Читать онлайн «Лингвистика измененных состояний сознания». Страница 15

В самом деле, возьмем исследованный нами на материале измененных состояний сознания грузинский язык. Исследование речи носителей этого языка, проведенное нами по основным заданиям нашего теста, переведенным на грузинский, не выявило каких-либо принципиальных отличий в закономерной смене основных стадий диссолюции. Надо думать, это произошло потому, что узкоденотативные знаки и простые изолированные нераспространенные предложения представляют собой лингвистические универсалии. Аналогичное явление наблюдалось нами при исследованиях, использующих украинский, киргизский и другие переводы нашего теста. Следовательно, послойное построение вполне присуще языковому мышлению носителей языков разных типов — флективного и агглютинативного номинативных и принципиально отличающегося от обоих эргативного.

Что же происходит в мозгу носителя и русского, и грузинского языков одновременно? С одной стороны, это — совершенно разные типы языкового мышления. Возможности языкового континуума типа русско-белорусского здесь вполне исключены, а о языковом союзе на этом материале пока никто не говорил. Следовательно, одни и те же уровни в каждом из этих языков должны существовать в мозгу билингва изолированно, смешения каких-либо форм обоих языков ни на какой стадии ожидать нельзя. С другой стороны, лингвисты-теоретики упоминают о возможности некоей «пиджинизации» [32, с. 15], а психолингвисты определенно говорят о необходимости предположить некое смешение языков, может быть, сопровождающееся даже образованием новых, синтетических языковых категорий в языковом мышлении билингва, в частности на грузинско-русском материале [30, с. 155]. Данные о функционировании нейронных полей и других структур мозга при билингвизме позволяют считать отчетливым их отличие от функционирования тех же структур у одноязычного человека [151, с. 1-9; ср. 29, с. 50].

Итак, есть ли при примерно равном достигнутом в детстве владении двумя языками разных типов на каждом уровне языковой способности билингва «китайская стена» между ними, или эти языки свободно взаимодействуют? Для исследования этого вопроса мы изучили при тех же условиях и предпосылках, что и в основ-

45

ном описанном нами эксперименте, особенности владения русским языком у грузинско-русских билингвов. Здесь, как и в других аспектах нашего эксперимента, мы опирались на сразу видные, интуитивно понятные всякому носителю русского языка факты. Так, речь грузинско-русского билингва обычно воспринимается одноязычным русским как грамматически правильная, но несколько необычная, фонетически и стилистически национально окрашенная. В проведенном нами эксперименте мы сравнивали речь таких билингвов и одноязычных русских на некоторых стадиях диссолюции — переходе от сомноленции к легкому оглушению, среднем оглушении и начале сопора. Прежде всего оценивалась по материалам выполнения заданий А, И и К вероятность устойчивого согласования дополнения со сказуемым (билингвы: {-|--|----}, одноязычные: {+------}). Затем оценивалась вероятность того, что в задании 3 фраза типа больного брат лечит будет запомнена лучше, чем больной брату доверяет (билингвы: {----Ь±}, одноязычные: {---------}). Наконец, оценивалась по заданию Г вероятность того, что в продолжении предложенной фразы появятся новые субъект и предикат (билингвы: {—±±J, одноязычные: {---------} — ср. [76]).

Анализ этих результатов, отобранных как наиболее показательные, представляет собой несомненный интерес. Так, у грузинско-русских билингвов наблюдается в ходе диссолюции языковой способности статистически достоверно большая устойчивость управления дополнением у сказуемого, видная по первому из приведенных заданий. Во-вторых, просматривается отчетливо большая легкость восприятия билингвами обратного порядка членов предложения. В последнем задании обращает на себя внимание устойчивое восприятие билингвами слова мне как пациенса (мне нужно. . . чтобы врач мне помог, в отличие от обычных для одноязычных русских предложений типа . . .домой или . . .выздороветь). Можно утверждать, что отмеченные особенности в построении русских предложений, практически неразличимые при нормальном состоянии испытуемого, становятся достаточно выпуклыми начиная со средних этапов языковой диссолюции.

