Читать онлайн «Нужна ли Америке внешняя политика?». Страница 36

Консенсус между двумя партиями был нарушен двумя событиями. Первым стал крах коммунизма, начавшийся с революций в Восточной Европе в 1989 году и завершившийся двумя годами позже развалом Советского Союза. Вторым событием было кровавое подавление студентов на площади Тяньаньмэнь. Крах в Москве разрушил общий страх, в то время как внутренние беспорядки в Пекине подорвали внутреннюю американскую поддержку политики, основанной на общих целях. Правые антикоммунисты, всегда недовольные тесными связями с коммунистической страной, стали относиться к пекинскому правительству как к новому злу, которое следует искоренить. А американские левые, всегда недовольные политикой, базирующейся на геополитических интересах, вернулись к своему особому отношению к правам человека и продвижению демократии как главным приоритетам в американской внешней политике.

События на площади Тяньаньмэнь носили более сложный характер, чем просто антикоммунистическое восстание. Для них было три причины. Во-первых, восстание студентов, в основе которого лежали западные принципы демократии; во‑вторых, восстание рабочих, настаивавших на устранении или по крайней мере уменьшении несправедливостей, злоупотреблений и неурядиц, вызванных экономической реформой, и, наконец, внутренняя борьба в самой коммунистической партии по поводу преимущественно последствий реформы экономики.

Для Дэн Сяопина, который правил Китаем в то время и на протяжении десятилетия до событий и которого поносили западные СМИ, тяньаньмэньское восстание явилось, по иронии судьбы, возвратом к старому. Мао отправил его в тюрьму на десять лет как «идущего по капиталистическому пути». И, как представляется, история называет его реформатором, направившим Китай на путь модернизации. Благодаря реформам Дэна, начатым в 1979 году, десятки тысяч китайских студентов были отправлены в западные страны, где они столкнулись с ценностями, за которые пролили кровь на площади Тяньаньмэнь. Дэн ликвидировал сельскохозяйственные коммуны и добился того, что Китай почти полностью обеспечивал себя продовольствием. Он индустриализировал мрачный, серый, запуганный Китай периода «культурной революции», сделав акцент на производстве потребительских товаров.

Дэн и его соратники не могли предвидеть одного – или думали, что они смогут избежать этого, – политических последствий преодоления экономической стагнации маоистского Китая, ставшего жертвой неизбежных болезней зрелого коммунизма. Его стимулы порождали стагнацию и душили инициативу. При централизованном планировании экономики основной капитал и сфера услуг распределяются бюрократическими решениями. В течение какого-то времени установленные в административном порядке цены теряют свою связь с издержками. Пока система управляется как полицейское государство, система ценообразования становится средством извлечения ресурсов из населения. Однако, как только террор ослабевает, цены превращаются в денежные субсидии и в средство завоевания поддержки коммунистической партии. В итоге все, начиная с продовольствия и кончая жильем, субсидируется без каких-либо критериев эффективности и превращается в конечном счете в препятствие для повышения уровня жизни.

Наделение бесконтрольной властью бюрократии ведет к коррупции. Рабочие места, образование и большая часть льгот зависят от той или иной степени личных отношений. Один из исторических парадоксов состоит в том, что коммунизм, утверждающий, что он является предвестником бесклассового будущего, в итоге создает привилегированный класс, сравнимый с традиционным феодализмом.

Когда Дэн и его соратники решились сломать эту тенденцию, приняв рыночную экономику и децентрализовав принятие решений, они объединили – на начальной стадии реформы – проблемы центрального планирования с проблемами свободного рынка. Попытка сделать так, чтобы цены отражали реальные затраты, ведет к росту цен, по крайней мере в краткосрочном плане. Инфляционный всплеск стал одним из спусковых механизмов беспорядков.

