Читать онлайн «Русско-Ордынская империя». Страница 46

Мы, признаться, никакой загадки во всем этом не видим. Указанный факт просто показывает нам — где находилась родина тех воинов, которые воздвигали статуи. На родине, естественно, ставили как женские, так и мужские статуи на могилах. Ибо здесь жили и мужчины, и женщины (семьи) этого народа. То есть на Руси. А в дальних военных походах женщин почти не брали. А мужчины погибали. Их хоронили здесь же, в местах сражений (на далекую родину тела обычно не отвозили). Поэтому в тех землях, куда этот народ пришел как завоеватель, должны были остаться почти исключительно мужские статуи. Что и видим в Казахстане, Алтае, Туве, Монголии…

Кстати, само название статуй — «половецкие» — вполне могло означать просто «полевые», стоящие в поле.

Итак, по нашему мнению, «половецкие» каменные изваяния — это старые русские надгробные памятники.

Между прочим, нельзя не обратить внимание на тот странный факт, что на доступных нам фотографиях каменных изваяний (а также на статуе в Государственной библиотеке) сбиты лица изваяний, а в остальном они хорошо сохранились. Почему уничтожали именно лица? Не потому ли, что они часто имели ярко выраженный славянский тип?

Сохранилось прямое средневековое свидетельство, что каменные изваяния ставились народами «Монголии», то есть согласно нашей реконструкции — на Руси. Г.А. Федоров-Давыдов пишет: «Любопытное свидетельство оставил в середине XIII века западноевропейский монах Вильгельм Рубрук, который отправился к монгольскому хану в далекий Каракорум, в Центральную Монголию (по нашей реконструкции в Центральную Русь — Авт.)… В числе прочих сведений Рубрук сообщает нам: „Команы насыпают большой холм над усопшим и воздвигают ему статую, обращенную лицом к востоку и держащую у себя в руке перед пупком чашу“». Трудно не согласиться с мнением историка, что Рубрук имеет здесь в виду именно «половецкие бабы» (чаша перед пупком у статуи). А что касается «монгольских команов», то это, скорее всего, конники, так как слово «конь» в старом русском языке звучало и писалось как «комонь» (см., например, «Слово о полку Игореве»).

Мы отдаем себе отчет в том, что содержание настоящего раздела может вызвать у читателя определенную психологическую дискомфортность, поскольку изложенное в нем противоречит привитой нам издавна картине взаимоотношений между Востоком и Западом. Грубо, но довольно точно эту традиционную картину можно выразить в следующей формуле: «Просвещенный свободный Запад и отсталый рабский Восток». В этом противопоставлении к Востоку обычно относят и Русь.

Но даже в романовскую эпоху существовал и другой взгляд на отношения между Западом и Востоком. Он обычно преподносится как исполненный курьезов и парадоксов, хотя на самом деле куда более верный, чем тот, который веками вдалбливался в умы людей скалигеровской наукой. Мы имеем в виду воззрения славянофилов. По крайней мере, некоторых из них.

В этой связи напомним читателю о работах известного ученого и писателя А.С. Хомякова. В предисловии к современному (1994 год) двухтомному изданию его трудов говорится следующее: «Алексей Степанович Хомяков родился в Москве, на Ордынке… 1 мая 1804 года. Он происходил из старинной русской дворянской семьи, в которой свято сохранялись и дедовские грамоты, и родовые рассказы „лет за двести в глубь старины“. О пращурах, которые… еще с XV века… со времен Василия III, верою служили государям московским ловчими и стряпчими». А.С. Хомяков получил блестящее образование. Его учителями были известные профессора своего времени.

«К 1819 году относится его первый собственный литературный труд: перевод тацитовской „Германии“ (позже опубликованный в „Трудах Общества любителей российской словесности при Московском университете“)».

«Он… увлекался техникой, изобрел паровую машину „с сугубым давлением“ (и даже получил за нее патент в Англии), а во время Крымской войны — особое дальнобойное ружье и хитроумные артиллерийские снаряды. Он занимался медициной и много сделал в области практической гомеопатии… Он открывал новые рецепты винокурения и сахароварения, отыскивал в Тульской губернии полезные ископаемые».

