Читать онлайн «Язык, онтология и реализм». Страница 43

В своей статье «Метод истины в метафизике» Дэвидсон разбирает различные способы применения этого метода и показывает, какие онтологические последствия имеет выбор того или иного семантического решения. Например, если принять в теории истины следующее правило: «Предложение, состоящее из единичного термина, за которым стоит одноместный предикат, истинно, если и только если объект, именуемый этим единичным термином, принадлежит к классу, заданному данным предикатом», то для предложения «Сократ мудр» из этой теории будет выводиться Т-предложение: «„Сократ мудр“ истинно, если и только если объект, именуемый „Сократ“, принадлежит к классу, задаваемому предикатом „мудр“». В этом случае формулировка условий истинности содержит два семантических понятия (именование и задание класса), не относящиеся к концептуальным средствам предложения «Сократ мудр», а стало быть, встает вопрос о том, какие сущности или объекты соответствуют предикатам. Мы можем избежать этих нежелательных последствий, считает Дэвидсон, сформулировав иначе наше T-предложение: «„Сократ мудр“ истинно, если и только если Сократ мудр» и включив в теорию истины следующие постулаты: (1) объект, именуемый «Сократ», есть Сократ; (2) x принадлежит к классу, задаваемому предикатом «мудр», если и только если x мудр. Поскольку T-предложение уже не содержит дополнительных семантических средств, потребность в объектах, соответствующих предикатам, исчезает, однако такое решение возможно лишь в том случае, если количество имен собственных и исходных предикатов в нашем языке является конечным и для каждого из них можно задать постулат указанного вида. Как отмечает Дэвидсон, «приведенный пример показывает, каким образом конечность словаря позволяет устранить семантические понятия и как стремление к подходящей теории приводит к семантическим следствиям» [Дэвидсон, 1998, с. 287].

То, как следует применять метод истины в метафизике, Дэвидсон демонстрирует на примере событий как особой категории сущностей, которую, по его мнению, необходимо включить в онтологию.

Следует сказать, что Дэвидсона с самого начала его творческой деятельности интересовала проблема объяснения человеческих действий, занимаясь которой он пришел к выводу о необходимости придания им особого онтологического статуса. Таким образом, предложенное им решение стало важным вкладом и в онтологию, и в так называемую теорию действия[107]. Это решение включало идею о том, что одно и то же действие может быть описано разными способами. Например, если вы зажигаете в комнате свет, повернув выключатель движением руки, то в каком-то смысле вы совершаете одно действие, но в другом смысле вы делаете несколько вещей, поскольку выражения «зажечь свет» и «повернуть выключатель» не совпадают по значению. Согласно Дэвидсону, в этой ситуации мы имеем только одно действие — движение человеческого тела, которое может быть описано по-разному с учетом того, что это действие вызвало несколько следствий (поворот выключателя, зажженный свет и т. п.). Но чем в онтологическом плане являются действия? Ответ Дэвидсона — событиями, и обоснование такого онтологического решения он получает в ходе анализа логической формы предложений о действиях.

Возьмем, к примеру, три предложения, которые описывают одно и то же действие: (1) «Брут убил Цезаря ударом меча», (2) «Брут убил Цезаря ударом меча в Сенате» и (3) «Брут убил Цезаря ударом меча в Сенате в полдень». При традиционном подходе к анализу логической формы этих предложений считается, что первое содержит трехместный предикат «быть тем, кто убил Цезаря ударом меча», второе — четырехместный предикат «быть тем, кто убил Цезаря ударом меча в Сенате», а третье — пятиместный предикат «быть тем, кто убил Цезаря ударом меча в Сенате в полдень». Мы могли бы добавлять (до бесконечности) другие характеристики этого действия, получая все более сложные предикаты. Согласно Дэвидсону, такой подход имеет ряд существенных недостатков. Во-первых, здесь предполагается, что естественный язык содержит (потенциально) бесконечное количество предикатов. Во-вторых, допуская все эти предикаты, мы не способны выявить имеющимися у нас средствами логические связи между содержащими их предложениями; тогда как совершенно очевидно, что из предложения (3) логически следуют предложения (2) и (1), а из предложения (2) — предложение (1). В-третьих, подобный анализ логической формы указанных предложений не позволяет установить, что все они описывают одно и то же действие. Чтобы преодолеть все эти трудности, Дэвидсон предлагает трактовать действия как особые сущности. О возможности такой трактовки говорит то обстоятельство, что на действие Брута, т. е. убийство Цезаря ударом меча, можно сослаться с помощью слова «это», сказав, к примеру, что Брут сделал это в Сенате в полночь. Эти особые сущности Дэвидсон называет событиями, однако к категории событий он относит не только действия, но и иные происшествия, имеющие определенную длительность и локализацию в пространстве (например, извержение вулкана, наводнение и т. п.).

