Читать онлайн «Язык текущего момента. Понятие правильности». Страница 26

Интернационализм норма пришёл к нам, скорее всего, из немецкого языка через польское посредство не ранее начала ХIХ века. В конце ХIХ века полюбилось применять это слово к языку. В таком ёмком и гибком организме, как язык, нормы поливалентны по природе и изменчивы, совсем не похожи на единицы физического измерения, не могут быть определены подобно эталонам, хранящимся в Палате мер и весов.

Совершенство языка – в богатстве потенций выразительности, многозначности, самоидентификации, переосмысления, шутки. В известном смысле здраво звучит остроумное предложение писателя А. Максимова при обсуждении закона о русском языке придать его нормам характер рекомендации. Можно лишь сожалеть, что то не закон, в коем не прописано, как наказывается его неисполнение.

Язык один, но люди неодинаково им пользуются (неосознанно или сознательно). Поэтому для его сердцевины нужно социальное согласие об общепринятом, а то и официально узаконенном специалистами и властями ради единства общества. Принудительно устанавливаемые, педагогически перечисляемые и насаждаемые (даже принуждением) языковые нормы служат и просто порядку. Внятные для всех, они хранят государственную и национальную общность. Без норм легко утонуть в океане правильного и неправильного, хорошего и плохого. Они нужны для того, чтобы, так сказать, при торговле уж слишком не обвешивали!

Л.С. Выготский не соглашался с эгоцентрической теорией Ж. Пиаже, будто дети развивают речь для себя и лишь потом под давлением социума социализируют её для других. Л.С. Выготский полагал, что языковая социализация и индивидуализация заложены в ребёнке, а роль общества сводится к коррекции: взрослые учат его не столько тому, как надо говорить, сколько тому, как не надо говорить, – иными словами, учат нормативности языка, как поведению и всему на данный момент принятому.

Нормативность и составляющие её нормы чудятся нам извечной данностью, неизменным условием правильности и устойчивости, без чего язык не мог бы служить орудием коммуникативного единства. Однако смена исторических состояний языка прихотливо и таинственно меняет норму. Разводя вечное движение и необходимую стабильность, норма зависит от внутренних законов языка и ещё прямолинейнее – от настроений общества.

Общество не существует без разумной дисциплины, хотя и отдаёт себе отчёт, что в языке была, есть и будет разноголосица. Языку свойственно сокровенно, малозаметно и, как правило, малозависимо от нашей осознанной воли постоянно меняться по своим внутренним законам. Он не терпит излишней нормативности, как и опасного разнобоя: в крайностях он теряет силу орудия коммуникативного единства. Безграничного произвола он, к счастью, не допускает.

К сожалению (а исторически и к счастью), упорядочение всего данного природой, в частности живого, языка по заказу обновляемых вкусов, интересов, потребностей идёт, но через медленный выбор. Рядом с нормами возникают (заново и извлекаясь из бескрайнего языкового океана) их параллели – по разным причинам, иногда ясным, но чаще таким, о которых можно лишь догадываться или фантазировать.

Интересы выразительности и, шире, индивидуальной или групповой самоидентификации, всех явлений стиля, слога, культуры, традиции, вкуса предполагают наличие в языке ненормализованных, даже принципиально и сознательно не нормализуемых ресурсов. Они дополняют нормы, контрастируют, а то и конкурируют с ними, отчего сами нормы, между прочим, тоже не дремлют и укрепляются.

Вряд ли можно категорично и однозначно утверждать, что стремление к состоянию нормативности заложено в самой системе языке, Видимо, нормативность привносится в функционирование языка социальными потребностями (Костомаров В.Г. Норма языка и нормы в языке (опыт интерпретации) // Русский язык за рубежом. 2011. № 4. С. 55–59; см. также работы Б.Н. Головина). Авторитетно мнение о трояком характере проявлений языка: структура – система – узус; инвариант – вариант – норма. Даже в соссюровской дихотомии языка и речи говорится ещё и о речевой деятельности.

