Читать онлайн «Нужна ли Америке внешняя политика?». Страница 35

Американцы размышляют в терминах конкретных решений конкретных проблем. Китайцы думают в терминах стадий в процессе, не имеющем точной кульминации. Американцы считают, что международные споры возникают либо из-за недопонимания, либо из-за злого умысла. Первое лечится методом убеждения – порой достаточно настойчивым, – а для последнего хорошим средством является поражение или уничтожение злодея. Китайский подход не носит персонифицированный характер, он терпелив и бесстрастен; Срединное царство испытывает ужас от того, что оно может оказаться в роли просящего. Там, где Вашингтон прибегает к честности и доброй воле в качестве смягчающих средств в международных отношениях, Пекин полагает, что государственные мужи проделали домашнюю работу и поймут тонкости окольных путей; поэтому настойчивость рассматривается как слабость, а хорошие личные отношения сами по себе не считаются смазочным средством в серьезном диалоге. Для китайцев американцы представляются странноватыми и в некотором роде легкомысленными.

Частично по причине трудностей, испытывавшихся обеими сторонами в понимании культуры друг друга и норм поведения, они редко добивались успеха в установлении прочного баланса в китайско-американских отношениях в течение какого-то длительного периода времени. В начале 1900-х годов на подход Америки к Китаю сильно повлияли миссионеры и торговцы, которым, по большому счету, было не до унижений, испытываемых китайским обществом из-за колониального гнета европейских держав. В 1930-е годы во время Второй мировой войны Китай был идеализирован как жертва японской агрессии и героический демократический союзник. После коммунистической победы в гражданской войне Китай трансформировался в сознании американской общественности в олицетворение идеологической и стратегической враждебности. В результате сочетания таких факторов, как маоистская воинственная идеология, интервенция Китая в корейской войне, американская неприязнь к внутренним институтам Пекина и ввод американского Седьмого флота в Тайваньский пролив, наступил период длиной почти в четверть века, во время которого две страны не имели дипломатических отношений и у них было мало контактов какого-либо рода.

После восстановления дипломатических контактов в 1971 году пять американских администраций обеих партий продолжали проводить поддерживаемую со стороны обеих партий политику, в основе которой лежало китайско-американское сотрудничество. И только в 1990-е годы идея конфронтации между двумя странами возникла вновь, угрожая вернуть отношения к напряженности почти полувековой давности. На данном этапе отступление с целью выявления такого развития событий может помочь определению природы существующих предпочтительных вариантов.

В 1971 и 1972 годах президент Ричард Никсон и председатель Мао Цзэдун восстановили дипломатические контакты, и не потому, что американская и коммунистическая идеологии стали более совместимыми, а благодаря их соответствующим геополитическим потребностям. Во время начального периода возобновившихся контактов распространялось много невинного вздора о том, как, дескать, «неестественно» было отчуждение между американским и китайским народами. Как будто бы сближение между ними заполнило какую-то подспудную эмоциональную потребность с обеих сторон. В жизни все было гораздо прозаичнее. Китай за всю свою долгую историю практически не имел опыта контактов с другими обществами на основе равенства. На протяжении большей части истории он доминировал в регионе; в XIX веке и в первой половине ХХ века он подвергался унижению со стороны империалистических держав. До этого он чувствовал себя очень уверенно, когда был в состоянии оставаться в стороне и не самоустраниться, будучи культурой, уникальность которой ставила его вне досягаемости извне, – и вплоть до 1500 года он также был самой передовой нацией в науке и технике. Для Китая не было ничего противоестественного быть в стороне от Соединенных Штатов.

Нельзя также сказать, что в 1971 году имела место широкая общественная поддержка требования в Соединенных Штатах относительно открытия Китая. Если и было в этом плане какое-то общественное давление, то исходило оно не из геополитики, а из общей идеи того, что «хорошие отношения» – это то, что надо и должно быть, и что холодная война должна быть закончена, лучше всего путем преодоления враждебности в виде некоего психологического проявления.

