Читать онлайн «Правда и ложь в истории великих открытий». Страница 56

В 1875 году, например, знаменитый британский физик Джон Тиндаль рассказал Королевскому научному обществу в Лондоне, как плесень Penicillium убивает некоторые виды бактерий. Джозеф Листер использовал этот факт в клинических целях. В 1872 году он отмечал: «Если представится удобный случай, я попробую применить Penicillium glaucum и посмотрю, прекратится ли рост микроорганизмов в человеческих тканях». Такая возможность у него появилась, и он сообщил об успешном использовании Penicillium для лечения ран, полученных пациентом во время уличного инцидента. Непонятно, почему он не развил этот очевидный успех. В 1897 году молодой французский армейский врач Эрнест Дюшен, говоря о «жизненной конкуренции микроорганизмов», описывал в своей докторской диссертации эффективность Penicillium glaucus в опытах на животных, которым вводилась оказавшаяся бы в других случаях смертельной доза патогенных бактерий. В следующей своей работе Дюшен подчеркивал перспективность применения Penicillium в медицине. К сожалению, он умер от туберкулеза, так и не закончив эти исследования. Изучение плесневого грибка Penicillium остановилось — целых сорок лет в этом направлении ничего не делалось. Таким образом, мы видим, что Флеминг продвинулся в изучении пенициллина не дальше французского ученого.

Для многих бактериологов и микологов, знакомых с работами Дюшена или книгой Папакостаса и Гате, в появившейся в 1929 году статье Александра Флеминга, где он сообщал о своем «счастливом открытии», ничего нового не было. Два обстоятельства способствовали тому, что это открытие было признано за Флемингом, а не за Листером, Тиндалем или Дюшеном. Во-первых, когда впервые в 40-е годы прошлого века сформировался миф о Флеминге, очень немногие хотели помнить, что успели и чего не успели сделать давно усопшие конкуренты. Во-вторых, стало очевидно, что Penicillium notatum значительно эффективнее тех видов плесени, которые изучали его предшественники. Если бы Листер, Тиндаль или Дюшен были настолько удачливы, что и к ним залетели бы споры, оказавшиеся в чашке Флеминга, пенициллин был бы открыт на десятилетия раньше. Однако повезло именно Флемингу. Но есть еще одна причина, которая значительно важнее первых двух. Флеминг всегда утверждал, что он сразу понял: пенициллин будет чудо-лекарством. А в 40-е годы прошлого века люди, способствовавшие формированию мифа о Флеминге, не подвергали это утверждение сомнению. Но теперь благодаря тщательному историческому анализу мы можем вернуться к самому важному вопросу: выдерживает ли проверку фактами предложенная Флемингом версия событий?

Популярное представление о роли Флеминга в появлении антибиотиков плохо укладывается в обычную хронологию. Необъяснимым остается разрыв в 15 лет между тем, что произошло однажды в его чашке Петри, и созданием лекарства. Обычно эти годы либо игнорируют, либо объясняют тем, что фармакологические компании специально удлиняют исследования и разработки, чтобы оправдать свои огромные расходы: говорят о времени, неизбежно уходящем на работу с подопытными животными, клинические испытания и совершенствование конечного продукта. Однако в мифе о пенициллине с самого начала прилагались определенные усилия, чтобы никто особо не замечал, сколько лет ушло на его разработку. В Англии военного времени идея пенициллина как нового чудо-лекарства звучала очень настойчиво. В статьях, выходивших под такими заголовками, как, например, «Жизненно важное открытие» или «Лекарство, влетевшее в окно», журналисты писали о том, как гладко протекал процесс, начавшийся в осенние дни 1928 года и закончившийся клиническими испытаниями пенициллина в 1941 году. Из подобных газетных статей редкий читатель мог понять, как далеко друг от друга отстояли эти события.

Более того, во многих статьях, посвященных работе Флеминга, ни разу не упоминались сотрудники Школы патологии имени Уильяма Данна при Оксфордском университете Говард Флори, Эрнст Чейн и Норман Хитли, а ведь именно благодаря их усилиям был открыт путь к клиническим испытаниям и массовому производству нового лекарства. Пока Флемингу вручали различные награды и удостаивали аудиенции у папы римского, оксфордская группа пребывала в безвестности. К сожалению, средства массовой информации уже задали тенденцию, и Флеминг навсегда остался в общественном сознании как единственный открыватель пенициллина.