Поворот в сторону рыночной экономики фактически высветил возможности для коррупции, по крайней мере на начальной стадии. А поскольку уменьшающийся, но все еще большой государственный сектор сосуществовал с растущей рыночной экономикой, то в итоге появились два вида цен. Бессовестные чиновники и предприниматели оказались, таким образом, в положении, вынуждающем перекладывать основные фонды и товары из одного сектора в другой для получения личной выгоды. Короче, начало реформы может – и в Китае так и случилось – привести к краткосрочным нестыковкам среди отдельных групп населения и стать причиной недовольства.

Вполне вероятно, что Дэн Сяопин был слишком смелым в своих экономических реформах и, несомненно, слишком осторожным в политических реформах, которые его курс сделал неизбежными, – по иронии судьбы, противоположную ошибку совершил его современник Михаил Горбачев. Его задача была тем более трудной, что многие в коммунистической элите занимали двойственную позицию. В большинстве стран, переживавших аналогичного рода экономические трансформации, прогрессивные управленцы на низком уровне должны преодолевать сопротивление со стороны более консервативного старшего руководства. В Китае произошло противоположное. Упор высшего руководства на материальных стимулах и рыночных силах претворялся в жизнь исполнителями, не имевшими опыта выполнения таких мер и не испытывавших энтузиазма в отношении процесса реформ. Дэну пришлось в силу этого сражаться на два фронта: против коррупции, которую вызвала реформа, и против остатков маоистов, настаивавших на своем варианте коммунистической экономики. Выиграв бой на экономическом фронте, он довольствовался продолжающимся коммунистическим доминированием в политической области. Дэн предпочел смириться с парадоксальностью ситуации, настаивая на политической стабильности ради возможности завершения социально-экономической революции. По его мнению, он боролся против хаоса, а не против демократии. «Я остаюсь реформатором, – сказал мне Дэн через полгода после подавления тяньаньмэньского восстания, – но если бы была утрачена стабильность, то для ее восстановления понадобилась бы жизнь целого поколения».

Я обрисовал обстоятельства вокруг волнений на площади Тяньаньмэнь потому, что они обозначили поворотный момент, во время которого многие стали воспринимать Китай как идеологического и политического противника. На деле же они выросли из дилемм реформы, как, впрочем, и из коммунистической идеологии. Над ними полностью довлели соображения китайской внутренней политики, и они не представляли философию, предназначавшуюся для применения где-либо еще 30.

Но какими бы ни были мотивы Дэна, жестокость подавления на площади Тяньаньмэнь, свидетелем которой по телевидению был весь мир, заклеймила Китай как репрессивный режим. Это совпало с периодом (начиная с середины 1970-х годов) возросшего внимания к правам человека в промышленно развитых демократиях, и особенно в Соединенных Штатах, где вопрос о правах человека был в центре внимания, и он быстро стал главной темой американских отношений с Китаем. Все остальные вопросы были подчинены озабоченности внутренней структурой Китая и оказались под его воздействием, потому что разногласия, которые до этого времени считались нормальным побочным продуктом отношений между великими державами, теперь оказались, в представлении многих участников американских общественных дискуссий, конфликтами с тоталитарным злом.

Одновременно военная модернизация Китая, которая откладывалась в первое десятилетие реформ Дэн Сяопина, привлекла растущее внимание. Китайские действия все больше интерпретировались через призму геополитических и идеологических замыслов в отношении своих соседей. Последовал целый цикл сбывающихся пророчеств, в немалой степени усиленный периодически проявляющейся тяжеловесной китайской тактикой.

Во время пребывания у власти администраций Джорджа Г. У. Буша и Клинтона политико-философская основа конструктивных китайско-американских отношений постепенно становилась слабее. Президент Буш, который в середине 1970-х годов до установления дипломатических отношений работал главой миссии связи Соединенных Штатов в Пекине, стремился поддерживать отношения в более или менее ровном состоянии даже после событий на площади Тяньаньмэнь. Билл Клинтон начал свой первый срок президентства с риторики, согласно которой улучшение ситуации с правами человека в Китае обусловливало состояние китайско-американских связей даже в экономической сфере. К 1995 году его администрация, однако, вернулась к форме регулярного диалога, установленного его предшественниками, и это даже оправдывалось лозунгами, все более напоминавшими вильсоновскую тему.