Обе страны свело вместе осознание их руководителями общей угрозы. Китайские руководители обратили внимание на грандиозное наращивание советской военной мощи вдоль своих границ, включая ядерные ракеты и 40 современных боевых дивизий, – свыше одного миллиона человек. К 1969 году Китаю стало очевидно, что марксистская теория не только не защитила его от советского военного давления, но предоставила предлог для этого, поскольку недавно провозглашенная доктрина Брежнева утверждала наличие особого права у Кремля использовать военную силу в рамках коммунистического мира с целью обеспечения его единства.

Для Соединенных Штатов возможность совпала с необходимостью. Под воздействием вьетнамской войны Соединенные Штаты – или, чтобы быть более точным, Ричард Никсон – осознали роль, которую мог бы сыграть Китай в установлении нового баланса сил в Азии. В геополитических терминах имели место мощные причины для сближения с Китаем в противовес Советскому Союзу – для того, чтобы либо сдерживать его, либо побудить его начать серьезные переговоры. Появилась возможность изолировать Ханой и тем самым подстегнуть окончание вьетнамской войны. Сохранялась уверенность в себе в условиях болезненного ухода Америки из Индокитая. А в итоге представилась возможность продемонстрировать неослабевающий потенциал Америки в деле конструирования международной обстановки, которая становилась многополярной.

Новые связи между Китаем и Соединенными Штатами процветали до тех пор, пока обе стороны были в состоянии концентрироваться на общей цели сопротивления тому, что их совместные коммюнике описывали как «гегемонию». Проще говоря, это означало выступление против советских попыток разрушить глобальный или азиатский баланс сил и подразумевающуюся договоренность относительно соответствующей стратегии, направленной на достижение этой цели.

Даже тогда различные истории и геополитические ситуации двух сторон становились причиной расхождений по тактическим вопросам. Пекин, находясь под прямой угрозой, ратовал за решительную конфронтацию с Москвой. Вашингтон перед лицом союзников и своенравного общественного мнения, требовавшего непременного учета, делал упор на тактике, которая давала бы Москве возможность урегулировать или снять с себя бремя ответственности за конфронтацию. Китай с подозрением относился к любым переговорам между Вашингтоном и Москвой, открыто выражая озабоченность тем, что появление прогресса подорвет готовность Запада противостоять Советскому Союзу. Он, безусловно, опасался, что дело могло дойти до какой-то неопределенной американо-советской договоренности в ущерб Китаю, хотя бы только тем, что Советскому Союзу будет позволено направить свое внимание на Азию. Со своей стороны Пекин стремился соревноваться с Москвой в развивающемся мире, пытаясь заинтересовать радикальные движения, и это часто становилось причиной его поддержки лидеров или дел, которые вряд ли были в числе приветствуемых Америкой.

Ослабление исполнительной власти в Соединенных Штатах из-за «уотергейтского скандала» и его последствий поубавили меры доверия в Пекине к способности Америки оказывать сопротивление советскому давлению и его льстивым речам, а это осложняло способность Америки лавировать в сложных перипетиях отношений в рамках «треугольника» Вашингтон – Москва – Пекин. Проблема для Соединенных Штатов состояла в том, чтобы обеспечивать себе как можно больше вариантов, чем их могло бы быть у любого из участника этого «треугольника». Это заставляло Соединенные Штаты оставаться в более близких отношениях как с Москвой, так и с Пекином, чем они были друг с другом, с креном в сторону Пекина, поскольку именно Советский Союз представлял собой более непосредственную и намного более мощную угрозу.

Несмотря на всю сложность, это балансирование велось успешно на протяжении 20 лет пятью президентами от обеих партий – небывалое двухпартийное достижение. Некоторые из президентов оправдывали политику «треугольника» на вполне очевидной концептуальной основе, другие подходили к каждому конкретному вопросу в более прагматичной манере. Несмотря на различия была достигнута небывалая координация стратегических курсов и в целом политики. Китайско-американские встречи на высоком уровне редко затрагивали технические повседневные вопросы (в те времена было мало, если вообще таковые имели место, коммерческих контактов); большая часть диалога представляла собой обмен оценками, прогнозами и стратегиями долгосрочного глобального и геополитического характера.