В результате рассматриваемые предложения (1) — (3) истолковываются им как содержащие экзистенциальную квантификацию по событиям: (1') «Существует событие x такое, что x есть убийство Брутом Цезаря ударом меча»; (2') «Существует событие x такое, что x есть убийство Брутом Цезаря ударом меча и x произошло в Сенате» и (3) «Существует событие x такое, что x есть убийство Брутом Цезаря ударом меча и x произошло в Сенате и x произошло в полночь». При данном истолковании все три предложения содержат одно и то же трехместное отношение (убийство Брутом Цезаря ударом меча), а все дополнительные характеристики предицируются постулируемому событию. Таким образом, получается, что язык может содержать конечное количество предикатов; к тому же находят объяснение интуитивно очевидные схемы вывода (от предложения (3) к предложениям (2) и (1)), а стало быть, обеспечивается возможность композициональной теории значения для естественного языка. Кроме того, становится ясно, что речь идет об одном и то же событии, и T-предложения для указанных предложений (1) — (3) могут иметь требуемую форму. Отсюда Дэвидсон делает вывод, что события должны существовать, ибо иначе была бы невозможна конечная композициональная теория значения для естественного языка, но, как мы видели, именно такая теория, по мнению Дэвидсона, необходима для адекватного понимания функционирования языка.

Итак, помимо людей и макроскопических объектов Дэвидсон включает в свою онтологию события, которые он трактует как локализованные в пространстве и времени партикулярии, или индивидуальные сущности. Отличительной особенностью событий, считает он, является их включенность в каузальное взаимодействие. Не отдельные объекты, а именно события связаны между собой причинно-следственными связями. На основе этого Дэвидсон формулирует критерий тождественности для событий: два события тождественны только в том случае, если они имеют одни и те же причины и следствия. Онтология событий имеет ключевое значение не только для семантики и теории действия Дэвидсона, но и для его философии сознания. Дело в том, что некоторые события, с его точки зрения, допускают принципиально разные способы описания — с помощью физических и ментальных предикатов. Когда мы говорим о намерениях, желаниях и т. п., мы даем ментальное (или психологическое) описание тем же самым событиям, которые при другом способе описания выступают как физические события. Таким образом, событие является физическим, если его описание содержит только физические предикаты; если же событие можно описать в ментальных предикатах, то оно является ментальным. При этом физическое и ментальное описания могут выделять одно и то же событие, а это означает, считает Дэвидсон, что каждое отдельное ментальное событие тождественно некоторому физическому событию. Важно подчеркнуть, что тождество можно установить между отдельными событиями, а не типами событий, поскольку, согласно Дэвидсону, не существует психофизических законов, фиксирующих номологическую связь между ментальными и физическими событиями. Эту свою позицию он называет аномальным монизмом и главное ее достоинство видит в том, что она позволяет примирить натуралистическое представление о том, что в мире не существует ничего, кроме физических вещей и событий, с признанием того, что ментальные и семантические термины не являются ни элиминируемыми, ни редуцируемыми к физическим терминам. Дэвидсон разделяет с Куайном склонность к монистической онтологии, но не принимает его сциентистской физикалистской методологии.

Несводимость ментального к физическому Дэвидсон объясняет тем, что они подчиняются разным принципам. Например, одним из принципов, управляющих применением физических предикатов (длины, массы, температуры, времени и т. п.) является принцип измеримости, который, в свою очередь, предполагает транзитивность. Допустим, в ходе измерения трех физических объектов было установлено, что первый длиннее второго, а второй длиннее третьего, но при этом первый не длиннее третьего. В такой ситуации мы сочтем, что или мы неправильно произвели измерение, или длины этих объектов изменились в процессе измерения. Единственное, в чем мы не будем сомневаться, так это в принципе транзитивности длины, поскольку без него невозможно применять физический предикат длины, т. е. этот принцип является конституирующим для физического. Еще одним конституирующим принципом является номологичность причинных связей: события, связанные причинной зависимостью, должны подводиться под некоторый закон. Что касается ментальных явлений, то их конституирующими принципами являются нормативность и холизм. Нормативность означает, что ментальные явления подчиняются тем требованиям рациональности и когерентности, соблюдение которых предполагается при радикальной интерпретации предложений неизвестного языка. Холизм же ментальных состояний проявляется в том, что человеку нельзя приписать одно из них, не приписывая одновременно и какого-то другого (или других).