью признали за Аблаем ханский титул, заодно присвоив ему также и княжеский титул в цинской имперской иерархии [Тимковский, 1824, с. 253; Noda, Onuma, 2010, р. 12, 40, 70] (см. также: [Абуев, 2012, с. 118]). Русские власти, не желая перехода казахов под влияние Китая, в свою очередь, утвердили за Аблаем ханское достоинство, правда, только в одном Среднем жузе [Абуев, 2012, с. 117–118; Ерофеева, 2001, с. 127]. Тем самым из узурпатора и субъекта двойного подданства Аблай официально превратился в хана-вассала Российской империи, что, впрочем, не мешало ему осуществлять практически абсолютную власть над подвластными казахами, что отмечал в свое время еще его правнук Чокан Валиханов [Валиханов, 1985а, с. 116].[129]