«И восторженные почитатели, и многочисленные недруги его безусловно сходились в одном: Хомяков был „тип энциклопедиста“ (А.Н. Плещеев), наделенный „удивительным даром логической фасцинации“ (А.И. Герцен). „Какой ум необыкновенный, какая живость, обилие в мыслях… сколько сведений, самых разнообразных… Чего он не знал?“ (М.П. Погодин). Иным недоброжелателям эта блестящая эрудиция казалась поверхностною и неглубокою».

Кто бы вы думали так не любил Хомякова? Главный историк того времени — С.М.Соловьев, многотомный труд которого по русской истории — это один из самых толстых слоев штукатурки, скорее даже бетона, покрывающего истинную картину истории Руси. А противопоставить А.С. Хомякову С.М. Соловьев мог лишь оскорбительные эпитеты: «самоучка», «дилетант». Что ж, когда нет аргументов, то переводят разговор в другую плоскость.

Как мы понимаем, недовольство С.М. Соловьева была вызвано тем, что А.С. Хомяков осмелился писать об истории совсем не то, чего хотелось «главному историку».

Как сказано в предисловии к двухтомнику трудов А.С. Хомякова, его интерес к истории был вызван «известной полемикой 1820-х годов об „Истории государства Российского“ Карамзина. Полемика эта охватила чуть ли не все круги творческой интеллигенции России, и одним из главных вопросов, который она поставила, был вопрос… о допустимости „художнического“… подхода к истории».

Но скорее всего, дело было вовсе не в «художничестве». Выход в свет книг Н.М. Карамзина сделал общеизвестной и придал официальный характер той фальшивой версии русской истории, которую незадолго до этого создали Шлёцер, Байер, Миллер…

Для многих эта версия стала неожиданностью, причем именно в психологическом смысле. На Руси многие еще помнили кое-что из своей старой подлинной родовой истории. К их числу относился и Хомяков. По-видимому, его старые семейные предания не согласовывались с версией Шлёцера — Миллера — Карамзина.

В этом заключался один из истоков известного в русской истории спора между западниками — по сути дела, последователями Шлёцера-Миллера — и славянофилами.

Конечно, на стороне западников была скрытая, негласная поддержка правящей династии Романовых. Она выражалась, в частности, в том, что славянофилов фактически не допускали в официальную академическую историческую науку, которая существовала на казенные деньги и потому была несвободна.

Славянофилы же были свободнее в выражении протеста. Но зато, естественно, подпадали под уничтожающие обвинения в дилетантстве. А кроме того, им был затруднен доступ к академическим, то есть государственным, архивам.

Слабость позиции славянофилов заключалась еще в том, что она была в основном «чисто отрицательной». Они не могли предложить своей законченной доктрины подлинной истории. Славянофилы лишь отмечали многочисленные противоречия шлёцеро-миллеровской версии.

Из предисловия к двухтомнику: «Материалом для поисков стала у него всемирная история. Хомяков понимал сложность задачи… Хомяков держал в памяти сотни исторических, философских и богословских сочинений… Хомяков заявляет: господствующая историческая наука не в состоянии определить… действительные причины истории».

А.С. Хомяков писал: «Нет такого далекого племени, нет такого маловажного факта, который не сделался бы… предметом изучения многих германских ученых… Одна только семья человеческая мало… обращала на себя их внимание… — семья славянская. Как скоро дело доходит до славян, ошибки критиков немецких так явны, промахи так смешны, слепота так велика, что не знаешь, чему приписать это странное явление… В народах, как и в людях, есть страсти, и страсти не совсем благородные. Быть может, в инстинктах германских таится вражда, не признанная ими самими, вражда, основанная на страхе будущего или на воспоминаниях прошедшего, на обидах, нанесенных или претерпенных в старые, незапамятные годы.

Как бы то ни было, почти невозможно объяснить упорное молчание Запада обо всем том, что носит на себе печать славянства» (курсив наш — Авт.).

Далее Хомяков отмечает, что о «произвольно причисленных к германскому корню» народах «ученые писали и пишут несметные томы; а венды (славяне! — Авт.) как будто не бывали. Венды уже при Геродоте населяют прекрасные берега Адриатики… венды вскоре после него уже встречаются грекам на холодных берегах Балтики… венды (генеты) занимают живописные скаты Лигурийских Альпов; венды борются с Кесарем на бурных волнах Атлантики, — и такой странный факт не обращает на себя ничьего внимания… И это не рассеянные племена, без связи и сношений между собой, а цепь неразрывная, обхватывающая половину Европы.