Как нам представляется, материалы выполнения первого задания позволяют говорить о влиянии второго, эргативного, языка на русскую речь билингвов, потому что именно для первого характерна особо тесная связь дополнения со сказуемым. Материалы второго задания также могут отражать вынесение на первое место дополнения, как весьма характерную черту грузинского языка. Наконец, ему же присуще особое взаимодействие агенса с пациенсом, реализуемое во взаимосвязи абсолютного и эргативного падежей, а на нашем материале выразившееся в восприятии русского датива с неглагольным предикатом, как конструкции, близкой к эргативной (ср. тот факт, что русская конструкция врач больного вылечил выражается по-грузински при помощи датива слова врач и абсолютива слова больной). Можно утверж-

46

дать, особенно принимая во внимание динамику устойчивости каждого явления при диссолюции, что здесь на базе русских грамматических средств реализуются некоторые глубинные эрга-тивные закономерности. В самом деле, при углублении диссолюции падежные окончания обнаруживают тенденцию к отпадению и на грузинском материале, даже более отчетливую, чем на русском, вероятно, ввиду большей их агглютинативности в первом. В этих условиях все большую роль начинают играть синтаксические факторы типа порядка слов, где можно предположить несколько большую легкость влияния одного языка на другой. Ведь если говорить прямо об имитации абсолютного и эргативного падежей на славянском языковом материале было бы необоснованно, то влияние, выражающееся лишь в порядке слов, теоретически вполне допустимо. Итак, возможно утверждать, что на глубинных уровнях грузинский и русский языки при билингвизме взаимодействуют, а далее каждый язык реализует результаты этого контакта своими средствами, все более расходящимися у обоих по мере приближения к поверхностному уровню.

Материалы предпринятого нами исследования речи русско-украинских билингвов дали здесь свои, также неожиданные результаты. Как оказалось, категории, исследуемые по нашему тесту, выказали большую, чем у одноязычных русских или украинцев, устойчивость по мере распада языка. Может быть, такой результат свидетельствует в пользу своеобразной взаимной поддержки глубинными грамматическими структурами двух близкородственных языков. Разумеется, и здесь были обнаружены свои особенности. Так, в задании В определенный перевес у билингвов получили абстрактные слова множественного числа, очевидно, за счет большого числа украинских лексем типа радощь (радость), гордощЬ (гордость) и пр., где русскому окончанию единственного числа после абстрактного суффикса соответствует украинское окончание множественного числа. В задании Д неглагольный предикат выказал несколько большее тяготение к глаголу, особенно неопределенно-личной формы. Здесь можно предположить влияние украинских форм типа книжку написано с постфиксом, совпадающим по форме с русским постфиксом в словах можно, нужно, а также стяженных форм украинских прилагательных среднего рода типа веселе (весело — см. [86, 67]), четче отграничивающих неглагольный предикат от среднего рода прилагательного, чем в русском.

Киргизско-русские билингвы выказали свои особенности. Так, в задании В перевес получили, в отличие от украинско-русского материала, абстрактные слова единственного числа. Здесь это может происходить от влияния регулярных для тюркских языков образований типа эрди — катын (супруги, буквально муж—жена), где обобщение выражается соположением. В задании Б прилагательные проявили тенденцию к вхождению в оба ранее описанных нами домена, вероятно, за счет обычного для киргизского языка выражения русского наречия с прилагательным через со-

47

положение двух прилагательных (ср. жаман курч — очень острый, буквально плохой — острый), и так далее.

Разумеется, приведенные данные нуждаются еще в уточнении и дальнейшем развитии с точки зрения сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического языкознания. Вместе с тем полученные в рамках лингвистики измененных состояний сознания результаты выказывают безусловное и целостное, системное сходство с наиболее важными научными достижениями этих отраслей языкознания, что позволяет считать обоснованной концепцию языка как многоуровневой структуры, являющейся типологической и диахронической универсалией. Полученные на материале диссолюции сознания новые экспериментальные материалы могут предоставить специалистам в этих научных областях и новые, полезные доводы в пользу многих дискуссионных с давнего времени концепций, а также достоверные данные о средствах реализации массового билингвизма в форме владения языком межнационального общения и одним из национальных языков, являющегося распространенным и актуальным явлением в нашей стране. Вместе с тем активное вовлечение результатов лингвистики измененных состояний в другие разделы языкознания требует и некоторой коррекции определенных принципов последнего.