Поскольку язык одновременно и самобытная система, и общественное явление, ответ надо искать именно в соотношении развития языка в согласии с его врождёнными внутренними законами и развития под давлением этнических, природно-географических производственно-хозяйственных, военных, социально-культурных, религиозных, даже вкусовых нужд людей. Они прочно и непосредственно связаны с коммуникативной целесообразностью. Мы хотим увидеть очевидный прогресс, а не просто изменение: хочется невозможного – чтобы язык всё лучше обслуживал наши меняющиеся, отнюдь не совпадающие потребности, но оставался неизменным. Поэтому позволительно понимать нормативность как результат нормализации, то есть бесконечного процесса вмешательства социальных сил в развитие языка как системы.

Если согласиться с изложенным, то следует поинтересоваться тем, что же представляют собою нормы как составляющие единицы той нормативности, которая достигается нормализационными играми между процессами нормализации в интересах социума и языка. Совершенно определённым мнением может быть только одно: даже не выходя за пределы образованного языка, они не могут быть одинаковы. Подчиняясь механизмам разных подсистем языка и служа разнородным социально-коммуникативным заботам, информативность и выразительность просто вынуждены нести неравноценные узаконивающие оценки.

Наш проницательный современник В. Зорькин, сравнивая философию Канта и Гегеля с исламскими взглядами, заметил: «Нельзя утверждать, что шариат – это патология. Это не патология, уважаемые коллеги! Это другая норма». По его мнению, «в тех странах, где на государственном уровне конституционно религиозно-культурная традиция утвердила его, шариат нормален. И называть его патологией ненормально. А также бестактно, аморально и близоруко» (Зорькин В. В хаосе нет морали // РГ. 2012. 11 дек.). Эту мысль с естественными поправками на своеобразие предмета нашего рассмотрения можно приложить к языку и видеть в нём наряду и параллельно с нормой вполне нормальные ненормы, во всяком случае, не считать их патологией. Нельзя порицать и осуждать если уж не всё океаническое бесконечие языкового творчества Человечества, то хотя бы укорачивать русскую языковую сокровищницу в тех её закромах, которые нормальны, но ненормативны или вообще не должны нормализоваться, не теряя от этого и при этом своей самоценности.

Систематизировать и классифицировать нормативно и литературно образованный язык нужно иерархически, как и все сложно организованные миры действительности – животный, растительный, географический, логический. Его таксономия строится из весьма различных таксонов, что отнюдь не случайно породило в предыдущих рассуждениях путаницу единственного и множественного числа слова норма.

Мы, прежде всего, выделяем Норму языка (в единственном числе и, подчёркивая важность идеала, с большой буквы), представляющую глобальную оценку в целом его природы. Обобщение представлений о русском языке, его самобытности, происхождении, истории, желательных качествах и путях развития, отражая его сущность и векторы динамики, служит ориентиром, следуя или противореча которому выявляются частные оценки и квалифицирующие решения.

Норма языка формирует таксоны отдельных конкретных единиц и фактов (множественное и единственное числа) – безусловно рекомендуемые, обязательные нормы в языке и весьма распространённые, всем известные, но безоговорочно не рекомендуемые ненормы (слитное написание, как термина), а также по тем или иным причинам запрещаемые в литературно образованном каноне к употреблению антинормы.

Установление состава таксонов, в повседневности только и волнующее публику, сопровождается недоразумениями, ожесточёнными спорами, в которых, увы, часто забывается императив Нормы с большой буквы. Но именно она лежит в их основе в каждый текущий синхронный момент, отвечает в языке за поиск желательного и запрет иного, что отличает всю культуру единого здравомыслящего общества. Построение и изложение явлений, касающихся таксономии нормативов, целесообразно поэтому начать с самого широкого, базового, глобально-абстрактного.

Власть социума в нормализации важна и действенна при очевидной солидарности мнений учёных на этот счёт. В главных общих оценках она постоянна и неизменна в мирное эволюционное время и тем более в гасящие разногласия годы острого повышения этногосударственных чувств при угрозе существованию или на крутом повороте в жизни нации и страны. Особо устойчивым оказывается грамматический аскетизм, способный уступать только напору лексического уровня внутри общеязыковой системы.