Однако если бы награды распределялись по справедливости, Флеминг вряд ли попал бы в «короткий список» номинантов. На первый взгляд такое заявление может показаться необоснованным, но имеется несколько причин, которые его объясняют. Во-первых, не стоит забывать то, что сделала оксфордская группа под руководством Флори. Между 1938 и 1941 годами этим ученым удалось получить достаточно пенициллина для проведения очень успешных испытаний лекарства на человеке. Затем, работая круглыми сутками, они настолько усовершенствовали технологию получения пенициллина, что теперь его можно было получать в объемах, требуемых для войны. Без какой-либо помощи со стороны Александра Флеминга (один из членов группы даже считал, что Флеминга нет в живых) они проделали всю необходимую работу — от научного открытия до пуска лекарства в массовое производство, потратив на это всего три года! Вот что можно рассказать о 15 годах, практически выпавших из легенды.

Флеминг вступил в контакт с группой Флори только один раз, в 1941 году, сразу после публикации впечатляющих клинических результатов в журнале «Ланцет». Затем, заявив, как Марк Твен, что слухи о его смерти слишком преувеличены, Флеминг отправился на вокзал Паддингтон, чтобы сесть в поезд, идущий в Оксфорд. Явившись почти незваным в оксфордскую лабораторию Флори утром одного из понедельников, он пожал Флори руку и с театральным безразличием заметил: «Я приехал, чтобы посмотреть, что вы тут делаете с моим старым добрым пенициллином». Похоже, эту фразу Флеминг репетировал с тех самых пор, как прочел об успехах оксфордцев. Таким образом он столбил себе участок. Однако если он думал, что команда Флори сразу ему уступит, то глубоко заблуждался. После многих лет интенсивного труда и преодоления трудностей команда Флори давно считала «сок» этой плесени своим. Тем не менее визит Флеминга прошел гладко, и при этом никто не подозревал, какие неприятности их ждут впереди.

Вскоре после приезда Флеминга «Британский медицинский журнал» (British Medical Journal) опубликовал редакционную статью о пенициллине, в которой, обозначив первоначальное открытие Флеминга, авторы утверждали, что истинный клинический потенциал плесени впервые был понят командой Флори. Флеминг был взбешен. Он тут же подготовил опровержение, где цитировал свои статьи, настаивая на том, что всегда верил в медицинское будущее пенициллина. Так, например, он приводил цитату из статьи, опубликованной в «Британском стоматологическом журнале» (British Dental Journal) в 1931 году: «Вполне вероятно, что пенициллин или аналогичные природные вещества будут использоваться для лечения септических ран». Завершая письмо, Флеминг писал, что оксфордская группа имеет большие достижения, и они «позволили провести клинические испытания, являющиеся еще одним обоснованием предложений, которые я сделал как минимум десять лет назад». Так выглядит общепринятая картина тех событий. Остается лишь ответить на вопрос: а как было на самом деле?

Представить вклад Флеминга без излишнего пафоса нужно не только для того, чтобы отдать должное команде Флори. Другой причиной является факт, ставший камнем преткновения для многих биографов Флеминга. Многие соглашались с мнением своего героя о том, что исследования Флори были естественным продолжением работы, которую Флеминг вел с 1928 по 1929 год в больнице Святой Марии. Стоя на такой позиции, требовалось как-то объяснить два очень неудобных факта.

Во-первых, вместо того чтобы с энтузиазмом продолжить работу над случайным открытием, сделанным в 1929 году, Флеминг почему-то вообще прекратил исследования пенициллина всего через несколько месяцев после своего первого озарения. Странно и то, что Александр Флеминг никогда не проверял эффективность пенициллина на животных, зараженных болезнетворными бактериями. Если врач-исследователь думает, что некое соединение может оказаться полезным для медицины, он наверняка введет его животному, а затем заразит его микробами. Когда животные в достаточном количестве начинают выздоравливать, опыты переносят на людей. То, что Флеминг не проводил такие опыты, а группа Флори проводила, хотя они знали не больше, чем сам Флеминг в 1929 году, имеет первостепенное значение. Да, Флеминг случайно натолкнулся на чрезвычайно полезную плесень, но значение этого акта нельзя сравнивать с полным осознанием ее терапевтического потенциала. Более того, то, что он не проводил опыты с животными, говорит как раз об обратном.